Дезире - Зелинко Анна-Мария (библиотека книг .TXT) 📗

Глава 2

Сутками позже

(За это время произошло так много!)

Я — позор нашей семьи! За эти сутки произошло столько всего, что я просто не знаю, с чего начать.

Во-первых, Этьен опять на свободе, он сидит в столовой между мамой и Сюзан, а рядом — я. Этьен ест так, как будто в течение месяца не имел ничего, кроме хлеба и воды. А он пробыл в тюрьме всего три дня!..

Во-вторых, я познакомилась с молодым человеком, который очень красив в профиль, но у которого совершенно невозможная фамилия: Буонапат… Бонапарт или что-то в этом роде. В третьих, вся семья на меня сердита, мне объявили, что я — позор нашей семьи, и услали спать.

Внизу они празднуют возвращение Этьена, а я, я — первая, кто посоветовал идти к Альбиту, я получила выговор, и мне не с кем поделиться моими мыслями и планами, касающимися этого Буонапара (господи, какая невозможная фамилия! Я никак не могу ее запомнить!), и не с кем поговорить об этом молодом человеке.

Да, папа предвидел, что в моей жизни будут ситуации, когда окружающие не будут понимать меня, и для того чтобы я могла говорить только с самой собой, он подарил мне эту тетрадь.

День сегодня начался весьма бурно. Жюли объявила мне, что мама велела надеть надоевшее серое платье, да еще накинуть на плечи косынку из старых кружев. Я отказалась от косынки, но голос Жюли задрожал от гнева:

— Не воображаешь ли ты, что можешь идти туда декольтированной, как одна из этих ничтожных девчонок из портового квартала? Неужели ты воображаешь, что мы отпустим тебя одетой кое-как?

Когда Жюли вышла из комнаты, я потихоньку взяла ее губную помаду. Мне тоже подарили помаду в день рождения, но это был такой бледно-розовый цвет, что не отличался от натурального цвета моих губ… Я нахожу, что вишневый цвет помады Жюли мне идет гораздо больше.

— Ты намазалась моей помадой! Сколько раз я говорила тебе, чтобы ты не смела трогать мою косметику! Хотя бы спросила разрешения! — закричала Жюли, возвращаясь в комнату.

Я быстренько попудрилась и провела пальцами, смоченными слюной, по ресницам и бровям. Я замечала, что слюна очень хорошо склеивает волоски, а брови и ресницы начинают блестеть. Жюли, усевшись на кровать, критически рассматривала меня. Тогда я начала вынимать папильотки из своих волос. Но они запутались в длинных прядях, и я вся растрепалась. Волосы у меня от природы вьются, кроме того, они очень густые, и моя прическа постоянно доставляет мне массу хлопот.

Послышался голос мамы:

— Жюли, готова ли девочка, наконец? Нужно поесть, чтобы Сюзан и Эжени могли пораньше придти в Дом Коммуны.

Я все еще распутывала свои волосы.

— Жюли, помоги мне!

Нужно отдать ей справедливость: у Жюли руки феи. В пять минут я была причесана.

— Я видела в газете портрет молодой маркизы де Фонтеней, — сказала я. — Она носит короткую прическу и букли, немного опущенные на лоб.

— Ей пришлось обрезать волосы, когда ее приговорили к гильотине. Депутат Тальен увидел ее в тюрьме в первый раз с длинными волосами, — пояснила Жюли. И тоном старой тетушки: — Я не советую тебе, Эжени, интересоваться подробностями жизни маркизы де Фонтеней, а особенно, из газет.

— Ты напрасно читаешь мне нотации, Жюли. Я уже не маленькая и прекрасно знаю, каким путем Тальен освободил прекрасную Фонтеней из тюрьмы и чем все это кончилось.

— Ты невозможна, Эжени! Кто тебе все это рассказывает? Мари на кухне?

— Жюли, где же девочка? — мамин голос звучал раздраженно.

Я накинула косынку, успев потихоньку подложить носовые платки в корсаж пониже декольте. Но Жюли заметила и потребовала, чтобы я вынула платки.

Я сделала вид, что не слышу и ищу в ящиках трехцветную розетку. Все носили такие розетки. Мужчины в петлицах сюртуков, женщины прикалывали к корсажу, Потом я спустилась в столовую.

Мама и Сюзан уже начали завтракать. Сюзан тоже приколола розетку. После завтрака мама принесла бутылку портвейна. Вчера она налила только в стакан Сюзан, но сегодня она наполнила два стакана. Один она дала Сюзан, а другой — мне.

