Пленница гарема - Уолч Джанет (книги без сокращений .txt) 📗
В один промозглый день в камине трещали поленья, султан сидел на ковре и играл с Махмудом в шашки и домино. Я видел, что он доволен острым умом мальчика.
— Ты быстро раскусил то, что я задумал, — говорил ему Селим и с улыбкой смотрел на фишки из слоновой кости, которые мальчик нанизал на нитку. — Султан должен знать, что у его противника на уме. Тебе будет легко управлять, когда ты взойдешь на трон.
Каждого правителя Оттоманской империи обучали художественному мастерству, но Селим помимо этого достиг совершенства во многих областях: его страстью были каллиграфия, поэзия и музыка. Он сочинял стихи под именем Ильхами и иногда читал их Накшидиль и Махмуду. Он играл на нэй и приводил обоих в восторг, исполняя собственные изящные композиции. Передав мальчику красивый инструмент, он показал ему, как прикрывать отверстия пальцами и дуть в него, чтобы извлечь звуки.
Иногда Селим и Накшидиль играли дуэтом: он — на флейте, она — на скрипке, а Махмуд молча слушал, наблюдая, как солнечный свет танцует на решетке окна. Иногда они просили мальчика сыграть вместе с ними и помогали тому сочинять небольшие композиции то в европейском духе, то в турецком.
Когда Селим был в настроении, он просил Накшидиль потанцевать, и она проделывала знойные восточные движения, которым ее обучили. Она уговорила его нанять французского учителя танцев, и несколько одалисок стали изучать менуэт и контрданс.
Селим показал им, как надо писать его тугру, знак султанской власти, красивой арабской вязью. Обмакнув в чернила острый конец тростникового пера, он начертал три жирные черные линии, косо поднимавшиеся вверх, а слева нарисовал два кружка, которые накрыли три вертикальные линии. Затем он нанес три перекрещивающиеся черточки, устремленные книзу, а внизу добавил ряд изящных завитков. Мелкими буквами он написал свое имя: «Селим, хан, сын Мустафы, никогда не ведает поражений».
— Тростник — волшебный инструмент, — сказал он, передавая Махмуду тонкую коричневую палочку. — Из него можно извлечь прекрасные звуки, им можно написать прекрасные слова.
Султан помог мальчику окунуть заостренный кончик пера в темные чернила, и юный принц медленно написал свое имя замысловатыми арабскими буквами.
— Когда немного подрастешь, — обещал Селим, — тебя начнет учить Мухаммед Раким, мой личный преподаватель каллиграфии.
Селим расспрашивал Махмуда о том, как проходят уроки религии, и, держа Коран и усыпанный бриллиантами экземпляр коранических стихов, которые мальчик получил на свой пятый день рождения, просил его продекламировать строчки из них.
— Султан-халиф, — говорил он Махмуду, — это высший религиозный руководитель, и ты должен знать слова пророка, законы и догмы ислама. А теперь скажи мне, кто, по словам пророка, вкусит сладкий плод веры?
Мальчик немного подумал и процитировал:
— Сначала тот, кому Аллах и его посланники станут дороже всех. Затем тот, кто любит человека и любит его только ради Аллаха. После этого тот, кто словно огня боится возврата в лоно безбожия после того, как Аллах наставил его на путь истинный.
Мне показалось, что Накшидиль при этих словах вздрогнула, но я не подал виду, будто что-то заметил, и улыбнулся, когда Селим легонько потянул Махмуда за длинный заплетенный локон темных волос.
— Помни, — сказал он, — такие волосы ты можешь носить только в детстве. Когда достигнешь возраста обрезания, их остригут, и ты станешь мужчиной.
В соответствии с традициями Оттоманской империи сообразительных принцев учили скакать верхом на коне, охотиться и стрелять из лука сразу после того, как они начинали ходить.
На шестой день рождения Селим подарил большеглазому мальчишке пони, и принц начал оттачивать мастерство под руководством учителя верховой езды. Иногда Махмуд скакал вместе с братом, оба носились по ровным полям, будто настоящие турецкие воины, очутившиеся в северных степях.
Одним летним днем братья вместе отправились кататься верхом, но когда Махмуд вернулся в покои Накшидиль, она заметила, что мальчик взволнован.
— Что случилось? — спросила она, обняв его.
