В тени луны. Том 2 - Кайе Мэри Маргарет (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
Винтер отпустила его и когда он ушел, подошла к портрету и потянула за оливково-зеленый бархат, и тогда она поняла, почему запах в комнате напомнил ей о Хазрат-Баге. Конвей со своими гостями использовал картину вместо мишени, и темная красота великолепного полотна была испорчена отверстиями от пуль, которые продырявили его насквозь и, ударяясь о стену позади него, испортили и ее тоже. Надменное испанское лицо со впалыми щеками, с намеком на презрительную насмешливость в чертах было похоже на месиво из холста, и от портрета не осталось почти ничего, что стоило бы восстанавливать.
Глядя на него, Винтер пришла в безумную ярость. Он посмел сделать это с домом ее отца. С Pavos Reales! Он посмел привести своих грубых, пьяных дружков и дешевых, вульгарных женщин в этот прекрасный молчаливый дом и так надругаться над ним, как в прошедшую ночь!
Она повернулась и вышла из дома, и пошла к речной террасе, с непокрытой головой в жарком солнце и дрожа от потрясения, гнева и отвращения, как она дрожала в утро после брачной ночи.
«Я не могу этого вынести! — думала Винтер, глядя на реку, а перед глазами стояло бессмысленно погибшее великолепное полотно. — Я не могу этого вынести!» И все же, что она могла сделать? Ни церковь, ни закон не освободят ее, и она снова вспомнила, что ей сказала миссис Гарденен-Смит: закон будет на стороне Конвея.
«Я уеду в горы, — думала Винтер. — Сразу же — сегодня же! Это, по меньшей мере, доставит приятное Алексу. Или… или нет? Он хочет, чтобы я уехала не потому, что я — это я, а потому что я только одна из тех женщин, от которых ему хотелось бы избавиться, чтобы мы не мешали им принимать военные решения, когда наступит кризис. Алекс считает, что скоро наступит кризис. Так же думает и сэр Генри, иначе он не принимал бы всех предосторожностей. Амира — тоже так думает — или она просто боится своего мужа? Или боится за него? Как это сказал Алекс? Или Николсон?.. «женщины… в кризисах имеют так мало значения, что перестают иметь какое бы то ни было значение вообще».
Вдруг она забыла о своем гневе и отчаянии, вспомнив, что если над Индией действительно собирались тучи, то ее личные неприятности уже не имели никакого значения, и она не вправе была добавлять их к проблемам и тревогам, которые ложились на плечи всех людей. Конвей собирался вернуться в Лунджор в конце месяца, и она поедет с ним и постарается отправиться в Симлу или Наини Тал к середине мая. Это, по крайней мере, не вызовет скандала, и Конвей не будет очень возражать против ее отъезда. До тех пор она ничего не должна предпринимать, за исключением самого трудного — ей придется ждать…
Наступила вторая и самая тихая половина дня. В зареве солнца река и каменные плиты террасы были пустынны, и далекий берег казался заброшенным. В миле вверх по течению город мерцал в жарком мареве, и в небе не было ни облачка, все было неподвижно, за исключением беззвучной реки и одинокой лодки, плывшей по течению.
Это была плоскодонная деревянная лодка с соломенной крышей, защищавшей гребца от солнца, направляемая стариком с подслеповатыми глазами в скудном одеянии рыбака; она ближе и ближе подплывала к берегу, пока легко не стукнулась о каменную стену террасы, и ее нос с резким звуком задел за ступени, спускавшиеся к воде. Это был негромкий звук, но он прогремел в жаркой, неподвижной тишине полудня и Винтер подошла к балюстраде и посмотрела вниз.
Закрытое чадрой лицо женщины выглянуло из-под соломенного укрытия и внимательно оглядело реку, ее глаза были сощурены из-за ослепительного солнца, а потом она взглянула вверх и увидела Винтер. Глаза внезапно расширились и появилась темная рука, похожая на птичью лапу. В ее жесте было что-то заговорщическое и настойчивое. Винтер непроизвольно обернулась, чтобы увидеть кого-то за своей спиной. Но терраса и парк были пусты, даже бабочки не летали в слепящем солнце.
