В тени луны. Том 1 - Кайе Мэри Маргарет (прочитать книгу TXT) 📗
Но это облачко, мрачно думал Алекс, прислушиваясь к праздничному салюту, уже появилось на небе Индии. Он и многие из таких, как он, уже давно заметили это. Всего два года назад сэр Генри Лоуренс писал лорду Стэнли:
«Вы спрашиваете, сколько продержатся Оуд и Хайдарабад? Стало модно кричать об их аннексии… я думаю, что при всех наших недостатках мы все же можем управлять лучше любых нынешних туземных правителей. Но это не оправдывает того, что мы их обираем. Оудское соглашение предполагает, если потребуется, управления их страной. Но мы можем защищать крестьян, не кладя их ренту в свои карманы… Увы, я в незначительном меньшинстве. Военные и гражданские власти, пресса, генерал-губернатор — все они против меня. Я снова напоминаю о наших договорах. Нельзя заключать их сегодня, чтобы нарушить завтра».
Алекс бродил по улицам среди толпы, праздновавшей окончание долгой и дорогой Крымской войны, и вспоминал слова Лоуренса, а также слуг и сипаев, собравшихся под деревом в ланджорской резиденции. Ему было страшно.
Прошел март, потом апрель, а беспокойство не оставляло Алекса, он с нетерпением ждал возвращения. Лунджор граничит с вновь обретаемой провинцией, и предстоит много работы, которую комиссар Бартон совершенно неспособен выполнить, потому что его район полон мелких царьков, вовлеченных в беспорядки еще лет двенадцать назад. Волнения были подавлены, район возвращен под контроль Компании, политикой которой являлось подавление крупных землевладельцев, что находило полное одобрение Конвея Бартона. Капитан Рэнделл со своей стороны делал все, чтобы смягчить издержки и неприятности, которые влекло за собой близорукое проведение этой политики. При всех этих заботах, ему некогда было думать о невесте комиссара, почему он и отправил в корзину письмо леди Уэйр.
И Винтер также о нем не думала. Не задумывалась она и о возможных трудностях в будущем. Долгое ожидание окончилось, она, наконец, выросла, и Конвей послал за ней. Она снова увидит прекрасную Индию, и навеки расстанется с холодными стенами Уэйра и ледяными глазами Сибеллы и Джулии. Уэйр для нее ничего не значит теперь, когда два человека, которых она любила, умерли. Граф лежит в фамильной усыпальнице, а Зобейда, которой викарий отказал в праве на освященную землю, лежит в тихом углу парка, где ее оплакивает только дождь.
Кузина Джулия с неожиданной для нее добротой поручила Винтер заботам лондонской родственницы, которая согласилась помочь собрать невесте приданое. Пожилая леди Аделаида Пайк была женщиной добродушной и очень общительной, а Винтер не знала, что желанием Джулии было не столько обеспечить ее приданым, как поскорее сплавить ее из Уэйра. Винтер была еще в трауре по прадеду, но леди Аделаида считала, что это не должно быть препятствием для светской жизни.
— В конце концов, дорогая, вы же не из Грантамов. И если у вас скоро свадьба, а в приданое черных цветов покупать нельзя, то я не вижу, почему бы вам не отдохнуть и не развлечься? На Востоке вы не найдете таких развлечений.
Она водила Винтер послушать Гризе в итальянской опере, или отрывки из «Отелло» в исполнении миссис Кембл, или Мариетту Альбони в театре ее величества. Они посещали обеды и музыкальные вечера, ездили в Парк. Винтер, пышно одетую в белый тюль, с муаровым шлейфом, с тремя страусовыми перьями в волосах, возили во дворец Сент-Джеймс приседать перед невзрачной, коренастой, безвкусно одетой женщиной — Викторией, божьей милостью королевой Великобритании и заморских владений.
Англия в тот год веселилась. Война закончилась, был заключен Парижский мир, королева провела смотр армии и флота. Отравитель Вильям Палмер был публично повешен в Стаффорде, при большом стечении народа, а духовенство атаковало кринолины, напоминая женщинам, «обременяющим себя пышными одеждами, что ворота царства Небесного узки».
