Грешный и влюбленный (Древнее проклятие) - Додд Кристина (первая книга .txt) 📗
— Леди Силван!
Ее звали. Этот крик застал ее врасплох. Повернувшись, чтобы понять, откуда доносится ее имя, она увидала Джаспера. Он стоял там, где прежде была одна из стен фабрики, и махал обеими руками.
— Леди Силван, вам сюда надо, срочно!
— Ранд, — прошептала Силван. Удивительно, но она даже не вспоминала про Ранда, уверенная, что он сумеет сам о себе позаботиться.
Сумеет ли?
Испуганно улыбаясь, она нашла глазами леди Эмми и тетю Аделу. Джеймс уже успел взять обеих под руки, и, крепко поддерживая их, что-то быстро-быстро говорил. Хотя Силван и не слышно было, о чем они толкуют, по их взволнованным жестам можно было догадаться, что они обсуждают размеры катастрофы. Силван улучила момент, чтобы выскочить из стен фабрики незамеченной. Никакого желания беседовать с ними у нее сейчас не было.
— Глядите. — Джаспер стал показывать куда-то еще до того, как она спустилась вниз.
— Видите?
Ранд сидел в проломе стены, точнее, того, что от нее осталось. На коленях его распростерлось тело брата. Ранд прикладывал ухо к груди Гарта, пытаясь расслышать сердцебиение.
Смысла в этом не было. Бесполезно. Это Силван видела даже издали. Руки и ноги Гарта повисли как ватные, а голова не держалась на коленях Ранда и все время соскальзывала вниз.
Он был мертв.
Силван в ужасе повернула назад. Джаспер поймал ее за руку.
— Вы куда?
— К леди Эмми. Мне тут делать нечего.
— Лорд Ранд — ваш муж, — укоризненно сказал Джаспер. — Помогите ему.
Силван заколебалась. Первым ее побуждением было оставить Ранда наедине с его горем, но что, если Джаспер прав? Ведь она жена Ранда и обязана быть с ним вместе в горе и радости. Очень неуверенно она подошла к мужу и положила ладонь на его плечо:
— Ранд?
Он поднял на нее ничего не видящие глаза и спросил:
— Что?
Нахмуренные брови придавали его лицу то напряженное выражение, которое она замечала у Гейл, когда девочка пыталась понять что-то, что выходило за пределы ее разумения.
— Чем тебе помочь? — спросила она и тут же прокляла себя. Идиотский вопрос! Так продавщица спрашивает у клиента, выбирающего себе шляпу. Ну, а что она еще могла сказать? Что говорят перед лицом смерти? — Прости.
— За что?
О Боже, все было даже хуже, чем она думала.
С невероятной осторожностью Ранд положил тело Гарта на землю, как будто хотел, чтобы брат немного отдохнул на травке, аккуратно сложил его разодранную одежду, так что издали могло показаться, что ничего страшного не случилось. Но ничто невозможно вернуть обратно.
— Думаешь, больно ему было?
Больно? Взрыв просто пробил им стену, наверняка ни единой целой косточки не осталось.
— Когда я отыскал его, он уже испустил дух. Сначала я очень разозлился, потому что он так и не сказал мне то, что хотел. То, что мне так важно было услышать. — Ранд уставился в одну точку, не в силах поверить в неизбежность случившегося. — Но потом я подумал, сколько же он перед смертью мучился? Может, он мгновенно погиб, а?
— Конечно, мгновенно. Смертей-то я навидалась, знаю, о чем говорю. — Это она-то знает? Силван расхохотаться хотелось над собственной выдумкой. Она лгала, но это была благая ложь, ложь во спасение. Ранд, кажется, поверил ей, и это его утешило. Может, потом он и узнает страшную правду. А может — она потрогала холодную руку Гарта — может, эта правда не имеет никакого значения?
— Видно, я счастливчиком родился, — с горькой усмешкой сказал Ранд. — Всегда так: одному не везет, а другой из всех передряг невредимым выходит.
Силван не очень долго знала Гарта, но он ей нравился, она его уважала, и сердце ее сжала горечь потери.
— Только я и уцелел из всего своего полка, ты про это знала?
Гарт оправдывал честь называться герцогом Клэрмонтским — мало кто так заботился о своих людях и своих землях, как он. Пускай он порою бывал несдержан и самонадеян, но всегда выполнял свой долг, как бы трудно ему ни приходилось.
А Ранд все говорил о своем.