— Выпей-ка это. Портвейн придает силы.

Я пила большими глотками, вино было сладким и терпким, и мне стало жарко. Я сразу почувствовала, что мне очень весело, улыбнулась Жюли и с удивлением увидела на ее глазах слезы. Она вдруг обняла меня и прошептала мне на ухо:

— Эжени, будь осторожна, веди себя хорошо, прошу тебя!

Я так развеселилась от портвейна, что, потеревшись носом о щеку Жюли, шепнула в ответ:

— Уж не боишься ли ты, что депутат Альбит может меня соблазнить?

— Ты невозможна, Эжени! — сказала Жюли сердито. — Для тебя, по-видимому, поход в Дом Коммуны — просто увеселительная прогулка, в то время, как Этьен… — она остановилась.

Я допила свое вино. Потом, глядя ей в глаза, сказала:

— Я знаю, Жюли, что ты хочешь сказать. Иногда арестовывают и близких родственников тех, кто находится в тюрьме; Сюзан и я, конечно, в опасности. Но ты не волнуйся. Мне кажется, что кончится хорошо!

Ее губы дрожали.

— Я должна была бы сопровождать Сюзан, но если с вами что-нибудь случится, я, как старшая, должна остаться с мамой.

— Ничего с нами не случится, а если уж действительно нас задержат, ты будешь опорой мамы и постараешься освободить нас. Не правда ли, Жюли?

До самого центра города Сюзан шла молча. Мы шли очень быстро, и даже проходя мимо магазинов, мимо нарядных витрин, мы не смотрели в ту сторону. На площади Ратуши Сюзан протянула мне руку. Там и сейчас пахло свежими опилками и кровью.

Мы встретили гражданку Ренар, которая много лет шьет маме шляпы. Гражданка Ренар оглянулась по сторонам и только после этого ответила на наш поклон. Нас боятся. По городу уже разнесся слух, что Этьен арестован.

У подъезда Дома Коммуны стояла толпа. Мы попытались протиснуться. В это время кто-то схватил Сюзан за руку. Она вздрогнула и побледнела.

— Что вы хотите, гражданка?

— Мы хотим поговорить с гражданином Альбитом, депутатом, — сказала я быстро и громко.

Человек, державший Сюзан за руку, вероятно был привратником, он отпустил ее руку и указал:

— Вторая дверь направо.

Мы вступили в темный коридор и ощупью нашли вторую дверь направо. Когда мы открыли ее, нас почти оглушил гул голосов. Огромный зал ожидания был переполнен людьми. Мы с трудом втиснулись внутрь. На другой стороне зала была маленькая дверь, и возле нее стоял молодой человек, одетый в костюм Клуба якобинцев: стоячий воротник, огромная трехцветная розетка, шелковый камзол с кружевными манжетами. В руке — трость.

«Это, наверное, один из секректарей Альбита», — подумала я. Вместе с вцепившейся в мою руку Сюзан я стала протискиваться сквозь толпу к маленькой двери. Рука Сюзан была холодна и дрожала. Я же, наоборот, чувствовала, как капельки пота заливают мне лицо и смачивают носовые платки в моем корсаже.

— Не можем ли мы поговорить с гражданином Альбитом, депутатом, — сказала Сюзан очень тихо, когда мы очутились возле молодого человека.

— Что? — прокричал он.

— Депутат Альбит, — прошептала Сюзан еще тише.

— Все собравшиеся здесь хотят попасть к нему на прием. Вы уже записались, гражданка?

Сюзан покачала головой.

— А как это сделать?

— Нужно написать свое имя и сущность дела на листке бумаги. Если не умеете писать, то обращайтесь за помощью ко мне. Это стоит… — он смотрел на нас оценивающим взглядом.

— Мы умеем писать, — сказала Сюзан.

— Вон на том подоконнике гражданки найдут листки бумаги и гусиные перья, — сказал якобинец, показавшийся мне архангелом, стерегущим двери рая.

Когда мы пробрались к окну, Сюзан быстро заполнила начало листка: «Имена — Сюзан и Бернардин-Эжени-Дезире Клари». Повод нашего прихода сюда… Мы растерянно посмотрели друг на друга.

— Напиши все, как есть, — сказала я.

— А вдруг он нас не примет, — прошептала Сюзан.

— Вероятно, прежде, чем нас принять, он наведет справки. Здесь, мне, кажется, все не так просто.