Пленница гарема - Уолч Джанет (книги без сокращений .txt) 📗

Падишах, укутанный мехами, уютно расположился среди горы подушек на своем ложе. Этого момента она ждала давно. Накшидиль так давно мечтала о нем. Она молча приближалась к ложу, покачиваясь, словно тюльпан на ветру. С изумительной грациозностью она сняла пояс с драгоценностями и уронила его на пол, затем тонкими пальцами расстегнула бриллиантовую пуговицу на шее и сняла тунику из атласа. На мгновение она застыла на месте, доставляя султану удовольствие рассмотреть ее. Она медленно начала расстегивать жемчужные пуговицы на тонкой, как паутинка, блузке, обнажая молочно-белые груди, нежный живот и округлый пупок. Она на миг повернулась к нему спиной, сняла прозрачные брюки и снова повернулась, оставшись перед ним в облачении Евы. Обняв себя руками, Накшидиль опустилась на колени, подняла край соболиного одеяла и осторожно прижала его ко лбу и губам. Поцеловав пятки султана, она забралась под шелковые простыни и, как ее старательно учил Гвоздика, начала медленно взбираться вверх по его телу, работая устами и руками, чтобы доставить ему наслаждение.

Когда она достигла изголовья ложа, Селим притянул девушку к себе и обнял ее.

— Твои глаза подобны сапфирам, сверкающим на снегу, — произнес он. — Твои груди подобны спелым персикам, украшенным сверху сочными ягодами.

Селим впился в ее уста, ласкал ее груди, коснулся языком ее ушей и шеи. Отбросив одеяла, он прижал ей руки к ложу, приблизился устами к бедрам и начал ласкать лоно. Когда султан взял ее, меня охватила боль от страстного желания, и я отвернулся.

Через какое-то время я услышал, как султан заговорил.

— Мне бы не хотелось считать тебя лишь наложницей, — сказал он, гладя ее пальцами, украшенными драгоценными камнями. — Я хотел заручиться твоим дружеским общением и только после этого считал возможным пригласить тебя в свое ложе.

Я знал, что Накшидиль проведет ночь у него, и поэтому ушел довольный, что мои усилия увенчались успехом.

Позднее, на следующий день, она сообщила мне, что, проснувшись, нашла записку, начертанную рукой султана: «Не сомневаюсь, что тебе говорили о подарках, какие получают наложницы. Я не желаю огорчать тебя. Пожалуйста, возьми их и знай, что ты значишь для меня больше, чем любая другая из одалисок».

— Рядом с запиской, — говорила она, — я нашла кошелек с золотыми монетами, взятыми из его кармана, и женскую мантию на соболиной подкладке.

— Это очень редкий подарок, — сказал я. — Только султану и его высоким советникам разрешается носить одежду из соболя.

— Знаю, — ответила она. — Я была так взволнована. Я завернулась в мантию и гладила мех, будто ласкаю его. Не знаю, как долго я простояла перед зеркалом и восхищалась его великолепным подарком. Затем, будто в мое тело вселился его дух, я начала кружиться в танце. Согреваемая его любовью, я танцевала, пока не закружилась голова. Ах, Тюльпан, я так счастлива. Прошло уже два года, как я здесь. Вспоминаю, как напугана я была и как ты помог мне, а затем это ужасное время с Абдул-Хамидом… никогда не думала, что все завершится так чудесно.

Когда Накшидиль умылась, помолилась и оделась, я отвел ее к Миришах. Та сидела в своей приемной, окруженная группой рабов. Накшидиль поцеловала ей руку, и валиде-султана заговорила:

— Мой сын сделал тебя фавориткой, — заявила Миришах. — Раз ты была с другим султаном, то никогда не станешь кадин. Однако мой сын желает, чтобы ты пользовалась привилегиями жены: твое вознаграждение возрастет, тебе будут выделять больше еды и одежды, твое жилище станет просторнее. Однако есть кое-что, о чем мне хотелось бы поговорить с тобой.

Ошеломленная неожиданным и стремительным поворотом событий, Накшидиль чуть не лишилась дара речи, но она быстро взяла себя в руки и обрела спокойствие. Она знала, что даже при своем новом положении не должна задавать вопросов, а демонстрировать благодарность валиде.

— О, ваше величество, — ответила она, — я желаю лишь того, чтобы султана переполняло счастье. И чтобы его мать, великая валиде-султана Миришах, была довольна.

Миришах кивнула.

— Я заметила твое доброе отношение к принцу Махмуду. Я наблюдала за тобой в зале представлений, когда ты танцевала для султана Абдул-Хамида, да упокоит Аллах его душу, и взволновала воображение юных принцев. Кормилица Махмуда рассказывала мне о твоей поездке в карете вместе с двумя принцами, а я вижу, как ты время от времени играешь с ним в детской комнате.

Накшидиль не поднимала головы, но я заметил улыбку в ее глазах.

— Ты ведь знаешь, что он остался без матери, она умерла от тифа, когда ему было три годика. К тому же бедное дитя болел той же болезнью. Однако Всевышний был милостив к нему, и волей Аллаха он остался жив. Теперь няня ухаживает за ним, но она всего лишь девочка из крестьянской семьи, выбранная лишь за обилие, которое источают ее груди. У него есть две сестры, но принцессы слишком избалованы и не уделяют мальчику заслуженного внимания. Ребенок сейчас подрос, и ему нужен человек, который может заботиться о нем как мать, сестра или друг. Ты молода, но я верю, что ты с этим справишься. — При этих словах она дала знак рабыням, и те привели маленького мальчика. Он вошел, опустив голову, и боязливо подошел к валиде. Едва заметив Накшидиль, он поднял голову и улыбнулся ей.

— Для меня это большая неожиданность и великая честь, — сказала Накшидиль и поцеловала руку Миришах.

Когда мы втроем вышли из покоев валиде, Накшидиль схватила мою руку. Я видел, что она ошеломлена случившимся.

— Это огромная честь, — сказал я, — стать опекуном принца.

— Да, — откликнулась она, не то смеясь, не то плача, и не могла оторвать глаз от кудрявого мальчугана, — да еще какая ответственность. Как я сумею оберегать его? А что если старший брат почувствует в нем угрозу? А что если он увидит в нем будущего соперника в борьбе за трон?

Я посмотрел на мальчика и заметил, что тот глядит на Накшидиль большими карими глазами.

— Думаю, ваша любовь будет оберегать его, — ответил я.

— А как же Айша? — спросила она. — Она ведь настоящая мать, а я лишь временно исполняю свои обязанности. Она занимает положение кадин, а я всего лишь наложница. Мы теперь станем соперницами? Насколько коварна эта женщина? Мне вспомнилась трагедия Шекспира о Генрихе Четвертом. «Нет покоя голове, которая носит корону». Это турецкий двор. Не случится ли так, как вышло у Амурата с Содиамом [50]?

Я попросил ее объяснить, что случилось с этим Амуратом, и она рассказала мне, как брат убил брата. Я вспомнил турецкий двор при султане Мураде III и как после восшествия на трон его сына Мехмеда тот приказал убить его девятнадцать братьев. Я тоже задумался о том, как сложится жизнь ее сына Махмуда. И ее собственная судьба. Насколько опасной станет для них, если на троне окажется Мустафа? Уцелеют ли они?

— Разумеется, такого не случится, — ответил я. — Думайте о том, что вы можете сделать. Думайте о том, чему вы сможете научить его.

— Тюльпан, ты прав, — ответила она. — Я дам Махмуду такое образование, какое Айша никогда не сможет дать Мустафе: я познакомлю его с французской и турецкой историей, расскажу ему о христианстве и исламе. Я буду играть ему красивую музыку и расскажу прекрасные истории из своих любимых книг. — Она взяла мальчика на руки и прижала к себе. — Махмуд, ты станешь великим деятелем, дальновидным и сильным. — Она опустила его на землю и, взяв за маленькую ручонку, вошла в свое новое жилище.

9

Селима тянуло к Накшидиль, как пчелу влечет к цветку. Очарованный ее обаянием, султан несколько ночей в неделю нарушал установленное правило каждую ночь приглашать к себе новую девушку и звал в свои покои только ее. Ночь за ночью они любили друг друга. В перерывах между любовными утехами она развлекала его танцами, игрой на скрипке и рассказами, которые запомнила из книг.

Однако чем больше времени Селим проводил с Накшидиль, тем больше росло недовольство других девушек. Когда она однажды днем вошла в хаммам, я заметил, что наложницы бросают на нее недобрые взгляды. Зависть, это чудовище с зелеными глазами, зацвела в гареме буйным цветом.