Недосягаемая - Картленд Барбара (бесплатные версии книг txt) 📗
— Как ты смеешь так говорить со мной! — Иван вышел из себя. Он шагнул вперед и взял Кристин за плечи.
— Не трогай меня! — с вызовом бросила Кристин и высвободилась. — Я не боюсь тебя.
— Покинь эту комнату! — скомандовал Иван.
— Я покину не только эту комнату, — ответила Кристин, — но и этот дом. Ты разрушил мою жизнь, как разрушил жизнь многих женщин. Я уеду и буду сама зарабатывать себе на жизнь. Поменяю имя, и, надеюсь, ни при каких обстоятельствах мне не придется встретиться с тобой или признаться, что ты мой отец.
Ивана захлестнула ярость. В глазах его вспыхнул огонь, который Лидия слишком хорошо знала. Он шагнул вперед. Лидия понимала, что сейчас произойдет, и закричала в тот момент, когда его рука поднялась и с силой ударила Кристин по щеке. Кристин не издала ни звука. Она только стояла и смотрела на отца с презрительной, циничной улыбкой, которая ранила Лидию еще больнее, чем слезы дочери, если бы та ударилась в плач. Иван тяжело дышал. Если он и слышал крик Лидии, то не подал виду. Его взгляд и мысли были сосредоточены на Кристин, потом внезапно, словно понял, что потерпел от нее поражение, он повернулся и вышел из комнаты. Дверь с шумом захлопнулась, и этот звук прокатился по комнате, подчеркнув тишину, которая пролегла между двумя женщинами.
Лидия выкрикнула имя дочери. Кристин очень медленно поднесла руку к щеке, на которой остались красные следы от пальцев Ивана, и посмотрела на мать.
— Что случилось? — скупо заговорила Лидия, но в ту же минуту к ней подкралась слабость, грозившая перейти в обморок, и Лидия откинулась на подушки, закрыв глаза.
Она их открыла, когда почувствовала, что ее поддерживает за плечи рука Кристин, а к губам поднесен стакан с водой.
— Все в порядке, мамочка, выпей. — Кристин говорила обычным голосом, без горечи и гнева.
Лидия глотнула воды, чернота отступила, лоб покрылся испариной.
— Все хорошо, — наконец произнесла она. — На столике есть ароматическая соль.
Кристин подала матери флакончик, и сильный запах вернул ей силы.
— Прости, мамочка, — нежно произнесла Кристин. — Этот разговор нельзя было заводить в твоем присутствии.
— А вообще его нужно было заводить? — Лидия попыталась заговорить сурово, но вместо этого вопрос получился умоляющим.
— Боюсь, что да. Видишь ли, я уезжаю сейчас, и немедленно, не могу здесь больше оставаться.
— Но, дорогая, я не понимаю, что все это значит? Кристин наклонилась и взяла Лидию за руку:
— Наверное, мне нельзя говорить тебе это, — сказала она, — но как поступить иначе? Я не могу уехать из дому и не объяснить, почему это делаю, ведь правда? — На секунду она превратилась в ребенка, пытающегося оправдать свой поступок.
— Я хочу, чтобы ты сказала мне правду, — мягко произнесла Лидия.
Лицо Кристин посуровело.
— Правда больно ранит тебя, мамочка.
— Об этом мы не будем волноваться, — ответила Лидия. — Скажи мне, что произошло.
Кристин снова поднесла руку к щеке, словно ей все еще было больно. На лице девушки вновь появилась та горькая циничная усмешка, которая так невыносимо больно ранила Лидию несколько минут назад.
— Я только что из дома Стеллы Хампден, — сказала она. — Я уже говорила тебе о ней и рассказывала, что вернула ее к жизни после того, как она четыре долгих года неподвижно пролежала без сознания, потому что пыталась совершить самоубийство. Если бы не я, она бы и сейчас находилась в том же состоянии. А вся беда в том, что она имела глупость полюбить человека, который взял все, что она могла предложить, а затем, когда она перестала его интересовать, бросил ее. Этот человек мой отец.
Лидия ничего не сказала, но ей показалось, будто внутри нее открылась какая-то рана, вытянувшая из нее все силы, гордость и уверенность. Наступило молчание, Лидии нечего было сказать. Затем, сделав явное усилие над собой, Кристин продолжила:
— Это еще не все. Сегодняшний день должен был бы стать самым счастливым днем моей жизни. Человек, которого я полюбила, просил моей руки. Мы были счастливы… очень счастливы… только один час… — Кристин замолкла. На секунду Лидии показалось, что дочь сломится, что суровая горечь, делавшая ее другим человеком, исчезнет, но после короткой заминки Кристин продолжила: — Его зовут Харри Хампден. Он обожает свою сестру и испытывает вполне объяснимую всепоглощающую, яростную ненависть к человеку, который сломал ее жизнь и который, если бы не я, по существу, был бы ее убийцей. Сегодня днем Харри просил меня стать его женой, но в тот момент он еще не знал имени моего отца!
