Фея Альп (др. перевод) - Вернер Эльза (Элизабет) (е книги .txt) 📗
– Да, я знаю, – отозвалась Алиса с необыкновенной живостью. – Вы тогда не думали о себе, когда дело шло о выгодном месте, Вольфганг говорил об этом, когда вы были у нас.
– Неужели вы помните? Да, Вольф ужасно бранил меня тогда и, конечно, имел для этого основания. Место было чрезвычайно выгодное – при больнице, в большом городе, и по какому-то счастливому случаю мне давали предпочтение перед другими кандидатами; но я должен был непременно явиться лично на выборы и тотчас вступить в отправление должности: это было поставлено условием.
– А у вас в это время были больные в Оберштейне?
– Не в одном Оберштейне, а во всем округе. Дифтерит так и косил детей. Почти в каждом доме лежал больной, а то и несколько, и большинству приходилось плохо, как раз когда эпидемия достигла крайнего развития, и явилось предложение. До ближайшего врача полдня езды, а важные господа коллеги в Гейльборне не поедут в бурю и метель в горы, на какую-нибудь уединенную ферму, да они и не по карману этим людям. Я со дня на день откладывал отъезд. Вольф настаивал, но я не мог уехать… Наци, поди-ка сюда!
Он поманил к себе шестилетнего мальчугана, который вместе с другими протеснился вперед и весело смотрел на танцы. Это был бойкий малыш с льняными волосами и пухлыми щечками. Он поспешно подошел, явно гордясь тем, что его позвал доктор, и доверчиво поднял взор на молодую даму, которой его представили.
– Поглядите-ка на этого карапуза, – продолжал Рейнсфельд. – Правда, никто не скажет, что восемь месяцев тому назад он был при смерти? Это внук старого Зеппа, который раньше служил в Волькенштейнергофе, у него есть сестренка, и она тоже чуть не умерла тогда. Вот они-то и решили вопрос. Когда я уже совсем решил было ехать, пришел за мной бурной ночью Зепп; старик горько плакал, и молодая крестьянка, мать детей, плакала и кричала: «Не уезжайте, доктор! Если вы уедете, мальчик умрет и девочка тоже!» Никто лучше меня не знал, как нужна была детям помощь врача. Бедный мальчуган изо всех сил боролся с жестокой болезнью и так жалобно смотрел на меня, точно на Господа Бога. И я остался. У меня не хватило духа уехать и бросить детей в беде, чтобы обеспечить себе теплое местечко. Конечно, я уведомил кого следовало, как и почему не могу приехать, но меня не могли ждать, кандидатов было немало, и место предоставили другому.
– А вы? – тихо спросила Алиса.
– Я? Что же, я не жалел об этом: мне удалось выходить большую часть своих маленьких пациентов, а волькенштейнцы с тех пор готовы за меня в огонь и воду.
Алиса не отвечала, а только смотрела с удивлением на этого человека, который рассказал обо всем так просто и скромно, ему, видно, и в голову не приходило ставить себе что-то в заслугу. А между тем он пожертвовал, может быть, своим будущим. Потом она притянула к себе Наци и поцеловала его в свежую щечку. В этом движении было что-то невыразимо милое, и глаза Бенно заблестели: он понял ее безмолвное одобрение.
– Вы здесь принимаете поклонение собравшегося народа, Бенно? – воскликнула Валли, подходя с мужем, а тот шутливо прибавил:
– Это было целое триумфальное шествие, когда вас с фрейлейн Нордгейм вели на площадку! Нельзя ли и нам немножко погреться в лучах твоей популярности?
Подошел и Вальтенберг с Эрной, и вся компания уютно уселась в углу танцевальной площадки. Бедная баронесса Ласберг и не подозревала, каких бед натворила ее несвоевременная мигрень. Алиса, так бережно охраняемая от всякого шума и всякой неприличной обстановки, сидела у самого оркестра, издававшего раздирающие душу звуки, среди криков и возгласов танцоров, что есть силы отбивавших такт своими подбитыми гвоздями подошвами, среди крутящихся облаков пыли и чувствовала себя прекрасно. Ее щеки слегка порозовели, глаза сияли удовольствием, а Рейнсфельд стоял подле ее стула, гордый и счастливый, как никогда в жизни, и держал себя совсем как настоящий кавалер. Сегодняшний день был днем чудес!
