Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина (книги полностью TXT) 📗
Они проговорили всю ночь, но именно эта ночь помогла Ксении наутро с легкой душой принять новое имя и надеть на шею новое, совсем непривычное распятие на тонкой золотой цепочке. Бискуп настоял на том, чтобы крещение провели в небольшой каплице {3} Заславского замка, дабы избежать ненужных шепотков, укрыть это событие от любопытных глаз и ушей.
Чуть дрожа от волнения и легкого страха, все еще тлевшего в душе, ступила Ксения в эту небольшую залу с алтарем и расписными стенами с сюжетами из Заветов. Даже глаза на миг прикрыла, опасаясь, что с ней случится падучая, как пугала ее когда-то мамка Евпраксия, показывая на крест храма римской веры в Москве. «Доброго верующего падучая хватит, коли порог латинянской церквы ступит!». А может, ее била от дрожь от холода, что прошелся по ее телу, легко проникнув через тонкое полотно белой рубахи, в которую была облачена она.
— Kyrie, eleison. Kyrie, eleison. Christe eleison. Christe, eleison {4}, - начал епископ обряд крещения, и Ксения замерла, глядя в глаза нарисованной на стене Богоматери, что смотрела на нее с нежной улыбкой на губах, словно подбадривая. А потом вдруг почувствовала легкое касание ладони к спине, чуть ниже лопатки сквозь тонкое полотно. То Владислав, мимолетно коснувшись ее, тайком от всех, кто был в каплице на крещении, словно сил ей придал. Побежало тепло по телу, ушла дрожь, и тут же вспомнились слова, что должна была повторять за епископом.
— Credo in Deum, Patrem omnipotentem, creatorem caeli et terrae. Et in Iesum Christum, Filium eius unicum, Dominum nostrum {5}, - шептала она, слыша только голос Владислава среди прочих, что раздавались в каплице. И вздрогнула после только дважды: когда холодная вода пролилась на голову, потекла тонкими струйками по волосам и когда епископ крест начертил елеем на ее челе, символизируя, что отныне она новое имя носить будет — Катаржина.
— Ты умница, — прошептал ей после прямо в ухо Владислав, накидывая на плечи плащ, чтобы холод более не беспокоил ее, целуя в волосы. — Касенька моя…
И от этого «Касенька», от горячего дыхания, что коснулось кожи, вдруг пришла уверенность в правильности шага, что сделала ныне, забыла, что распятие — из золота, с мелкими яхонтами по всему кресту — иное, латинянское на груди. Она осталась той же, что и была, приняв другую веру, читая молитву на чужом языке, назвавшись иным именем. И самое важное для ныне было только одно — что отныне никому ни под силу разлучить ее с ним, тем, кто следующим весенним днем ждал ее на ступенях костела.
Она на всю жизнь запомнит Владислава таким, каким увидела в день их свадьбы у костела. Он не смог ждать ее на ступенях, и едва ее небольшой кортеж показался на узкой улочке, что к площади вела, как сбежал он навстречу ее белой лошадке под рев толпы горожан и холопов, что пришли к костелу поглядеть на свадьбу пана ордината.
— Моя кохана… — прошептал Владислав, глядя на нее снизу вверх, щурясь от солнца, что ударило лучами ему при том в глаза. — Я ослеп от твоей красы… даже глаз не могу открыть. Помоги мне, драга…
— То солнце ослепило тебя, а не моя краса, — смеясь, ответила ему Ксения, ловя его ладони протянутые вверх и кладя себе на талию, чтобы он обхватил ту покрепче и снял ее с лошади. Но все же не могла не признаться самой себе, коря за грех тщеславия, что ныне выглядит, как никогда ранее. Шелковая блестящая на солнце ткань облегала стан, золотые нити переливались при каждом движении. Квадратный вырез обнажал шею и часть груди, выгодно подчеркивая хрупкость ключиц и стройность длинной шеи. Ее светлые волосы были подняты вверх и стянуты в узел на затылке. Полупрозрачная кисея, что по обычаю прикрывала волосы рантухом, не скрывала от взгляда ее золотистые пряди, а жемчужный венец так и манил взглянуть на богатство волос невесты.
— Ты так красива, моя драга. Даже дух захватывает от твоей красы, — улыбнулся Владислав, опуская ее на землю перед собой, оглядывая с ног до головы и задерживая взгляд на ее губах, вынуждая слегка покраснеть. — Я никогда не видел невесты краше!
