Чужая вина (Пленник) (Другой перевод) - Монк Карин (читаемые книги читать .txt) 📗
Томпсон побледнел.
— Если вы только позволите мне взять пальто, мистер Блейк, я буду счастлив выразить шерифу Троттеру мое сугубо положительное мнение о вашей дочери. Тюрьма едва в состоянии содержать заключенных, уже находящихся в ее стенах, и, безусловно, не является подходящим местом для юной леди слабого здоровья. — Он положил салфетку возле тарелки с лососиной и поднялся.
Хейдон удовлетворенно кивнул.
Женевьева отложила перо и прикрыла рукой глаза.
Плачем ничего не добьешься, напомнила она себе, зато можно все потерять, позволив себе тратить драгоценное время на то, чтобы сидеть и проливать слезы. В сотый раз вытерев глаза мокрым носовым платком, Женевьева окунула перо в чернильницу, намереваясь закончить письмо королеве Виктории, в котором она умоляла ее, как женщину и мать, проявить милосердие к Шарлотте. Женевьева уже написала взволнованные послания шерифу Троттеру и премьер-министру, виконту Палмерстону. Она понимала всю ничтожность шансов, что ее величество когда-либо прочтет ее письмо, но собиралась писать ей ежедневно. Когда-нибудь кому-то из министров или секретарей придется привлечь внимание королевы к этому делу. Любая мать пришла бы в ужас, узнав, что ребенка отправили в тюрьму за незначительное преступление. А может быть, королева считает, что дети из низших сословий, вступающие в конфликт с законом, причина всех бед этого мира и лучше держать их в мрачных тюрьмах, дабы все остальные могли спокойно заниматься своими делами?
Предательские слезы ручьем хлынули из глаз, превращая текст послания в неразборчивые чернильные пятна.
В дверь постучали.
— Пожалуйста, уйдите. — Женевьева постаралась, чтобы в голосе у нее не звучали истерические нотки. Дети зависели от ее выдержки и уверенности — она не могла предстать перед ними в таком состоянии.
— Мне нужно поговорить с вами, Женевьева, — голос Хейдона был настойчивым. — Это очень важно.
Женевьева судорожно глотнула и приложила к глазам скомканный платок. Она не хотела видеть ни Хейдона, ни кого-либо другого. Почему они не могут этого понять? Весь день Юнис, Дорин и Оливер стучали к ней в дверь, приносили подносы и умоляли спуститься и поесть. Как она может выпить даже стакан воды, зная, что Шарлотту кормят в камере всякой гадостью? Женевьева не хотела ни с кем разговаривать. Никто не мог ничего сказать или сделать, чтобы облегчить терзающую ее душевную боль.
— Пожалуйста, уйдите, — повторила она.
— Боюсь, что это невозможно, Женевьева. Откройте дверь.
— Я плохо себя чувствую. Оставьте меня в покое. Последовала пауза. И вдруг дверь начала открываться. Без ее разрешения?! Ну уж нет.
Женевьева резко повернулась, намереваясь крикнуть, чтобы Хейдон убирался прочь. Неужели он такой жестокий и бесчувственный, что не может выполнить простую просьбу и позволить ей страдать в одиночестве?
Внезапно она увидела в дверном проеме Шарлотту. Девочка неуверенно улыбалась, словно не зная, будет ли рада Женевьева ее возвращению.
С громким криком Женевьева бросилась к Шарлотте и прижала ее к себе, целуя щеки, лоб, волосы, словно желая убедиться, что бедняжка цела и невредима. Джейми, Аннабелл, Грейс и Саймон — все разом радостно вопили, выбежав из укрытия в коридоре.
— Сюрприз, Женевьева!
— Разве ты не рада теперь, что Хейдон все-таки открыл дверь?
— Ты ведь говорила нам, что Шарлотта вернется, и вот она дома!
— Может, дашь ей снять пальто и шляпу?
— Почему ты плачешь?
Зарывшись лицом в волосы Шарлотты, Женевьева громко всхлипывала. Дети недоуменно наблюдали за ней, не понимая ее горя в тот момент, когда следовало радоваться. Только Шарлотта все поняла — она тоже заплакала, и звуки их рыданий одержали верх над бурным весельем остальных детей, которое они предвкушали, прячась на лестнице.
— Пошли, ребята, — сказала Юнис, вытирая глаза краем передника. — Пускай мисс Женевьева и Шарлотта побудут немного вдвоем.
Дорин громко высморкалась.
— В кухне вас ждут вкусные лепешки.
— А может, вам лучше прогуляться? — неуверенно предложил Оливер.
— Нет. — Женевьева покачала головой. — Я хочу, чтобы мои дети были со мной.
Она раскрыла объятия, и дети подбежали к ней и Шарлотте. Женевьева обнимала и целовала их всех, обещая себе, что больше никогда не выпустит никого из поля зрения.
Только когда Оливер закрыл дверь, она внезапно осознала, что Джека нет среди них и Хейдон тоже молча ускользнул, странным образом заставив ее ощущать пустоту в своем шумном многочисленном семействе.
Ночь простерла над домом бархатные крылья. Женевьева поднялась наверх, держа в руках свечу. Дети мирно спали в своих кроватях, и то же самое, судя по храпу, приветствовавшему ее на третьем этаже, относилось к Оливеру, Юнис и Дорин. Женевьева остановилась у двери спальни Хейдона и прислушалась, ежась в холодном ночном воздухе. Она ничего не услышала и не знала, радоваться этому или нет. Если бы он храпел, она могла бы спуститься в свою комнату, решив, что поговорит с ним в другой раз, но молчание казалось ей оглушительным, как раскаты грома. Женевьева не сомневалась, что Хейдон не спит и знает, что она стоит за дверью. Поколебавшись, она постучала.
Дверь сразу же открылась. Хейдон предстал перед ней обнаженным по пояс. Плед был небрежно обмотан вокруг его бедер. Мерцающее пламя свечи и тени зимней ночи играли на его мускулистых плечах и груди. Хейдон молча смотрел на Женевьеву — его лицо не выражало удивления, как будто он ожидал ее прихода.
При виде Хейдона смелость покинула Женевьеву. С трудом удержавшись от желания уйти, она плотнее закуталась в мягкую шерстяную шаль, проскользнула в комнату и поставила свечу на столик у кровати.
В углу стоял платяной шкаф с неплотно закрытой дверцей. Дорин все время просила Оливера починить ее, но у него никак руки не доходили. В шкафу аккуратно висели костюмы и рубашки. Юнис и Дорин постарались снабдить Хейдона подобающим гардеробом.
В другом углу удобно расположился низкий умывальник, явно нуждающийся в покраске. Надтреснутый кувшин и таз были аляповато разрисованы крупными красными розами. Одним словом, комната была вполне во вкусе Дорин, но Хейдону, должно быть, здесь тесновато. Маркиз Рэдмонд, несомненно, привык к простору и роскоши, а здесь ему приходилось спать в комнате служанки, где не было даже стула. Женевьева поежилась от холода, камин в комнате отсутствовал.
— Вы дрожите, — заметил Хейдон, беря с кровати еще один плед.
Женевьева затаила дыхание, когда его руки коснулись ее плеч. Шерсть пледа хранила тепло тела Хейдона, и она поняла, что перед самым ее приходом он лежал обнаженным, укрывшись как раз этим пледом. Ощущение казалось шокирующе интимным, но в то же время успокаивающим. Не делая попытки сбросить плед, Женевьева отступила в дальний угол, где почувствовала себя в относительной безопасности. Она сама не знала, кого больше боится — Хейдона или самое себя.
Хейдон не мог представить, что побудило Женевьеву явиться к нему среди ночи. На ней были лишь тонкая ночная рубашка и шаль. Что-то ее беспокоило. Он знал, как она страдала последние несколько дней, и, хотя Шарлотта вернулась целой и невредимой, волнение еще не улеглось. Хейдон поклялся себе, что будет держаться от Женевьевы на подобающем расстоянии, но каждый клочок его кожи помнил об их страстном поцелуе. Ему хотелось сорвать с нее рубашку и покрыть поцелуями все ее тело. Он корил себя за столь низкие желания, но избавиться от них не мог.
— Никто еще никогда не поддержал меня, — еле слышно произнесла Женевьева, словно собственный голос причинял ей боль.
Хейдон ничего не сказал.
Она судорожно глотнула, пытаясь найти нужные слова.
— Целые восемь лет я в одиночку боролась за свою семью, стараясь накормить и одеть их, дать им образование и заставить почувствовать, что они любимы и достойны любви. — Ее голос дрогнул. — И всюду меня подстерегали ловушки.
