Князь сердца моего - Арсеньева Елена (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
И вдруг ярость на его лице уступила место страху.
– О, я понял... – прошептал он, выкатив глаза. – Я все понял... Если де Мон намерен с тобой развестись и ты останешься в Англии, значит, мои денежки опять переходят ко мне. Ты-то не можешь перевести их в английские банки – мы в состоянии войны с Британией! И де Мон их теряет. Не будь меня, он развелся бы с женой-распутницей и остался бы очень богатым человеком за счет ее приданого. Но это возможно, если бы не было меня... Меня ждет выстрел либо с английского, либо с французского берега, а если нет, то меня сбросят за борт где-нибудь посередине пролива? И тогда все получится именно так, как хотели бы вы!
Все, что он городил, звучало так нелепо, что Ангелина только махнула на него рукой. Конечно, она тоже не понимала, зачем де Мон тащит Оливье в Англию. Надо поговорить с мужем, убедить его отпустить Оливье восвояси, отдав ему его вожделенные деньги. Похоже, ничто не способно заменить ему мелодичного звона золотых монет. Что же... Бог с ним. Каждый сам выбирает свой путь!
– Клянусь, ты прав! – горячо воскликнула она и увидела, как исказилось его лицо. – Я скажу мужу, что ты не хочешь...
– Нет! – в ужасе закричал Оливье. – Нет, молчи, умоляю тебя! Когда-то я спас тебе жизнь – спаси и ты мою, не выдавай меня де Мону, не рассказывай, что я обо всем догадался! И... И прощай, Анжель! Считай, что меня уже нет в Кале!
И Оливье стремглав кинулся прочь, мгновенно скрывшись из виду.
Нотариус только руками развел, когда, воротясь, увидел Ангелину одну.
– Странно! Мне казалось, что у Оливье есть голова на плечах, а он убежал от своего счастья. Но мне теперь не до него. Надо поторопиться. – Он подал Ангелине узел. – Зайди в карету и переоденься. Мы отправляемся в плавание не на пассажирском пакетботе. Опасности ждут нас, и если кто-то следит за нами, пусть потеряет наш след здесь, около этой кареты!
Ангелина послушно переоделась. Потом ее примеру последовал де Мон, и вскоре неопрятный старик в громоздком, обветшалом парике a la Louis XVI (в провинции их еще носили!) и скромная барышня в квакерски-неприглядном платье и уродливом чепце, полностью скрывавшем волосы, быстро шли по улицам Кале, приближаясь к пристани.
Это была протестантская провинция, так что убогая одежда здесь не бросалась в глаза. Двухэтажные дома тоже казались убогими и невзрачными. Воздух же был напоен сыростью и морской солью, которая щекотала и раздражала ноздри.
Ангелина думала, что муж поведет ее на пристань, однако им предстояло дождаться вечера, а потому они зашли в трактир. Есть ей не хотелось, но, когда сели за стол, прекрасная рыба и свежие морские раки показались ей отменно вкусными. Де Мон спросил вина, и они с Ангелиною выпили по бокалу какой-то розовой кислятины – за удачу.
Наконец стемнело. Ангелина сидела как на иголках и была ошеломлена, когда муж повел ее не на улицу, а в пустую кухню, подвел к очагу и жестом приказал лезть в него.
Очевидно, на лице Ангелины столь красноречиво выразилось воспоминание об Ивашечке, который просит Бабу-ягу показать, как лучше залезть в печку, чтобы изжариться, что нотариус и повар враз захохотали, и де Мон влез в очаг первым. Только тут Ангелина разглядела, что огня в нем нет и в помине, более того – пепел был серым, холодным, слежавшимся, будто очагом пользовались очень давно. Муж нетерпеливо махал ей из темного зева, и Ангелина подобрала повыше юбку и полезла в печку.
Ход из очага только сначала казался крысиной норой, а потом он расширился, и де Мон помог Ангелине пробраться в тесноватую комнатку со сводчатым потолком, без окон, с затхлым воздухом. Здесь чадно горела маленькая свечка.
– Не бойся, – ласково сказал супруг, предложив Ангелине сесть на ларь, – мы здесь долго не задержимся.
– Да я и не боюсь, – нервно передернула она плечами. – Мама мне рассказывала, что ей однажды пришлось скрываться в подземном убежище, откуда был выход в какой-то трактир – и тоже через печку.