Леди Аделаида, не думавшая об этих воротах, подбирала в приданое Винтер самые широкие юбки. Тут были бальные платья из тарлатана, белого тюля, белого муслина с кружевами муара антик; дневные платья из муслина, шерсти, тафты, легкого французского «бареж» нежных тонов; утренние — из кашемира, батиста, поплина, жаконэ. К этому следует добавить перчатки и шляпки всех видов и цветов, украшения для волос — цветы, жемчуг, ленты с кружевами, а также десятки нижних юбок, панталон и прочих предметов дамского туалета.
То был век роскоши, больших обедов, огромных семей, огромных юбок и огромной, расширяющейся империи. И — век грубых нравов, тяжкой бедности, ханжества, самодовольства и поразительного авантюризма. Десятки женских нижних юбок были одновременно символом и роскоши, и тяжелого труда в трущобах, где другие женщины, не щадя своих пальцев, своего зрения, своей молодости, шили все это, получая плату в несколько пенсов.
В начале июня Винтер отправилась в Соффолк в сопровождении мрачной миссис Барлоу, компаньонки новой графини, чтобы попрощаться с дядей Конвея, старым сэром Эбенезером Бартоном.
Сэру Эбенезеру исполнилось в этом году семьдесят семь, его зрение и слух слабели. После долгой жизни на Востоке, английские холодные ветры и зимы принесли ему ревматизм и ишиас. Он обычно жил в одной из комнат ставшего ветхим дома, куда он примерно четверть века назад привел Эмилию, и редко выходил из нее. Он также начал заговариваться и жил прошлым. Винтер он совсем не помнил, а когда ему напомнили о племяннике Конвее, он сказал дребезжащим голосом:
— Дурная кровь… дурная… с материнской стороны… Мальчик мог избегнуть этого, сын Джозефа как никак, но все же… Такой уж род.
Потом он не вспоминал о своем племяннике, но бормотал что-то малопонятное. Однажды в сумерках он стал называть Винтер Маркосом, так как ее лицо напомнило ему тот забавный вечер…
— Знаешь, Маркос, Эмилии это совсем не понравится… Нет. А если ты думаешь так про деда Сабрины, то… очень ошибаешься. Видеть того, кого любишь, раз в шесть-семь лет — мало. Нет, из этого ничего хорошего не выйдет…
А перед ее отъездом сэр Эбенезер вручил ей старую шкатулку с драгоценностями Эмилии.
— Она хотела их отдать Сабрине, — сказал он, поднимая крышку дрожащей рукой. — Но и Сабрина умерла.
Старческие слезы потекли по его щекам. Плакал ли он об Эмилии или о Сабрине?
— Мне сказали, что ты ее дочь, — продолжал он. — Ты не похожа на свою мать. Золотая была девочка. Должно быть, по отцовской линии. Так ты собираешься замуж за Конвея? Ага. Тебе ведь нужны будут всякие безделушки. Я сберег их. Я говорил: пусть девочка подрастет. Не доверял этой ведьме, Джулии. А, что? Эмилия эти штуки не очень ценила, но я любил дарить их ей. Она собирала их для Сабрины. Сабрина уже не будет их носить. Но ты будешь. Будешь.
Он подтолкнул к ней шкатулку и грустно сказал:
— Будь я лет на десять моложе, поплыл бы с тобой. Как я хотел бы снова все это увидеть. Замечательная страна. Богатая и замечательная… Кольцо Пир Хана, Маркос… Я устал.
Камни в старинных оправах были великолепны, все эти изумруды, бриллианты, кольца, броши, браслеты, драгоценные заколки, в своей азиатской красоте; все это Эбенезер покупал для Эмилии, а она так редко носила.
Джулия смотрела на все это с молчаливым неодобрением, а Сибелла — с нескрываемой завистью.
— Совсем не подходит молодой девушке, — сказала, наконец, Джулия. — Тебе лучше было бы положить их на сохранение в банк. Подобные ценности в доме — приглашение к грабежу и насилию.
Но Винтер взяла их с собой, драгоценности Эмилии и жемчужное ожерелье, которое мать Маркоса подарила Сабрине лет восемнадцать назад — жемчуга, которые виконтесса да Селинкорт надевала на свадьбу Людовика XVI и Марии Антуанетты.
Джулия решилась на отчаянный шаг — отправилась в Лондон, чтобы передать юную родственницу под опеку миссис Эбатнот. Она провела там всего одну ночь, а на следующее утро уже уехала к друзьям в Сюррей. Но она успела посмотреть вслед кэбу, увозившему дочь Сабрины на пароход «Сириус», который должен был доставить ее в Александрию, для дальнейшей поездки в Индию.