— Я был в бою, бой шел много часов подряд, без передышки. Моему полку был дан приказ атаковать французов. Французы брали верх. — Он сухо рассмеялся. — Надо же нам было хоть что-то сделать для Веллингтона.
Рассказ Ранда и, еще прежде, зрелище бездыханного тела Гарта вернули Силван в минувшее. Пережитое нахлынуло на нее, затопило, потянуло назад. Вспомнилось, как она стояла, держа зонтик над головой, и глядела на бой издали. Расстояние — как тонкое стекло. Как непрочная преграда, отделяющая ее от страданий.
— И тут у меня убили коня, прямо подо мной. Я схватил под уздцы другого — сколько их там носилось, этих лошадей, на которых уже не было всадников, и эти бешеные кони добавляли неистовства всеобщему безумию. Вскочил я на коня, а тут мальчик бежит, водонос. Я взял у него кружку, хотел освежиться немного и замешкался. А потом кинулся догонять свой батальон — куда там. Французский строй поглотил его. Они были взяты в кольцо неприятелем, и я больше никого из них не видел. Живым.
Что до нее, то эта преграда, или стекло, долго не продержалась. Уже через час, когда пошли первые раненые, она разбилась, дав дорогу страданиям.
— И вот теперь опять. Я живой, а брат — погиб, и все только потому, что я на какой-то миг опоздал.
Силван глядела на его искаженное болью лицо и понимала, что нет у нее таких слов, которые утешили бы его. Может быть, все же попытаться?
Робко и неуверенно она проговорила:
— Не ты же виноват, что это случилось с Гартом.
— Меня мучает мысль, что, успей я минутой раньше…
— И ты бы погиб. Тоже. — Нет, не то она Говорит. Да и какая из нее утешительница. Лучше вернуться назад, на фабрику, и попытаться спасти тех, кому еще можно помочь. А Ранд? Он что, воображал, что властен над жизнью и смертью? Тело его брата лежит, бездыханное, на земле, а он оплакивает тщету собственного существования.
— Если б я выскочил к паровой машине…
— Тебя бы тоже убило.
На этот раз ее голос звучал тверже, воинственнее, и это, судя по его взгляду, вернуло Ранда к действительности.
— Силван? — Он потянулся к ее руке. Она отстранилась.
— Нет.
Ранд спрятал лицо в ладонях и простонал:
— Я тебе противен.
— Сейчас — да.
Ее прямота, ее злость заставили его вздрогнуть.
— Почему? Потому что остался жив?
— Потому что ты — размазня, — — яростно закричала Силван. — Ты остался жив, и вместо того, чтобы быть благодарным Богу, ты все время ноешь, стонешь, жалуешься! Это недостойно мужчины.
— Прости меня!
— Хотелось бы. — Все, о чем она думала сейчас, горячим потоком слов выплеснулось наружу. Силван упала на колени, прямо в мусор, и бросала эти безжалостные слова прямо в лицо Ранду.
— Ты живой потому, что время тебе умереть еще не настало. Потому что на этой грешной земле есть такая работа, которую кроме тебя никто другой не сделает, и Бог решил, что ты тот труд на себя и возьмешь. Удивляюсь я, сколько раз еще Ему тыкать тебя в это носом придется, пока ты соблаговолишь понять, чего от тебя ждут?
Он показал на разрушенную фабрику.
— По-твоему, это называется: ткнуть носом?
— По-моему, это работа, которую надо сделать. Твой брат хотел, чтобы с его людьми было все ладно, и лучше всего было бы, если бы ты встал на ноги и позаботился о них. — Поднявшись, она окинула его пренебрежительным взглядом. — А потом и поплакать можно.
— А ты? — спросил Ранд. — Разве ты никогда не жалеешь о прошлом?
Силван застыла. В его словах она услышала и горечь и насмешку. Действительно, какое право она имеет упрекать Ранда, если не может справиться с собственными воспоминаниями. Они являлись к ней неотвязчивыми ночными кошмарами, и она не в силах была избавиться от них. Силван хотела сказать об этом Ранду, но гордость мешала ей признаться в собственной слабости.
— Боже! — воскликнул вдруг Ранд. — Мама!
Леди Эмми опиралась спиной на стену, тетя Адела с Джеймсом стояли рядом. Когда она осознала смысл того, что предстало перед ее глазами, ее мягкое лицо исказилось гримасой ужаса и безутешного горя. Она зашаталась, хрупкое ее тело поникло под тяжестью этого страшного удара, и тетя Адела скомандовала сыну:
