Обрученная с розой - Вилар Симона (бесплатные полные книги TXT) 📗
«Бедра у нее узки, и под кафтаном грудь не заметна. Но все же я велю купить ей одежду из кожи или замши, которая лучше скрывает очертания тела. Движения Анны порывисты, как у мальчишки-подростка, да и в штанах она чувствует себя так, словно всю жизнь их носила. Голос у нее низкий, с легкой хрипотцой. Так обычно говорят мальчики лет четырнадцати. Рот великоват, а этот веснушчатый легкомысленный нос никак не выдаст ее пола. Вот только глаза и эти длинные загнутые ресницы…»
– Дитя мое, если тебе придется немного подстричь ресницы, ты ведь не будешь от этого сильно страдать?
Анна, ожидавшая в это время выговора за свой проступок, растерянно уставилась на дядюшку.
– Как прикажете, ваша милость…
Епископ встал и удовлетворенно потер руки. Затем, словно что-то вспомнив, повернулся к девушке.
– Кстати, что это мне говорили…
– О, дядюшка!
И, прежде чем епископ задал свой вопрос, Анна со слезами на глазах во всем повинилась. К ее великому изумлению, угрюмый и чопорный Джордж Невиль рассмеялся.
– Это хорошо, – вытирая выступившие от смеха слезы, проговорил он, – что они приняли тебя за паренька. Однако впредь помни, что ты не принцесса из благородного дома Невилей, а несчастный, бесприютный мальчонка, которому еще не раз придется сносить затрещины и оплеухи.
Анна, не отрываясь, смотрела на епископа.
– Дядюшка, ради Пречистой Девы Марии, не мучайте меня! Я ведь вижу, что вы уже решили, как со мной поступить.
Епископу пришлась по душе проницательность девушки. Положив руку ей на плечо, он спросил:
– Что, Анна, если бы я предложил тебе отправиться к отцу?
Словно солнечный луч глянул в окно, так осветилось лицо девушки. Но уже в следующий миг в ее глазах мелькнуло недоверие.
– Силы небесные! Возможно ли это? Ведь он во Франции, за морем. Он враг Йоркам!
– Ну-ка, садись рядом, – пригласил епископ.
И он посвятил девушку в план, который возник у него во время исповеди королевы Элизабет.
Целый час провели в беседе дядя и племянница. К тому времени, когда все тонкости были обговорены, ударили к службе на соборной колокольне.
– Мне пора отправляться в собор, – сказал епископ. – А ты… Скажи, Анна, тебе случалось ездить верхом?
Девушка улыбнулась:
– Меня учил этому отец.
– Это великолепно!
Открыв письменный прибор, епископ набросал несколько строк.
– Ты будешь моим посыльным, – заключил он, ставя печать. – Не стоит тебе околачиваться здесь все время, привлекая к себе чужие взоры. Но учти – я буду гонять тебя так, что будешь с ног валиться.
Епископ вздохнул и осенил себя крестным знамением.
– Ну а теперь с Божьей помощью я постараюсь поговорить с этим Филипом Майсгрейвом.
7. Рыцарь у камина
Епископ Невиль служил литургию в великолепном соборе Минстер. Со своего возвышения он видел внизу колышущееся море плеч и голов. Среди пылающих свечей и облаков ладана мерцала расшитая золотом и драгоценностями одежда знати. Прихожане из простонародья толпились за их спинами. Взгляд епископа скользил по лицам, пока он не приметил рослого молодого мужчину слева от алтаря, и все оставшееся время службы епископ старался не потерять его из виду. Это и был Майсгрейв. Он стоял в толпе сопровождавших королевскую чету придворных, но, как отметил про себя епископ, заметно выделялся среди них. И хотя рыцарь держался холодно и невозмутимо, все же Невиль решил, что жизнь при дворе еще не наложила на него тот особый отпечаток высокомерия и насмешливости, столь характерный для окружения Эдуарда IV. В нем явно не было места для такого сурового прирожденного воина, как Майсгрейв, который наверняка томится и скучает здесь без своих вересковых пустошей, без голой скалы, на которой стоит его Нейуорт-холл, а лучники с башен замка окидывают взглядами лесистые гряды Чевиотских гор.