– Она тебе рассказывала? – оживился нотариус. – Я прекрасно помню то место. Мы его оборудовали вместе с твоим отцом (его тогда звали Ночной Дюк). Он-то и подсказал идею убежища, дверь в которое замаскирована очагом. Но там было грандиозное укрытие: длинные коридоры, мощные, плотно закрывающиеся двери, а здесь – всего лишь нора, хотя, по словам маркизы, вполне надежная. Ничего, мы выйдем отсюда, как и вошли, и очень скоро. Хоть я наверняка знаю, что вслед нашему шлюпу не будут стрелять с берега, но все-таки лучше, чтобы английские шпионы – а их в Кале как ракушек на дне морском! – не прознали о нас и не обеспечили нам «горячий» прием на том берегу.
– Зря вы считали Оливье дураком, – сказала Ангелина. – Он боялся, что не там, так здесь его обязательно подстрелят.
– Я и думать о нем забыл, – сказал де Мон. – Жаль только, что ты будешь горевать об этом ничтожестве.
Ангелина призадумалась.
– Горевать? Нет, это не то слово, – сказала она наконец. – В моей памяти останется лишь одна сцена: там, в России, в блокгаузе, когда он выиграл меня в карты у одного негодяя, а солдаты дарили нам засохшие букетики гвоздик и кричали: «Виват новобрачным!» Я запомню только это. Все, что было потом, я постараюсь забыть.
– Но если ребенок спросит, кто его отец? – осторожно осведомился де Мон.
Ангелина опешила:
– А при чем тут ребенок?
Теперь опешил нотариус:
– Да разве не Оливье – его отец?
– Господи, помилуй! – с негодованием воскликнула Ангелина.
Память о единственном человеке, которого она любила, подсказала ей искренний и в то же время уклончивый ответ:
– Слишком страшный был путь, приведший меня сюда. Однако того, кого любила всем сердцем, я не забуду никогда.
И оба подумали об одном и том же: они почти ничего не знают друг о друге, хотя их пути так странно переплелись. Ну как рассказать ему? Пришлось бы заглянуть в такие глубины!
– Скажите, – спросила Ангелина, и голос ее дрогнул, – вы знали в 1789 году в Париже графиню Гизеллу д’Армонти?
Де Мон нахмурился, вспоминая:
– Много слышал о ней, но никогда не видел. Зато был шапочно знаком с ее братом, маркизом Сильвестром Шалопаи. Вот это был красавец! У дам при виде его просто ноги подкашивались. – И тут же он смущенно закашлялся: интересно, знает ли Ангелина, что ее мать была одной из этих дам? Что-то в напряженной позе Ангелины подсказало ему: да, знает. И де Мон поспешил заговорить о другом: – Графиня д’Армонти была весьма любвеобильна. Поговаривали, она жаловала и республиканцев, и роялистов одновременно. Когда одного из ее любовников заключили в Тампль и приговорили к гильотине, она отдалась прямо в тюремном коридоре чуть ли не взводу охранников, чтобы пробраться к нему в камеру и напоследок напомнить, какого цвета ее мех... О-о, ч-черт! – У нотариуса даже голос сел. – Простите, ради бога, дитя мое, что, забывшись, употребил выражение, весьма часто нами тогда используемое.
– Ничего, сударь, – кивнула Ангелина. – Я все понимаю и ничуть не в обиде на вас. Но расскажите: удалось это графине?
– Дело в том, что та камера была отделена от коридора всего лишь решеткой, – пояснил нотариус. – И любовник графини издали видел и слышал все, так сказать, ее приключения на пути к нему. Он оказался человеком брезгливым и не пожелал быть десятым или одиннадцатым посетителем этого розового грота. Графиня, разумеется, сочла себя оскорбленной. Тогда она задрала юбки и улеглась прямо возле решетки, пригласив охрану на второй заход, таким образом желая отомстить своему любовнику, но не рассчитала пыла тюремщиков. Говорят, дело дошло и до третьего рейда. В конце концов доблестная дама лишилась чувств, да так и валялась в коридоре Тампля с задранной юбкой. И никто, даже насытившиеся охранники, не оказал ей помощи, пока она не пришла в себя и не убралась восвояси. Потом графиня будто бы долго болела – и как-то сошла со сцены. Еще я слышал, что она тяжело переживала гибель своего брата на какой-то таинственной дуэли, но это все, что я знаю. Я был озабочен своей судьбой.
