Пленница гарема - Уолч Джанет (книги без сокращений .txt) 📗
Как всегда, ради подобных торжественных случаев в зале представлений женщины нарядились в шелка, украсили руки и ноги драгоценностями, источаемые ими ароматы перемешивались с витавшим в воздухе запахом ладана. Мы вошли, валиде-султана Миришах явилась во главе принцесс, жен султана, наложниц, остальных рабынь и чернокожих евнухов. Когда Миришах села на возвышенной платформе, другие выстроились и остались стоять. Находясь позади Накшидиль, сидевшей напротив Айши, я вспомнил день, когда Накшидиль в первый раз вошла в это помещение и танцевала перед Абдул-Хамидом. «Как далеко мы зашли», — подумал я. Все с нетерпением ждали прибытия султана.
Главная управительница стукнула серебряной тростью, после чего в сопровождении фаланги евнухов вошел султан и два принца. Когда Селим занял место на троне, а Махмуд и Мустафа уселись на подушках рядом с ним, началось кукольное представление.
Усилия султана по реформированию страны начали давать результаты, и поговаривали, что его популярность во дворце растет. Однако вырезанные фигурки кукол, танцевавших перед нами на ниточках, рассказывали совсем о другом. Нам показывали короля, который пытался изменить старые порядки и оказался мишенью рассерженного простого люда: толпа кричала, янычары стучали перевернутыми котелками, а улемы громогласно выступали против христианского влияния. Наблюдая за спектаклем, я думал, как близко все это к истине. Пока куклы танцевали, Селим был абсолютно спокоен, на его лице не отражались никакие чувства.
Неужели эти силуэты предзнаменовали будущее? Я видел, что Айша давится от смеха, наблюдая за тем, как толпа кукол нападает на силуэт султана, и вспомнил слухи, будто она замешана в странном заговоре: много лет назад Айша обвинила Селима в том, что тот якобы покушался на жизнь султана Абдул-Хамида. За ней не нашли никакой вины, но все понимали, что она готова на что угодно, лишь бы приблизить сына к трону.
Когда кукольное представление закончилось, подали угощения и пригласили музыкантов. Вечер был душным, окна открыты, и в паузе, наступившей между окончанием представления и началом игры оркестра, мы услышали крики, доносившиеся издалека. Я придвинулся к окну и посмотрел вниз. Дворцовая стража плыла в каике, а за ней следовал евнух в лодке поменьше; повернувшись, я заметил, что охрана поднимает тяжелый мешок и бросает его в море. Тут я сообразил, откуда эти крики, но они затихли, когда мешок погрузился в Босфор. «Бедная Пересту. Да будет Всевышний милостив», — пробормотал я и вздрогнул. Я заметил слезы в глазах Накшидиль и взглянул на Айшу, но та сделала вид, будто ничего не заметила.
Как по подсказке музыканты взялись за инструменты, тарелки ударились друг о друга, все приподнялись и начали слушать. Сыграв несколько отрывков из турецких произведений, оркестр удивил нас новой композицией. В помещении воцарилась тревожная тишина, затем по рядам прокатился шепот — все интересовались, кто написал эту великолепную вещь. Головы повернулись к султану, но тот продолжал сидеть с каменным лицом на своем перламутровом троне.
Наконец Селим спросил у главного чернокожего евнуха, кто сочинил столь замечательную композицию.
— Садулла-ага, ваше величество, — ответил евнух. — Он сочинил ее совсем недавно.
В глазах султана показались слезы, и стало ясно, что ему стало жаль человека, которого он сам же и приказал казнить.
— Слава Аллаху! — воскликнул Селим. — Да простит он меня за его смерть. Садулла-ага был великолепным музыкантом. Я не имел права отнимать у него жизнь.
При этих словах главный чернокожий евнух поднял голову и сказал:
— Ваше величество, Садулла-ага жив!
Я подумал, что теперь султан велит казнить главного чернокожего евнуха. Как мог Билал-ага не выполнить приказ султана? Тут евнух все объяснил.
— Садулла-ага должен быть казнен сегодня вечером, сразу после концерта, — объяснил он.
Удивив нас всех, султан воскликнул:
— Немедленно приведите его сюда!
Когда беднягу привели из тюремной камеры в зал представлений, комната оживилась. Музыкант был в тапочках, весь дрожал и, не зная, чего ожидать, встал перед султаном. В это мгновение султан обнял его, поздравил с сочинением и сказал, что тот может просить что захочет.
— О, ваше величество, да благословит вас Аллах. Мне нужна лишь Пересту. Мне ее так не хватает.
Султан повернулся к Билал-аге. Но главный чернокожий евнух закатил глаза и печальным голосом сказал:
— Садулла-ага, ты можешь взять столько женщин, сколько захочешь. Но Пересту уже нет в живых. Сегодня ее тело бросили в море.
— Да простят Небеса наши дела и улыбнутся вашему величеству, — произнес Садулла-ага со слезами на глазах.
Я понимал, что он потерял ту единственную, которую любил.
На следующий день Накшидиль сообщили, что султан желает видеть ее. Она надушила себя и одежду благовониями, которые любил Селим, и, когда мы покинули бани, окутанная облаком амбры, быстро зашагала по коридору.
— Я так счастлива, Тюльпан, — говорила она. — И все же мне очень жаль бедную Пересту. Как это горько, что мы не можем радоваться вместе.
Я покачал головой и вздохнул.
— Боюсь, что этого не произойдет, пока рядом с нами находится Айша.
Позднее, кода мы пришли в покои султана, я пожелал ей удачи и, стоя за дверями, передал евнухам несколько золотых монет. Мне не хотелось долго подсматривать, я желал лишь убедиться, что оба рады вновь обрести друг друга. Заглянув в глазок, я увидел, что Селим лежит на постели и радостно улыбается. Накшидиль скользнула к нему, медленно сняла шелковую одежду, опустилась на колени и поцеловала его пятки. Я услышал громкое и страстное восклицание, но у меня не хватило сил смотреть дальше. Я повернулся, поблагодарил евнухов и удалился.
Ухаживания Селима оказывались столь же мимолетны, что и солнечные лучи, выглядывавшие зимой из-за облаков.
— Я так тоскую по нему, — говорила Накшидиль Миришах несколько недель спустя, на пятнадцатый день месяца Рамадан. Утром валиде вместе с сыном и высокими чиновниками присутствовала на особом мероприятии в павильоне Священной мантии, где хранились священные реликвии пророка. В гареме все собрались на позднее вечернее празднество. Миришах утешала Накшидиль, однако больше всего валиде заботил ее коронованный отпрыск.
— Ты должна понимать, что все делается во благо Оттоманской империи, — отвечала Миришах. — Ни одна девушка пока не должна производить наследника трона. Как быть, если что-то случится с Мустафой или Махмудом? Мой сын должен посвятить свое внимание той женщине, которая обеспечит дальнейшее существование Оттоманского государства. Женщина имеет право принести только одного принца. Будь довольна тем, что он вообще встречается с тобой.
— Дело не только в том, что мне его не хватает, — призналась Накшидиль. — Но еще и в том, что я чувствую себя как в тюрьме. Я так давно не выходила за территорию дворца.
— Наверное, нам пора устроить поездку на природу, — согласилась Миришах.
В день выезда на природу четыре жены султана и Накшидиль облачились в розовые накидки и, украсив себя рубинами и жемчугами, последовали за статной валиде-султана, словно цыплята за курицей. В конце сераля небольшой участок пристани был занавешен портьерой, и, когда женщины зашли за нее, мы, евнухи, помогли им сесть в каик.
— К чему эта портьера? — хмуро спросила Накшидиль.
Я объяснил, что так сделали для того, чтобы гребцы не видели женщин из гарема.
— Как это надоело, — пробормотала она и осторожно ступила в каик, выстеленный атласом.
Гребцы направили нашу лодку к тихим бухточкам Босфора, которые мы называли Пресными водами Европы. Пока мы проплывали мимо какого-то места на берегу, Миришах, указывая на него, объяснила, что это один из фонтанов, которые она недавно распорядилась возвести. Она напомнила нам, что фонтаны единственный источник питьевой воды для народа. Миришах оглядела всех девушек по порядку.
