Визит сэра Николаса - Александер Виктория (книги хорошего качества .txt) 📗
— Но разве ты не живешь в доме у дяди?
— Я ценю свое уединение и независимость, так же как и мой дядя. Уверен, что ты это понимаешь.
— Продолжай.
— Мы поговорили с дядей и пришли к заключению, что нас обоих устраивает такое решение вопроса.
— Смею заметить, что вы оба могли бы прожить в Торнкрофт-Хаусе бог знает сколько времени, ни разу не столкнувшись в коридоре. Дом невероятно велик.
—А этот дом не слишком большой. — Николас окинул комнату удовлетворенным взглядом. — Как раз такой, какой мне нравится.
Элизабет ни к чему не присматривалась с той минуты, как вошла в дом. Теперь она с любопытством оглядела гостиную. Комната была достаточно велика и хороша по своим пропорциям, но так плотно заставлена вещами, точнее сказать, набита ими, что разглядеть что-либо в отдельности было нелегко. Не меньше полудюжины кресел, два дивана, а еще столы, бюро, настольные часы, множество антикварных безделушек, статуи и статуэтки… На каминной полке выстроились фарфоровые вазы, судя по всему китайские, а то, что не уместилось, было расставлено по комнате в художественном беспорядке. Если бы Элизабет попробовала представить себе обиталище Николаса до того, как попала сюда, оно не было бы похоже на то, что она увидела.
— Я приобрел дом вместе с мебелью и прочими вещами. Холстром не указал ни одной вещи, продаже которой вкупе с домом он воспротивился бы. Он мнил себя коллекционером, но в его так называемой коллекции нет никакой системы, не говоря уж о порядке. И он жаждал отделаться от всех этих вещей не меньше, чем от самого дома. И мне понятно почему. — Николас поморщился. — Все это не в моем вкусе, и я предвижу необходимость изменений, но пока сойдет и так. — Он кивком указал на вазы на каминной полке. — Фарфор, однако, мой собственный.
— Ты коллекционируешь керамику? — удивилась Элизабет.
— Нет, я коллекционирую только фарфор династии Мин, пятнадцатый и шестнадцатый века.
Он поставил рюмку и прошел к камину, лавируя между кушеткой, двумя антикварными французскими креслами и большим бронзовым Меркурием.
— Не говоря уж о возрасте этой вот вещи, она и для своего времени уникальна. — Он снял с полки маленькую вазу с длинным горлышком и синей росписью на белом фоне. — Она вылеплена из особой глины, которую добывают лишь в одном районе Китая. Над изготовлением одного кувшина или вазы должны работать человек десять — двенадцать. Белый с синим — более распространенный вариант, чем многоцветный, но у меня есть и такие. На большинстве моих экземпляров стоит клеймо императорских мастерских, такой фарфор использовали только в императорском дворце. Он повертел вазочку в руках.
— Несмотря на затраченные мастерами усилия и редкость материала, если в готовом изделии обнаруживали хотя бы один мельчайший недочет, его разбивали и осколки выбрасывали.
— Вот уж не думала, что ты станешь коллекционировать керамику.
— Императорский фарфор династии Мин, — подчеркнул он. — Я не собирался этим заниматься. Небольшая коллекция попала мне в руки в качестве уплаты долга, я познакомился с историей производства таких предметов, меня покорила их красота. — Он пожал плечами. — К тому же это ценное капиталовложение.
— Как и этот дом.
— Точно.
— Капиталовложение. — Элизабет недоверчиво хмыкнула. — Я тебе не верю ни в малейшей степени. Я полагаю, что ты купил этот дом по одной-единственной причине.
— За его местоположение?
— Вот именно. Он расположен рядом с моим домом.
— Ты живешь в очень приятном соседстве.
— Да, оно было раньше вполне приятным, — отрезала Элизабет.
Николас посмотрел на нее не без любопытства:
— Ты всерьез говорила об искренности как об одном из условий нашего соглашения?
— Абсолютно.
— Очень хорошо. Тогда позволь мне быть искренним. Через несколько минут я намерен взять тебя на руки и отнести наверх, в мою спальню.
— Я вовсе не хочу, чтобы ты брал меня на руки и нес по лестнице к себе в спальню. Я хочу с тобой поговорить о том, почему ты купил дом рядом с моим. Я хочу в точности знать твои намерения.
— В спальне я раздену тебя медленно и методично.
— Николас!
Нет, этот человек просто невыносим!
— Начну я, разумеется, с платья. — Он сделал глоток бренди, и глаза у него заблестели. — Кстати сказать, платье очень красивое. Оно подходит к твоим зеленым глазам.
— Благодарю за комплимент, — быстро проговорила она, стараясь прогнать от себя видения, которые вызвали его слова. — Все это хорошо и прекрасно, однако…
— Снимая его, я пробегусь губами по твоим обнаженным плечам. Поцелую шейку и ту очаровательную впадинку на спине.
Голос у него был низкий, и Элизабет, вслушиваясь в страстные модуляции, почти чувствовала на своем теле руки Николаса.
— И ты намерен это сделать?
— Непременно. Ты даже не заметишь, как твое платье пышным облаком шелка опустится на пол. Потом я стяну с тебя нижние юбки, попутно измерив ладонями длину твоих ног.
— Николас… — Несмотря на всю ее решимость, имя его прозвучало скорее как вздох, а не слово. — Перестань…
Он не обратил на ее протест ни малейшего внимания.
— Потом я займусь твоим корсетом. Досадное занятие, на мой взгляд. Не понимаю, зачем женщины носят корсеты. Хотя, с другой стороны, есть нечто опьяняющее в том, как ты распускаешь шнурки и освобождаешь тело от стесняющих его пут, чувствуя под пальцами теплую нежную кожу, прикрытую лишь тонкой нижней сорочкой.
— Господи, Николас! — вскрикнула Элизабет и одним глотком допила рюмку, как будто несколько капель жидкости могли погасить вспыхнувший пожар желания.
— Корсет я просто отброшу в сторону, и этого ты тоже не заметишь, потому что я стану ласкать тебя, гладить твои груди, твои бедра, пробираясь к тому заветному уголку, где сходятся твои ножки…
Рюмка выскользнула из пальцев Элизабет и упала на пол. Николас тоже допил бренди одним глотком и поставил рюмку на первое подвернувшееся под руку свободное место на столе…
Он раздевал ее прямо здесь, в гостиной, раздевал точно так, как говорил об этом, и Элизабет и в самом деле не заметила, как осталась почти совершенно нагой. Ей хотелось одного: видеть и ощущать его обнаженное тело, прижаться к нему, — о, как долго она этого ждала! Она стянула смокинг с его плеч, и Николас освободился от него. Она дергала пуговицы на его жилете до тех пор, пока они не расстегнулись, вытащила подол его сорочки из брюк, и Николас стянул с себя то и другое через голову. Минуту или две Элизабет просто смотрела на обнаженную мускулистую грудь Николаса. Треугольник темных волос спускался по животу, скрываясь под поясом брюк. Плечи у него были шире, чем она себе представляла, а талия тоньше. Этот мужчина отнюдь не был творением портного, красоту и изящество он получил от природы. Элизабет глубоко вздохнула и положила ладони Николасу на грудь. Он весь напрягся и простонал:
— Проклятие, Элизабет…
— Николас… — Она поцеловала его в губы. — Ты понимаешь, что я не делала ничего такого уже долгое время?
— Да, понимаю, — почти не отводя своих губ от ее, пробормотал он. — А ты понимаешь, что я хотел тебя бесконечно долгое время?
Они отдались друг другу, не поднимаясь в спальню, и долго сдерживаемая страсть доставила обоим величайшее, ни с чем не сравнимое наслаждение. После катарсиса они, не разжимая объятий, лежали на диване, погруженные в мир пережитых ощущений. Николас медленно погладил Элизабет по спине и спросил:
— Тебе было хорошо?
Элизабет ответила не сразу, потрясенная тем, насколько безудержно, не стыдясь ни одного своего движения, она отзывалась на страстные ласки Николаса. И при этом она радовалась своим порывам, каждому из них.
— Элизабет?
Она подняла голову и улыбнулась ему.
— Это было… то, что надо…
—Да. — Он тоже улыбнулся. — Это было удивительно. Необыкновенно.
Элизабет отодвинулась от него и встала; слава Богу, что панталоны хоть и спущены, но все-таки еще на ней, создавая некую весьма слабую видимость скромности. Николас тоже встал. Прекрасный в своей наготе, казавшийся сейчас особенно высоким, он был похож на ожившую статую античного атлета.