Однако популярность доктора имела и свою обратную сторону, и это скоро дало себя знать. Мать маленького Наци с таинственным видом отозвала его с площадки, собираясь возложить на него важную миссию. Дело в том, что старый Зепп на днях принес с виллы Нордгейма известие, будто фрейлейн фон Тургау скоро будет помолвлена, а может быть, даже уже помолвлена с господином из Гейльборна, но для того, чтобы отпраздновать обручение, ждут возвращения самого Нордгейма. Дочь Зеппа, до замужества тоже жившая в Волькенштейнергофе и сохранившая старую привязанность к господам, была вне себя от радости, увидав сегодня свою барышню, и представила ей своих двух ребят. Теперь она хотела, чтобы Наци сказал барышне стихи, которые говорят в этот день невестам, и вместе с сестрой поднес обрученным букеты. Получив эти букеты, жених и невеста должны были, по обычаю, протанцевать друг с другом. Она рассудила, что барышня знает этот старинный обычай и, конечно, будет рада, если они окажут такое внимание ей и ее «милому». Из большого букета свежих альпийских цветов в зале гостиницы были выбраны самые красивые, и тут же наскоро состоялась генеральная репетиция, во время которой Наци вел себя превосходно, а потому ничто не помешало ходу дела.
Кстати, на площадке наступила пауза и музыка молчала, когда появился Наци. В одной руке у него был букет альпийских роз, а другой он вел за руку младшую сестру, которая несла такой же букетик; дети серьезно и торжественно направились к господам, как им было приказано, но, вероятно, данные им инструкции были недостаточно точны, потому что малыши подошли прямо к доктору и Алисе; они поднесли цветы, и мальчик принялся декламировать свое приветствие.
– Господи Иисусе! Наци! Это не те! – испуганно зашептала мать, следовавшая за детьми, но Наци не позволил сбить себя с толку; для него только один человек мог быть «тем» – доктор, а барышня, сидевшая рядом с ним, само собой разумелось, должна была быть «той». Поэтому он храбро продолжал и с чувством закончил словами:
– Примите от меня цветочки, и пусть святой Иоанн вам даст свое благословенье и счастье вам пошлет!
Алиса с удивлением, но приветливо взяла букетик, который ей протягивала девочка, но Бенно, знавший значение этой церемонии, пришел в полное смятение.
– Что вам вздумалось, ребята? – произнес он, отступая назад, но отделаться от Наци было не так-то легко, и он энергично втиснул букет в руку доктора.
– Возьмите же цветы, – весело сказала Алиса. – Однако что все это значит?
– Это старинный обряд, призывающий на вас благословение святого Иоанна, – смеясь, объяснила Эрна, – а цветы означают, что ты непременно должна станцевать с доктором, Алиса. Боюсь, что отказаться нельзя.
– О, да это прелесть что такое! – радостно вскрикнула Валли и захлопала в ладоши от восторга. – Бенно должен танцевать, непременно должен!
Бедный Рейнсфельд отчаянно отбивался, но Герсдорф и Вальтенберг со смехом приняли сторону Валли, и даже Эрна, понявшая по смущенной физиономии матери Наци, как было дело, приняла участие в шутке.
– Достаточно сделать один тур, Алиса, – сказала она. – Принеси эту жертву старинному обычаю: крестьяне будут глубоко обижены, если ты не станцуешь с их любимым доктором. Отказавшись танцевать, ты откажешься и от благословения, которое они так от души призвали на тебя.
Но Алиса, казалось, и не находила в этом ничего особенного. Она улыбнулась при виде страха, с которым молодой доктор отказывался от танцев, и, обращаясь к нему, сказала вполголоса:
– Придется покориться, доктор. Как вы думаете?
У доброго Бенно, который если и танцевал когда-либо, то разве на деревенском празднике, положительно закружилась голова при этих словах.
– Фрейлейн!.. Вам угодно? – пробормотал он.
Вместо ответа Алиса встала и взяла его под руку; окружающие, считавшие, что так и следовало сделать, поспешно расступились, музыка заиграла, и в следующую минуту пара закружилась.
Тем временем баронесса Ласберг почувствовала себя несколько лучше: тишина и прохлада уединенной комнаты принесли ей пользу. Величественно шурша платьем, она направилась обратно в садик, но, к своему неудовольствию, нашла выход из дома загороженным: на высоком каменном крыльце гостиницы вплотную стояли люди, между прочими Гронау с Саидом и Джальмой, и даже хозяин с хозяйкой были тут; все вытягивали шеи и с напряженным вниманием глядели поверх голов тех, кто стоял ниже, на площадку, которая была видна отсюда как на ладони. Очевидно, там происходило что-то необыкновенное.