После службы, когда прихожане стали расходиться, его преподобие отправил монаха, чтобы тот передал рыцарю приглашение епископа к ужину.
Филип Майсгрейв прибыл вовремя. Как всегда, он казался невозмутимым, хотя его преподобие и знал, что в глубине души тот недоумевает, чему обязан неожиданным приглашением епископа Йоркского.
Была пятница, постный день, и к столу подавали лишь рыбные блюда. Великолепный осетр, норвежская треска, свежий тунец и нежнейшая паровая форель – все было мастерски приготовлено и приправлено тонкими соусами. Гасконское вино, густое и золотистое, искрилось в кубках.
Епископ Невиль, всегда воздержанный в еде, лишь слегка прикасался к пище, тогда как его сотрапезник молча отдавал должное изысканному ужину, порой вопросительно поглядывая на его преподобие. Епископ кивал, словно подбадривая и благословляя сэра Филипа к продолжению.
«Какой аппетит! – невольно думал его преосвященство. – Какие зубы, какой желудок! Вот кто не страдает подобно мне от болей в печени и скверного пищеварения».
Вошел слуга, чтобы поправить свечи и подбросить дров в камин. Пахло воском, ладаном, корицей и лекарственными травами.
Закончив, сэр Филип омыл по придворному обычаю кончики пальцев розовой водой и, вытирая их льняным полотенцем, заметил:
– Ваш посыльный сообщил мне, что преподобный отец желает побеседовать со мной, вы же пока довольствовались тем, что предоставили мне возможность убедиться в превосходстве епископской кухни над королевской.
– Да, сын мой, мне необходимо кое о чем вас попросить.
– Попросить? Разве у могущественного епископа Йоркского могут быть основания о чем-то просить бедного рыцаря из провинции?
– Это некоторое преувеличение. Ваша женитьба оказалась небезвыгодной, к тому же я слышал, вы в чести при дворе.
– Первая милость, какую оказал мне Эдуард Йорк, – отнял у меня возлюбленную.
– Но он дал вам взамен леди Мод Перси, богатую наследницу славного и могущественного рода.
На это сэр Филип ответил саркастической усмешкой.
В камине обрушились поленья, осветив открытое, горделивое лицо рыцаря. Епископ, прищурясь, взглянул в него.
«А ведь я, пожалуй, склонен поверить, что король ревнует к нему Элизабет Вудвиль и отсылает сэра Филипа от двора только по этой причине», – мелькнула у него мысль.
У рыцаря было смуглое лицо с крепким подбородком, чуть впалыми щеками и резко очерченными скулами. Длинные светло-русые волосы сэра Филипа мягко вились от сырого вечернего воздуха и, обрамляя лицо, ниспадали на лоб и плечи. Черты лица его были соразмерны и приятны, а взгляд глубоких темно-синих глаз, казалось, мог проникнуть в самые потаенные уголки человеческой души. Между густыми прямыми бровями рыцаря пролегла глубокая борозда – след испытаний и тревожных раздумий. Это был тот тип северного воина, в жилах которого смешалась кровь норманнов, саксов и шотландских племен. Лишь смуглота свидетельствовала о том, что мать сэра Филипа была француженкой.
– Я слышал, вас отправляют к графу Уорвику?
Приподняв бровь, Филип вопросительно взглянул на епископа.
– Это так.
– Когда вы едете?
Минуту помолчав, воин ответил:
– Через три дня.
«Правдив. Скверный придворный».
– Я уверен, – начал епископ, – что король сделал верный выбор. Я слышал, вы свободно изъясняетесь на языке своей матери.
– Вполне.
– Кроме того, вы искусный воин, преданы королю, а о вашем отряде ходят легенды. Послание короля в надежных руках.
Филип склонился к уху епископа:
– Я знаю, что о моей поездке за Ла-Манш известно считанному числу лиц. Откуда же вы, родной брат врага короля, можете знать о ней?
– Молодой господин, нет таких событий, происходящих при дворе, которые не становились бы известны церкви, – с улыбкой парировал епископ.
– Это не ответ.
– Уж не намекаете ли вы, чтобы я, глава епархии, исповедовался перед вами, сэр рыцарь?
Филип откинулся в кресле и какое-то время размышлял.
– Должен ли я сообщить королю, что вам стало известно о моей поездке? – спросил он наконец.
