Невеста принца - Миллер Линда Лаел (прочитать книгу .TXT) 📗
Анни побежала наверх, предоставив Рафаэлю смотреть ей вслед и удивляться тому, как он выпустил власть из рук.
Если, с горечью подумал он, у него вообще когда-нибудь была власть.
На что же она надеялась, спрашивала себя Анни. На благодарность? На предложение руки и сердца? Она ходила по комнате, сжав руки в кулаки. Рафаэль загнан в угол и борется за жизнь. Он был честен с ней. Разве он заранее не предупредил, что не сможет дать ей ничего, кроме удовольствия? Почему она подумала, будто что-то изменилось?
Анни ладонью смахнула слезы со щеки. Когда она увидела, как Рафаэль идет по двору замка, ее охватила такая радость, что она потеряла голову. Ведь она ужасно боялась, как бы его, не дай Бог, не убили.
Теперь ничего не остается, как пойти к нему и извиниться.
Анни приблизилась к умывальнику и умыла заплаканное лицо теплой водой. Потом она постояла несколько минут перед зеркалом, решая, надо ли ей переодеть бриджи и рубашку. В конце концов она осталась в чем была, вышла за дверь и бросилась к кабинету Рафаэля.
Ее порыв оказался напрасным. Комната была темной. Не горели ни свечи, ни лампы. Принц сюда не приходил.
Это значило, что Рафаэль либо в спальне, либо на кухне. Вполне возможно, он проголодался после своего путешествия и не захотел тревожить спящих слуг. Но также возможно, что он лег и уже заснул. На что же решиться? В таком случае ему вряд ли понравится ее вторжение, и не важно, какие у нее высокие мотивы.
Анни спустилась вниз по лестнице в кухню. Там было пусто, и только серый кот спал на плите.
Она подумала было отложить извинения до утра, хотя ее разочарованию не было предела. Но она знала, что угрызения совести все равно не дадут ей заснуть, кроме того, Рафаэль мог пораньше с утра уехать из замка по делам или запереться со своими советниками еще прежде, чем она спустится к завтраку.
Так может пройти много дней, а он не будет знать, как она жалеет о своей бестактности. Анни не хотелось даже и думать об этом.
В итоге она решительно направилась дальше по темным коридорам, освещая себе дорогу снятой со стены свечой. В конце концов она остановилась у двери в спальню Рафаэля.
Из-под двери пробивалась золотистая полоска света. Анни колебалась только одно мгновение, после чего осторожно постучала в массивную деревянную дверь.
Внутри послышалось приглушенное бормотание. Решив, что оно означает разрешение войти, она повернула тяжелую медную ручку.
Рафаэль, закутанный в полотенце, стоял возле камина. Его влажные волосы сверкали, и на плечах поблескивали капли воды. В руке он держал рюмку с янтарным бренди.
Увидев Анни, Рафаэль чуть не выронил рюмку.
— Мне показалось, ты разрешил, — сказала она, закрывая за собой дверь, но не отходя от нее, чтобы он не подумал ничего лишнего.
На лице Рафаэля появилось угрюмое выражение.
— Не иначе, как сам дьявол прислал тебя, Анни Треваррен, — проговорил он. — Как еще может быть?
Анни вспыхнула, поняв, о чем подумал Рафаэль. Конечно, она бы не возражала броситься в его объятия, но когда она шла к нему, у нее были совсем другие намерения, и она почувствовала себя оскорбленной.
— Я пришла не для того, чтобы тебя соблазнять, — торопливо возразила она. — Я хотела извиниться, хотя теперь, честно говоря, думаю, это будет пустой тратой времени.
Он отвел свои удивительные серебристые глаза и пробормотал что-то вроде мольбы о терпении.
— И что, скажи, пожалуйста, вдохновило тебя на столь благородный поступок?
Анни с большим трудом сдержала себя.
— Наверное, вам следовало бы самому поучиться в Академии святой Аспазии вместо того, чтобы посылать туда Федру. Монахини наверняка объяснили бы вам, что надо быть милосердным к тому, кто хочет стать лучше.
Рафаэль поставил рюмку и скрылся за ширмой. Когда он вышел оттуда, то сначала завязал пояс на темно-зеленом халате, и только потом ответил на замечание Анни.
— А ваши замечательные монахини не говорили вам, мисс Треваррен, что более чем неприлично для юной девушки входить в спальню мужчины?
Анни судорожно глотнула.
— Нет, — ответила она не сразу, — не говорили.
— Тогда будем считать, — заметил Рафаэль, опять взявшись за бренди и торжественно глядя на Анни поверх бокала, — что это несчастливое для вас упущение.
Анни стерпела и это.
— Вы позволите мне принести вам извинение или нет? — огрызнулась она.
Ей показалось, что озорной огонек сверкнул в глазах Рафаэля, но это мог быть и отблеск горящей свечи.
— О, ради Бога, мисс Треваррен. Рассказывайте о ваших многочисленных грехах.
— Если вам нравится быть грубым, ничего не поделаешь, — парировала Анни. — Я пришла выразить свое сожаление о том, что бросилась вам на шею во дворе. Меня обрадовало, что вы не умерли.
Рафаэль, не торопясь, отпил бренди. После долгого и многозначительного молчания он наконец ответил:
— Благодарю вас за это. За то, что вы обрадовались.
Анни резко вздернула подбородок.
— Если вы настаиваете на таком поведении, сир, я, может быть, изменю свое мнение.
Он рассмеялся и поднял бокал, как бы одобряя ее выпад, но тотчас опять посерьезнел.
— Я все-таки не понимаю, почему вам кажется, будто вы должны просить у меня прощения, — сказал он.
У нее неожиданно пересохло во рту, и она кончиком языка облизала губы.
— Я забыла наш уговор, — объяснила она.
Рафаэль удивленно поднял брови.
— Наш уговор?
Она кивнула, все еще тяжело упираясь в дверь обеими руками.
— Ты говорил мне до нашего свидания, что мы должны потом все забыть и вести себя так, как будто ничего не изменилось. Я приняла твои условия, но сегодня… — Анни слегка замялась, торопливо отводя глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом. — Сегодня я попросила, чтобы ты позволил мне любить тебя. Я сказала, что рождена для того, чтобы быть рядом с тобой. Я не должна была говорить ничего подобного. Но я твердо знаю, это правда.
Рафаэль долго молчал, потом с отчаянием простонал:
— О Боже! Анни! Неужели ты не понимаешь, что ты делаешь со мной и с собой? Не представляю, как ты можешь быть такой глупой… или такой жестокой!
Анни удивленно округлила глаза, но не шелохнулась и ничего не сказала. Даже тогда, когда он поставил свой стакан на поднос, пересек комнату и подошел так близко, что она могла видеть его исказившееся от мучительной боли лицо, она промолчала.
— Все, что я говорил прошлой ночью, правда, — напряженно прошептал он, крепко сжав пальцами ее подбородок. — Я ничего не могу тебе дать — ничего, кроме горя!
Она понимала, как это глупо, но не удержалась и обняла его, прижавшись к его груди.
— Неправда, — нежно прошептала она, — ты уже дал мне столько счастья!
Он отпустил ее подбородок, и она, встав на цыпочки, коснулась губами его губ.
— Не надо сожалеть о том, чего ты не можешь мне дать, Рафаэль. Подумай о том, что ямогу дать тебе.
Он закрыл глаза и прижался к ее лбу.
— О Анни, — взмолился он. — Нет. Пожалуйста, нет. Ради тебя и меня, ради нас…
— Ради нас, — мягко поддразнила его Анни и, прижав ладони к его щекам, стала гладить пальцами его подбородок, изо всех сил запоминая свои ощущения. — Мы знаем только, что можем умереть завтра или на следующей неделе. Тогда вся твоя знатность и твое самоотречение будут ни к чему. Рафаэль, ведь может так быть, что все исчезнет, как утренний туман или ночной светлячок. Есть только миг, и другого не будет. Если мы нашли свое счастье, то почему бы нам не схватиться за него, как бы скоротечно оно не было? Почему бы нам не удерживать его в руках и в сердцах столько, сколько возможно?
— Анни, — с отчаянием произнес он.
Она вновь поцеловала его.
— Спокойной ночи, любовь моя, — прошептала Анни, прежде чем уйти.
Когда она взялась за ручку двери, Рафаэль обнял ее.
— Останься, — прошептал он.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Останься.