Она быстро спустилась к воде, поднимая широкие юбки от горячих камней, но у вершины ступеней она на мгновение задержалась. Поблизости не было никого, и она не знала, кто находится в лодке. Рука снова повелительно позвала ее, и Винтер медленно сошла по ступеням и остановилась, вглядываясь в тень под соломенной крышей. Женщина, которая смотрела на нее, на короткий миг опустила свою чадру. Это была Хамида.
Винтер подобрала юбки и, придерживая их, прыгнула в лодку. Раздался звон серебряных браслетов и запах розовой воды, и из темноты протянулась мягкая, тонкая рука, не принадлежавшая Хамиде, и взяла ее за голое запястье.
— Амира! Это ты?
— Это я, querida… — Амира говорила на ломаном испанском. — Удача действительно сопутствует мне, потому что я не ждала, что найду тебя здесь. Хамида должна была найти тебя в доме. Я приехала в это время, надеясь, что немногие будут на улице, но я не могу остаться надолго.
Она говорила торопливым шепотом, что заставило Винтер резко спросить:
— В чем дело? Что случилось?
— Ничего. Пока ничего. Но больше я не смогу тебя навещать. Это небезопасно ни для тебя, ни для меня. И если узнают, что я приехала к тебе сейчас…
Она не закончила предложения, вздрогнув, и сразу жаркий мрак укрытия под соломенной крышей, недвижность земли и широкой, медленно текущей реки — все сразу наполнилось страхом, и даже небеса вдруг показались полными неясной угрозы.
Винтер сжала руку Амиры между своими маленькими прохладными ладонями.
— Скажи мне, что случилось.
Амира понизила свой голос до шепота:
— Я больше не должна приходить к тебе, но я не могла — я не посмела послать тебе записку, потому что боялась, что ты ее не получишь или не поверишь. Ты должна уехать, querida. Быстро! Очень быстро. Здесь стало опасно для всех твоих соотечественников. Нет, не только в Лакноу или в Оуде, но во всей Индии. Я слышала… вести. Вести, которые я не смею тебе передать. Но это правда, что я говорю. Только вчера нашли воззвание, приклеенное к воротам Джуммы Масджида из Дели, в котором говорится, что Шах-ин-Роос (русский царь) пришлет армию, которая прогонит всех британцев до моря и…
— Вчера? — сказала Винтер. — Откуда ты можешь это знать? Отсюда до Дели больше двухсот миль.
— Есть способы, — прошептала Амира. — Плохие новости путешествуют быстро, а плохих новостей очень много, поэтому я пришла, чтобы сказать, что ты должна уехать не в горы, а к морю, а там садиться на корабль и сразу же возвращаться в свою страну.
— Здесь моя страна.
— Нет — нет! — страстно сказала Амира. — Я принадлежу этой стране, а ты нет! Но из-за любви к тебе, потому что детьми мы играли вместе и потому, что твой отец был братом моей матери, я предаю своих соотечественников, прося тебя уехать.
Винтер медленно сказала:
— Дорогая, теперь ты должна сказать мне больше. Я не могу уехать просто так. Я… я замужем. Здесь мой муж… разве ты не можешь сказать мне…
— Я ничего не могу сказать тебе — ничего! Я и так уже сказала слишком много. Я люблю и своего мужа, хотя его сердце отвернулось от меня, потому что в моих жилах течет кровь моей матери — ты думаешь, я не постаралась бы избавиться от нее, если бы могла, ради него? Он снова повернется ко мне, в этом я уверена. Как бы я смогла жить, если бы это было не так? О, мужчины не такие, как мы. Для нас они — вся жизнь. Но для них любовь — лишь ее небольшая часть, которую они забывают, когда кончаются поцелуи. Мой муж сначала думает о своем народе, своем падишахе и своих обидах. Если бы он узнал, что я говорю с тобой, он бы убил меня — даже меня, родившую ему сыновей и которую он любит.
Глаза Винтер, привыкшие к мраку после солнечного света на террасе, теперь могли видеть, что лицо Амиры было искажено страхом и тревогой и на лице Хамиды был тот же самый страх. Но она должна была узнать больше. Она должна была узнать, когда, но в Амире почти не осталось духа ее предков, ее любовь и ее верность были отданы этой стране, ее народу, и она не скажет больше того, что должна…
Винтер сказала осторожно, стараясь скрыть настойчивость в своем голосе: