Наследство Лэндоверов - Холт Виктория (мир бесплатных книг TXT) 📗
Несмотря на то, что занятий у меня было достаточно, меня начинало томить беспокойство. Все чаще думала я о Корнуолле; мне очень хотелось знать о судьбе Лэндоверов, о том, как им живется на их скромной ферме. Я написала кузине Мэри, что хотела бы навестить ее. Она ответила радостным письмом: «Когда ты собираешься приехать?»
Я провела с мамой уже три месяца. Наступила осень, моя ностальгия по Корнуоллу все увеличивалась. Я написала кузине Мэри, что приеду в начале октября.
Но когда я сообщила маме о своих планах, то была удивлена ее реакцией.
— Ты хочешь уехать! — воскликнула она. — О, Кэролайн, мне будет тебя недоставать.
— Поверьте, мама, — возразила я, — вы прекрасно без меня обойдетесь.
— Так тебе понравилось у кузины Мэри? — спросила она. — Мне всегда говорили, что она настоящая людоедка.
— Она бывает немного резкой, но когда лучше ее узнаешь, то начинаешь понимать, что она за человек. Я очень к ней привязалась.
— Роберт терпеть ее не мог.
— Это потому, что ей достался тот дом… ее законная собственность.
Т— вое пребывание здесь было для меня такой радостью. — Я промолчала. Посмотрев на маму, я увидела, что у нее по щекам текут слезы.
Эвертон сказала мне:
— Ваша мать совсем затоскует без вас. После вашего приезда ей стало гораздо лучше.
— А до этого была она очень плоха?
— С вами она стала удивительно бодрой.
— Ведь у нее нет настоящей болезни, правда, Эвертон?
— Бывают заболевания духа, мисс Кэролайн. Она тоскует по прежней жизни. Боюсь, что это навсегда.
— Разве та жизнь ее действительно удовлетворяла?
— Она ей нравилась… столько людей вокруг… преклонение мужчин… Это было для нее самое главное.
— Однако она все это оставила.
— Ради капитана. Это было большой ошибкой. Но она не уехала бы, если бы ее не заставили.
На меня снова нахлынуло чувство старой вины: ведь это я по своей беспечности предала ее. Если бы я не встретила на лестнице Роберта Трессидора и не выболтала, что видела, как понесла лошадь, мама продолжала бы жить в Лондоне и до сих пор была бы богатой женщиной. Капитан Кармайкл остался бы в живых и сделал карьеру в армии.
— Но ведь я ничем не могу ей помочь, Эвертон, — вздохнула я, — я только напоминаю о прошлом.
— После вашего приезда, — настаивала Эвертон, — ей стало значительно лучше.
Как и мама, она старалась уговорить меня не уезжать.
— Я говорю Эвертон, что молодежь должна жить собственной жизнью, — сказала мне мама. — От нее не следует ждать жертв. Вот что я все время твержу ей.
Но они надеялись, что я останусь, и мне уже начинало казаться, что в этом и заключается мой долг.
В тиши своей спальни я пыталась себя урезонить. Будь же благоразумна. Здесь ты ничего не можешь сделать. Все зависит от нее самой. Если бы она перестала тосковать по светскому блеску и заинтересовалась той жизнью, которая протекает вокруг, то почувствовала бы себя так же хорошо, как и раньше.
Нет, не буду делать глупостей. Кузина Мэри ждет меня, и я поеду в Корнуолл.
Я послала Оливии несколько писем, описала окружающих меня людей. Она отвечала с неизменной нежностью, говорила, что с нетерпением ждет новых сообщений.
Мари и Жак позабавили ее, а читать о Дюбюсонах и производителях духов ей было очень интересно.
Я упомянула, что собираюсь в Корнуолл к кузине Мэри и на обратном пути из Франции остановлюсь в Лондоне. Может быть, смогу тогда провести несколько дней с ней.
Оливия ответила, что была бы счастлива повидаться со мной.
День моего отъезда приближался, и атмосфера в доме становилась все более тягостной. Мама много времени проводила в постели, и я часто заставала ее в слезах. Все это было очень неприятно.
Мои чемоданы были уложены. Я попрощалась с ближайшими соседями и через два дня должна была отправиться в путь.
Маме я обещала скоро вернуться.
В тот день я прошлась пешком до города и попрощалась со всеми своими новыми друзьями. Вернувшись домой, я умылась и переодевалась к обеду, когда в мою комнату вбежала Мари.