— Кристин, дорогая!
Лидия хотела протянуть руки, но что-то в лице Кристин предостерегло ее от этого жеста. Минута была неподходящей для сочувствия. Сейчас вся нежность, которую мать испытывала к дочери, не могла тронуть эту девушку, познавшую, что такое страдание. Лидия понимала, какие муки и унижение выпали только что на долю Кристин, и все же она не в силах была утешить дочь. Она могла лишь неподвижно лежать, с лицом белее чем подушка, и чувствовать холод во всем теле от того, что случилось.
— Если бы не ты, мамочка, — продолжала Кристин, — я вообще бы никогда сюда не вернулась. Но я хотела, чтобы ты знала о моих планах.
— Не спеши, дорогая, — взмолилась Лидия, — дай себе время подумать, попытайся понять и простить.
— Простить! — презрительно повторила Кристин. — Я никогда пе прощу его, никогда! Он чудовище, и я надеюсь, что никогда больше его не увижу!
— Но, Кристин…
— Прости, мамочка, я люблю тебя, но даже это не может заставить меня остаться здесь, жить на его деньги. Я уже побывала у сэра Фрейзера Уилтона. Рассказала ему, что произошло, и он понял. Благодаря ему я сегодня отправляюсь в Шотландию, буду там работать сестрой-стажером в госпитале святой Марии в Эдинбурге. Сэр Фрейзер уже переговорил по телефону со старшей медсестрой. Все устроено, мне остается собрать несколько нужных вещей и попрощаться с тобой.
— Но, Кристин, я не могу позволить тебе уехать! — с отчаянием проговорила Лидия.
— Ты не можешь остановить меня. — Из них двоих спокойнее и сдержаннее была Кристин. — Я отказываюсь жить здесь. Знаю, что не достигла совершеннолетия, но, если я уеду, единственное, что ты сможешь сделать, — это отказать мне в деньгах, а я и так не намерена их брать. Настанет день, когда я надеюсь вернуть тебе и отцу каждый пенни, потраченный на меня с первого дня моего рождения.
На глаза Лидии медленно навернулись слезы.
— Как же так, Кристин!
— Прости, мамочка, — снова повторила Кристин, но на этот раз в ее голосе не было нежности, и Лидия поняла, что любая ее просьба будет обращена в пустоту.
Ей ничего не оставалось, как принять затею Кристин.
Ничего! Она чувствовала себя отупевшей и усталой, настолько усталой, что не в состоянии была подобрать слова, чтобы выразить свои чувства. Поэтому спросила еле слышно:
— Когда ты уезжаешь?
Лидия приняла неизбежное и увидела, как Кристин слегка расслабилась, потому что ожидала острую борьбу и приготовилась к ней.
— Как только уложу вещи. И еще одно, прошу тебя, пообещай, что будешь как можно меньше говорить с отцом обо мне. Я хочу, чтобы он забыл о моем существовании, точно так же, как я молюсь, чтобы однажды забыть о нем.
— А я молюсь, чтобы однажды ты научилась понимать, — ответила Лидия. — Да, да, я знаю, — добавила она, когда Кристин нетерпеливо взмахнула рукой. — Мало что можно сказать в его защиту. Я не пытаюсь оправдать его поведение. Я знаю, что из-за него тебе невыносимо больно, но в то же время, дорогая, всегда старайся в жизни понимать Других.
Кристин отвернулась, и Лидия поняла, что ее слова остались без внимания. В этот момент все существо дочери сосредоточилось на горькой ненависти. Кристин походила на Ивана тем, что для нее почти не существовало полумер и полутонов. Ее волновали более сильные эмоции, чем бывают у средних людей, которые в большинстве случаев нерешительны и вялы.
Все, что делал Иван, он делал с огромной живостью, выплескивая через край энергию, быстрый, как ртуть, и неистощимый. Кристин была его дочерью. Лидия знала, что ее дочурку гложет всепоглощающая ненависть, и эта ненависть излучается из нее подобно силе. Лидии казалось, что она сама подвергается опасности вблизи такой ненависти, которая не могла не затронуть все ее существо. Но что она могла сделать, что сказать? Пламя, ясно и ярко горевшее в таких людях, как Иван или Кристин, нелегко было умерить или потушить, оно горело, делая его обладателя незаурядным человеком, личностью, наделяя его властью творить либо добро, либо зло.
