Ночные откровения - Томас Шерри (читать книги бесплатно полностью .TXT, .FB2) 📗
– Видите, я же вам говорил, – обратился к супруге маркиз. – Миссис Дилвин во всем угождает больной. Меня она невероятно балует, стоит мне только чихнуть.
– Моя мать последние два года своей жизни была прикована к постели, – объяснила экономка, – а лорд Вир был так добр, что позволил мне забрать ее к себе и ухаживать за ней.
– Мне нравилась компания старушки. Она постоянно твердила, что я – красивейший из мужчин.
– О, сэр, но ведь это правда, – с неподдельной нежностью сказала миссис Дилвин. – Сущая правда.
Лорд Вир расцвел.
Наклонившись к маркизе, женщина понизила голос:
– А миссис Дуглас, случайно, не капризничает? С матерью такое иногда бывало.
– К сожалению, да, – вздохнула Элиссанда. – Она не любит овощи и терпеть не может чернослив.
– Моя мать тоже не любила чернослив. Посмотрю, может больной понравится компот из абрикосов.
– Благодарю вас, – сдалась девушка, не привыкшая делить с кем-то свое бремя.
Последний взгляд на дремавшую в кровати тетю, а затем лорд Вир торопливо вытащил супругу из тетушкиного номера.
– Быстрее, не то опоздаем на поезд.
Муж направился по коридору к лифту, а Элиссанда предприняла последнюю отчаянную попытку:
– Мы точно должны ехать? Так сразу?
– Ну конечно, – ответил маркиз. – Разве вам не хочется познакомить дядю со своим замечательным мужем? Должен признаться, я немного волнуюсь – никогда раньше не доводилось встречаться с родственниками жены. Но мы с ним непременно поладим.
* * * * *
Развитием своих художественных способностей Фредди был обязан Анжелике. Именно она, увидев его рисунки карандашом, посоветовала попробовать писать акварелью, а затем и маслом. Именно она прочла устрашающий труд по хроматографии масляных красок и кратко изложила его начинающему художнику. Именно она познакомила его с творчеством импрессионистов, привезя посвященный живописи журнал из Франции, где отдыхала с семьей.
Фредерик никогда не мог рисовать ни в чьем присутствии – кроме нее. С незапамятных времен Анжелика находилась рядом, как правило, поглощенная изучением лежащего на коленях очередного толстого тома. Время от времени она зачитывала выдержки из книги: к примеру, научное обоснование быстрого потемнения картин при использовании свинцового сахара [40], пикантный сонет Микеланджело, посвященный некоему прекрасному юноше, или отзыв о пресловутом «Салоне отверженных» [41].
Так что рисовать вблизи подруги детства было не таким уж необычным делом.
Если бы не ее нагота.
Анжелика устроилась на установленном посреди студии ложе спиной к мольберту и, подперев рукой голову, читала «Сокровища искусства Великобритании» [42].
Волосы женщины – грива темно-русых с медовыми отблесками локонов – были распущены. Кожа сияла, словно подсвеченная изнутри. Плавные линии ягодиц заставляли мужчину стискивать карандаш. Помимо того, в зеркале, намеренно помещенном Анжеликой напротив кровати, он видел отражение груди и затененного треугольника между бедер.
Фредерику приходилось каждую минуту напоминать себе, что цель художника – искусство и воспевание красоты. Привлекательное женское тело – такая же часть природы, как гладкость березовой коры или солнечная зыбь летнего пруда. Он не должен воспринимать это иначе, чем очертания, цвет и светотень.
Но мужчине ничего так не хотелось, как, отложив карандаш, приблизиться к этому волшебному сочетанию очертаний, цвета и светотени и ...
Вместо этого живописец зарылся в свой этюдник – не помогло. Он уже сделал несколько зарисовок: общий набросок композиции, эскиз женского профиля и волос, изображение торса и отражения в зеркале.
– Знаешь, Фредди, – заговорила Анжелика, – до возвращения в Англию я полагала, что неудачный роман с леди Тремейн превратит тебя в надутого буку. Но ты совсем не изменился.