— Мадам нехорошо, — кричала она. — Мадемуазель Эвертон просит вас сразу пройти к ней.
Я поспешила в мамину спальню. Она лежала в постели, глаза ее были закрыты, в лице ни кровинки. Такой я никогда ее не видела.
— Эвертон, что с мамой? — Она обратилась к Мари:
— Попросите Жака немедленно съездить за врачом. — Мы присели у кровати. Мама открыла глаза и увидела меня.
— Кэролайн, — проговорила она слабым голосом. — Ты еще здесь. Слава Богу.
— Да, я здесь, мама. Конечно, я здесь.
— Не… покидай меня.
Эвертон неотрывно смотрела на меня. Мама опять закрыла глаза.
— Как долго она в таком состоянии? — прошептала я.
— Я зашла, чтобы помочь ей одеться к обеду, и застала ее в постели…
— Что это может быть?
— Надеюсь, доктор поторопится, — сказала Эвертон.
Прошло немного времени, и я услышала стук колес на дороге. Вошел невысокий мужчина — типичный сельский врач. Я как-то видела его у Дюбюсонов.
Он осмотрел маму, послушал ее пульс и покачал головой.
— Может быть, она перенесла какое-нибудь потрясение? — спросил он.
Он показался мне слишком осведомленным после такого краткого осмотра, и я усомнилась в его компетентности.
Вместе с Эвертон я вышла вслед за ним из комнаты.
— Она нуждается в отдыхе, — сказал доктор. — В отдыхе и покое. Ей нельзя волноваться, понимаете? Так вы уверены, что ничто не могло ее встревожить?
По правде сказать, — ответила Эвертон, — мисс Трессидор расстроилась из-за того, что мисс Кэролайн собирается нас покинуть.
— А, — с глубокомысленным видом произнес доктор, — вот, значит, как.
— Я приехала навестить маму, — пояснила я, — и мое пребывание подходит к концу.
Он кивнул.
— Она нуждается в уходе, — серьезно сказал доктор. — Я заеду завтра.
Мы проводили его до экипажа.
Эвертон с надеждой посмотрела на меня.
— Не могли бы вы задержаться еще ненадолго? — спросила она. — Пока миссис Трессидор не поправится.
Я не ответила и вернулась к маме. Она была по-прежнему бледна и казалась осунувшейся, но обратила внимание на мое присутствие.
— Кэролайн, — произнесла она слабым голосом.
— Я здесь, мама.
— Останься… останься со мной.
Я мало спала в ту ночь, вспоминая, как мама, совершенно непохожая на себя, лежит на постели. Мне пришло в голову, что она притворилась больной, и эта мысль не покидала меня. И все же уверенности у меня не было. Ее и не могло быть.
Что, если я уеду, а она в самом деле больна и умрет? Может человек умереть от тоски? Дело не в том, что она нуждается во мне — ведь большую часть своей жизни она прекрасно обходилась без меня. Она никогда не проявляла по отношению к Оливии и ко мне той страстной привязанности, которую некоторые матери испыгывают к своим детям. Но с моим приездом ее существование в какой-то мере оживилось, это я понимала. Иногда мы коротали вечера, играя в пикет, а главное, со мной она вела бесконечные разговоры о прошлом.
Меня одолевали сомнения. Ведь это из-за меня муж выгнал ее из дому. Могла я взять на себя ответственность еще и за ее жизнь?
Я так и не заснула до рассвета, потом ненадолго забылась, а когда проснулась, мое решение было принято.
Мне нельзя было уезжать… пока.
Я написала кузине Мэри и Оливии, рассказала им о внезапном заболевании мамы и о том, что мне придется еще некоторое время остаться с ней.
Когда я сказала Эвертон о своем решении, она просто расцвела. Я испытывала облегчение — с колебаниями было покончено.
Я пошла к маме. Эвертон была уже у нее и успела сообщить радостную новость.
— Она теперь быстро поправится, — уверенно провозгласила Эвертон.
— Кэролайн, дорогая моя! — воскликнула мама. — Так… так ты не оставишь меня?
Я сидела у ее постели, держа ее за руку, и чувствовала, будто за мной захлопнулась дверца ловушки.
Мама медленно поправлялась, но некоторое время чувствовала себя очень плохо — хуже, чем когда бы то ни было. Доктор Легран часто навещал ее. Он выглядел на редкость самодовольно. Видно, был убежден, что совершил чудесное исцеление.
