Святая преданность - Гарлок Дороти (книга регистрации txt) 📗
– Остановись, черт тебя побери.
Когда разум немного прояснился, Мод поняла, что, падая, повредила себе голову. Женщина подняла руку, пытаясь потрогать шишку. Рука вдруг резко упала, как будто весила сотню фунтов. Она повернула голову вправо и увидела, что кухонная дверь была широко открыта.
– Ах… проклятье! – Если этот усатый старый сплетник придет на крыльцо, он увидит ее.
Мод боялась встать на ноги. Голова кружилась очень сильно, поэтому она медленно и болезненно поползла по полу, чтобы ногой захлопнуть дверь.
Истощенная, она лежала, прикрыв лицо руками. Что она делала до того, как потеряла сознание? Думай! Думай! Ах, да, она только что закончила завтракать. Что это было? Что это было? О Боже, что это было? Молоко и рисовая каша. Слава небесам, она вспомнила. Иногда Мод не могла вспомнить, что делала до очередного припадка… Припадок… так называла это Фанни. Она приходила в себя с совершенно пустой головой. Но в этот раз она все же кое что вспомнила. Может быть, стала выздоравливать?..
– У тебя припадки, мама, – Фанни сказала эти ужасные слова много лет назад, перед смертью Оливера.
– Нет. Это приступы болезни. Оливер так говорит.
– У девочки из нашей школы тоже припадки. Она падает, дергается и распускает слюни. Оливер – настоящая доброта.
– Нет! Нет!
– Да! Ты думаешь, он хочет, чтобы люди знали, что у его жены припадки?..
В тот день Фанни, ее маленькая девочка, уехала в Дэнвер и не вернулась.
Мод хотелось вспомнить, сколько времени прошло с последнего припадка. Неделя? Две недели? Месяц? Этот был первым после отъезда Смита. Она пометила тот день на календаре. Черт бы его побрал, этого Смита. Он был обязан ей этой поездкой в Дэнвер, он должен был увидеть Фанни и сказать ей, что мать нуждается в том, чтобы она вернулась домой. Мод постоянно посылала письма, но они, должно быть, не доходили до Фанни, ведь ответа так и не было.
Когда Фанни вернется сюда, Мод скажет Смиту, чтобы он убирался с ранчо. А если он не уйдет, то пошлет Фанни в Шеридэн за полицейскими. Ей очень не хотелось, чтобы он жил рядом. Ублюдок, пришел сюда в одной рубашке. Он присосался к Оливеру, вполз в доверие, думая, что получит дом и землю. Он не получит ничего. Все здесь принадлежит ей и Фанни.
Когда Фанни приедет домой, дом снова станет светлым и солнечным. Друзья любимой доченьки приедут из Дэнвера. Днем они будут устраивать пикники на веранде, а вечером – качаться на качелях. Оливер построил этот величественный особняк для нее и Фанни. «Но после того, как Оливер покинул этот мир, – подумала Мод сонно, – я живу прямо здесь, в кухне, и даже не хожу в другие комнаты, если нет в этом необходимости.» Да, она почти не поднималась наверх с похорон Оливера. Фанни будет довольна, что мать для нее сохранила дом таким красивым.
Мод собралась с силами и села на стул за кухонным столом. Она отдохнет некоторое время, а затем уберет кухню перед приездом Фанни.
Солнце было еще на востоке, когда Смит ехал верхом по дороге к строениям ранчо. Давно, еще ребенком, он думал об этом месте, как о родном доме. Дом был там, где жили Оливер и Билли. Теперь Оливер умер, и остался только Билли. Старик был его семьей, и каждый раз, покидая его, Смит боялся, что, когда вернется, не застанет Билли живым. Билли тоже любил Смита. Сварливый старик не сообщал ему об этом, но показывал свою любовь сотнями различных способов. Смит криво усмехнулся, предвкушая увидеть его.
Он так же полагал, что мог бы назвать и Пленти Мэда своей семьей. Индеец поселился на ранчо раньше, чем он. Он тоже был заблудившимся, и его тоже подобрал Оливер. Когда-то Пленти Мэд вместе с матерью жил в одиноком маленьком вигваме на краю деревни. Мать его была изнасилована членом скитающегося племени и считалась неподходящей для брака.
Племя Сиаукс, к которому принадлежала мать Пленти Мэда, занималось охотой на диких зверей. И ей тоже приходилось охотиться, чтобы не умереть с голоду. После смерти матери, Пленти Мэд скитался, следуя за стадами, пока Оливер не нашел его больного и полумертвого от истощения.
Смит хихикнул, вспомнив, как в первый раз увидел Пленти Мэда… Он испугался его до смерти, а Пленти Мэд наслаждался испугом новичка с востока, который думал, что перед ним кровожадный дикарь. Пленти запрыгал вокруг Смита сначала на одной ноге, потом на другой, размахивая палкой с привязанным на конце ее камнем, и невнятно напевая до тех пор, пока Билли не подошел и не оттащил его.
Внимательно осмотрев все кругом, Смит отметил, что ничего не изменилось за четыре недели его отсутствия. Этим утром, перед рассветом, он вылез из-под одеяла специально для того, чтобы приехать на ранчо раньше Виллы и Френков. Две из его кобыл бежали вдоль забора и ржали, приветствуя Пита. Жеребец встал на дыбы. Уши его навострились, ноздри дергались.
Смит засмеялся.
– У тебя хорошая жизнь, парень. Думаю, эти дамы ждут, чтобы оказать тебе радушный прием.
Дым выходил из трубы хибарки, построенной специально для приготовления пищи. Она присоединялась к дому, в котором жили работники. Но трубы особняка не дымились. Смит сразу заметил это, подъезжая к воротам загона. Расседлав Пита, он отвел его в загон к двум кобылам. Жеребец замахал хвостом и помчался к «дамам». А Смит Боумен наблюдал, как одна из кобыл описала круг и ударила жеребца, заигрывая. Пит укусил ее за бок и издал сильный звук, давая понять, что был не в настроении ухаживать и намеревался сразу перейти к серьезному делу спаривания.
Смит улыбнулся.
– Приступай, Пит. У тебя было долгое путешествие, и ты, конечно же, заслужил удовольствие. – Смит набросил седло на плечи и пошел к сараю.
– Здравствуй, Смит. Ты вернулся, черт тебя побери! – Пленти Мэд вышел из сарая с вилами в руке.
Сиаукс имел постоянную улыбку на своем лице, обусловленную обезображенной верхней губой. Большая щербина между передними зубами и маленький курносый нос дополняли его и без того необычную внешность. Смит давно привык к уродливому лицу старого друга и не замечал его больше. Но в то же время, никогда не сомневался, что мать Пленти Мэд обезумела, как только увидела своего сына в первый раз.
– Здравствуй, Пленти. Как тут дела? – Смит вошел в сарай и повесил седло на поручни.
– Плохо. Очень чертовски плохо здесь. Очень рад, что ты вернулся, Смит.
Слово «очень» всегда было с Пленти Мэдом. Он, к тому же, подбирал каждое ругательство, которое кбгда-либо слышал, и был большим пессимистом. И в то же время, будучи крайне жалким и несчастным, являлся самым счастливым человеком. Смит знал это и очень любил Пленти.
– Как Билли?
– Хорошо. Очень чертовски хорошо.
– Что он сейчас делает?
– Что он сейчас делает? – повторил Пленти. – Он делает разные вещи. Он делает очень плохие вещи.
– Вы оба живы, не убили друг друга. Разве может быть все так плохо? – Рука Смита тяжело опустилась на плечо индейца.
– Ты смеешься, Смит? Увидишь… Черт, поцелуй моего осла. Ты всегда надо мной смеешься, – продолжал он бурчать, когда следовал за Смитом из сарая. – Вещи очень чертовски плохие. Плохая трава… Нет воды… Нет игры… Большой огонь пришел, как стадо буйволов. Все уничтожил… Большой дым закрыл солнце. Ты увидишь все очень чертовски быстро.
Смит посмотрел на небо, но не увидел на нем ни облаков, ни клубов дыма. Ясно сияло солнце.
– Я рад, что дела идут хорошо.
– Хорошо. – Пленти подпрыгнул на своих коротких, всегда согнутых, ногах. Его длинные волосы танцевали на плечах. – Ты спрашиваешь… Ты не слушаешь… Я говорю, придет очень плохой дым. Я говорю это Билли. Проклятый Билли говорит: «Иди Пленти Мэд и запрягай лошадь.» Билли не идёт запрягать лошадь. Пленти идёт запрягать лошадь. Целый день запрягать и распрягать лошадь. Пленти Мэд устал запрягать и распрягать лошадь.
– Перестань распрягать лошадь и смажь мое седло. Где Билли?
– Откуда мне знать, где Билли? Черт его знает. Он не говорит мне… Ты слышишь?
Смит хихикнул и пошел через барак в кухню, таща за собой вещевой мешок. Длинная узкая комната была чистой. Билли настоял на том, чтобы у Смита вошло в привычку содержать в чистоте себя и свое спальное место. Иными словами, именно он привил Смиту любовь к чистоте и опрятности. Несмотря на то, что здесь жило много мужчин, комната была убрана, окурки лежали в банке из-под консервов, кровати аккуратно накрыты одеялами, а полы постояльцы подметали каждую субботу.