Затрагивать щекотливые темы было как раз в ее духе. Фредерик посмотрел на пустой холст.
– Прошло много времени – целых четыре года.
– И ты излечился от нее?
– Это не было болезнью.
– Ну тогда от потери?
– На самом деле, маркиза никогда не была моей, – потянулся Фредди за острее заточенным карандашом. – Кажется, я с самого начала понимал, что нам недолго быть вместе.
С леди Тремейн он был невероятно счастлив, но в этом счастье всегда была доля тревожного ожидания. Когда та воссоединилась с мужем, Фредди был расстроен, но не убит горем – это была не измена, а просто окончание чудесного периода его жизни.
Он открыл новую страницу альбома и нарисовал изящные женские лодыжки, желая, чтобы руки превратились в карандаши, и он мог, по мере обретения наброском формы, ощутить под ладонями прохладную нежную кожу.
Леди Тремейн как-то сказала, что Анжелика в него влюблена. Фредерик редко подвергал сомнению утверждения маркизы, но эти слова прозвучали, как раз когда та решила помириться с мужем и, без сомнения, хотела, чтобы и отвергнутый поклонник кем-то обзавелся.
Все равно кем.
Если Анжелика и была влюблена, она ни словом не обмолвилась об этом – а ведь никогда не скрытничала с другом детства. Даже если маркиза Тремейн на тот момент не ошибалась, прошло уже четыре года – слишком долгий срок, чтобы нежные чувства, да еще на расстоянии, оставались неизменными.
Фредди бросил взгляд на Анжелику. Склонив голову, подруга целиком погрузилась в чтение, даже делала какие-то пометки на полях. Какое же это соблазнение?
– По-моему, на сегодня достаточно, – закрыл он этюдник. – Я подожду снаружи.
* * * * *
Анжелика не стала бы уверять, что любила Фредди всю жизнь. «Всю жизнь» предполагает затерянные во мраке времен, смутно припоминаемые детские годы. Нет, эта любовь возникла гораздо позже, в четко известный день, когда ей было семнадцать, ему – восемнадцать.
Фредерик приехал домой после первого года обучения в колледже Крайст-Черч [43]. Анжелика, решившая осенью отправиться в Леди-Маргарет-Холл [44], примостилась на покрывале недалеко от рисующего на берегу реки Фредди, намереваясь забросать друга вопросами об Оксфорде, а заодно покритиковать его художества. (Сама девушка не рисовала, но у нее был верный взгляд. К тому же, Анжелика страшно гордилась тем, что именно она еще четыре года назад объяснила начинающему художнику правила изображения светлых участков: использовать не чисто-белый цвет, а тот же оттенок, только светлее).
Поедая сочный, твердоватый персик, девушка бросала камушки в Стур – речушку не шире тазика – и попутно наставляла Фредди добавлять больше голубизны в зеленую краску, если он действительно хочет передать сочный оттенок летней листвы. Она так и не поняла, слышал ли рисовальщик ее советы, потому что тот ничего ответил, а просто потянулся за кистью со скошенным краем, зажав зубами закругленную кисточку.
Вот тогда-то и ударила молния. Анжелика воззрилась на повзрослевшего друга детских лет, словно никогда его не видела. Единственным желанием было превратиться в эту кисточку и почувствовать на себе его губы, зубы, язык...
В качестве подруги девушка уверенно командовала, не сомневаясь, что их дружба перенесет все изливаемые на Фредди советы и критические выпады. Однако в роли соблазнительницы Анжелика потерпела совершеннейший провал.
Фредерик не замечал новые платья и шляпки, купленные, чтобы обворожить его. Он не понимал, что старания Анжелики научить его танцевать предоставляли возможность поцеловаться с ней. А когда подруга без умолку рассказывала о каком-то другом мужчине в надежде вызвать у Фредди ревность, юноша только насмешливо поглядывал и вопрошал, не этого ли субъекта она раньше на дух не переносила.