Мальчик рассказал, что конь Мустафы выскочил перед ним, перекрыл ему дорогу и заставил его арабского скакуна резко отскочить в сторону. Конь сбросил младшего наездника на землю.
— Он извинился? — поинтересовалась Накшидиль.
— Конечно, — ответил Махмуд. — Он сказал: «Мой брат, пожалуйста, прости меня», остановил своего коня и помог мне встать.
— А ты что сказал? — спросил я.
— Чтобы он не беспокоился и жестом предложил ему ехать дальше.
— Я уверен, что это не случайность, — сказал я позднее, когда она поведала эту историю. — Мне кажется, что Мустафа завидует ему.
— Мне даже думать о таком не хочется, — ответила она. — Знаешь, Тюльпан, это ведь большая честь, что султан проводит так много времени с Махмудом.
— Селим уделяет Махмуду больше времени не просто так, — сказал я. — Он живой и способный. А под вашим руководством ему суждено однажды стать великим правителем.
Спустя несколько дней Селим пригласил мальчиков поиграть в сирит. Во времена рождения империи эта игра использовалась для того, чтобы хорошо подготовить кавалеристов в мирное время. Сейчас она превратилась в демонстрацию искусства верховой езды, проверку ловкости и навыков наездников.
В отдаленном садовом павильоне Накшидиль и Айша сидели на подушках, а мы с евнухом Айши Нарциссом стояли позади них. Мы наблюдали за происходящим через окна, а султан занял место в павильоне поближе к полю. Принцы и пажи выбрали, за кого болеть: Махмуд выступал за команду «Гибискус», Мустафа — за команду «Капуста». Семь игроков каждой команды, сидя на резвых скакунах и держа в руках деревянные копья, выстроились в противоположных концах поля лицом друг к другу.
На поле тут же высыпали наездники, и молодые кентавры сразу понеслись навстречу друг другу, пытаясь броском копья выбить соперника из седла. Накшидиль радостно вскрикнула, когда копье Махмуда взлетело в воздух, заставило коня соперника свернуть в сторону и принесло команде «Гибискуса» три очка. Я услышал, как Нарцисс что-то пробормотал, но не разобрал его слов, а понял только, что он сказал какую-то колкость.
Тут в воздухе просвистело копье из команды «Капусты» и угодило прямо в одного из соперников. Накшидиль невольно залюбовалась элегантной выправкой пажа, хотя этот бросок и принес его команде шесть очков.
— Мне страшно, я почти не в силах смотреть, — прошептала она мне, взяв с подноса шербет. — Я знаю, Махмуд пока молод и для обучения у него впереди еще много времени. Все же мне хотелось бы, чтобы мой маленький мальчик победил.
Вдруг копье со свистом полетело в сторону Махмуда, и мы заметили, что он чуть не упал со своего скакуна. Накшидиль съежилась, переживая за мальчика, и чуть не выронила шербет из рук. Солдаты Оттоманской империи сливаются воедино с конями, и принц, которому, возможно, придется вести своих людей в бой, должен удержать равновесие, невзирая ни на какие обстоятельства. Но досаднее всего было то, что копье бросил Мустафа.
Я взглянул на Нарцисса, и тот презрительно усмехнулся, затем посмотрел на Айшу, но с ее уст не слетело никаких слов извинения. Более того, мне показалось, что она довольно улыбнулась. Мне хотелось что-нибудь сказать, но я не имел на это права. Мне пришло в голову, не верна ли пословица, утверждавшая, что рыжеволосые способны сглазить человека.
К счастью, Махмуд отыгрался с присущей детям беззаботностью. Кони снова носились по полю, копья летали во все стороны, и, после того как два пажа из команды Махмуда завоевали очки, команду «Гибискуса» объявили победительницей. Когда Селим покинул свой пункт наблюдения, чтобы поздравить победителей, Накшидиль вся сияла.
— Я так и знала, что они победят, — сказала она, хлопая в ладоши.
Я хотел посмотреть, как отреагирует Айша, но та уже ушла.
Визит Селима дал Накшидиль повод приготовить пахлаву и суфле. Она знала, что он это любит. И когда дегустатор султана одобрительно кивнул, тот сел на ковер и начал пробовать сладости, а затем превозносить таланты Накшидиль.