— Ну, погнал-то! Погнал! Осади коней, пан Владислав, — пробился к ним Ежи, улыбающийся так широко, что Ксения даже не признала его сразу, настолько ей был непривычен его вид. — Я должен невесту к костелу подвести, а не муж будущий. По обычаю!
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen {6}, - начал мессу епископ, когда пара заняла свои места, опустившись на колени.
— Amen! — разнеслось в ответ по костелу, отразилось эхом от каменных сводов и стен. С тихим шелестом одежд заняла свои места шляхта, прибывшая на свадьбу ордината Заславского. Ксения тут же скосила глаза, желая рассмотреть Владислава, который повернул к ней голову, словно почувствовав на себе ее взгляд, улыбнулся. Ему так был к лицу этот жупан из плотного бархата цвета кости, в тон ее платью. Золотая цепь на груди с массивной бляхой с гербом Заславских. Пояс из массивных пластин того же металла на поясе. И самое главное — та самая улыбка, что освещала его лицо нынче, словно лучи весеннего солнца, пробивающиеся в костел сквозь узкие высокие окна.
— Я люблю тебя, — сказал Владислав одними губами, а потом отвернулся, стал слушать мессу, слова которой разлетались по храму. Служба показалась Ксении, тщательно вслушивающейся в размеренный голос епископа, такой короткой на удивление. Только когда бискуп оставил латынь, чтобы задать вопросы, положенные обрядом, вдруг прониклась осознанием того, что навеки соединяет нить своей судьбы с тем, кого душа ее выбрала когда-то, заслушалась, когда Владислав, развернувшись к ней лицом, взяв ее руки в свои ладони, клятвы давал:
— Я, Владислав, беру тебя, Катаржина, в жены и обещаю тебе хранить верность в счастии и горести, в здравии и болезни, а также беречь и почитать тебя во все дни жизни моей…
Ксения вслушивалась в его голос, твердо произносящий слова клятвы, смотрела в его темные глаза и едва дышала ныне от волнения и того восторга, что вдруг вспыхнул в душе. Оттого и шли слова ее клятвы, что за епископом повторяла, от сердца самого.
— Я, Катаржина, беру тебя, Владислав, в мужья и обещаю тебе хранить верность в счастии и горести, в здравии и болезни, а также беречь и почитать тебя во все дни жизни моей…
— Quod Deus coniunxit, homo non separet. Ego conjimgo vos in mat-rimoiium in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti! {7} — произнес епископ, и дружное «Amen!» вторило его словам. Легкая улыбка скользнула по его губам, когда он заметил, каким светом тут же вспыхнули глаза Владислава, и как зарделась в ответ на то его молодая жена.
Скользнуло на палец благословленное у алтаря венчальное кольцо на палец Ксении. Широкая золотая полоса и черный камень в нем, с искусно вырезанным гербом Заславских. Малое подобие перстня ордината, что был у Владислава на правой руке. Венчальное кольцо должно было быть другим — перстнем с рубином, и он позже оденет его на один из пальцев Ксении. Но тут в церкви в знак своей верности и любви ей он желал подарить ей это — спешно, но искусно созданное мастером тонких работ к дню свадьбы. Созданное только для нее, как и венец, что ныне был у нее в волосах.
— Катаржина, — раздался под сводами костела голос Владислава. — Прими это кольцо как знак моей верности тебе, in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti!
После мессы, на которой Владислав так и не отпустил ее руки после того, как одел кольцо, так и поглаживал ее ладонь, молодые должны были вернуться в Замок, где для шляхты уже накрывали столы в большой зале, и расставляли скамьи и ставили доски на козлы на поле подзамча для хлопов и горожан, Владислав вдруг приказал подать ему валаха.
— Вместе поедем, — коротко сказал он, отвечая на немой вопрос Ксении, промелькнувший в глазах. Так и поехали: вдвоем на вороном валахе Владислава по улочке града к Замку. Ксения прижималась к его груди и счастливо улыбалась горожанам и холопам, что толпились вокруг или свешивались из распахнутых окон, кричали им пожелания долгой жизни и счастливой доли, ласково касалась младенцев, которых протягивали матери. Радость, что так и витала в граде ныне, казалось, вселилась в каждого. Трепетали на ветру разноцветные ленты, которые натянули горожане от окна к окну, а порой даже ссыпались на молодых вместе с хмелем и редкие лепестки комнатных цветов, которых не пожалели горожанки в честь такого дня.
