Царица Пальмиры - Смолл Бертрис (книги хорошего качества TXT) 📗
Лонгин пытался подавить смех. Потянувшись за бокалом, он сделал большой глоток сладкого красного вина. Потом, переводя взгляд с царицы на Марка, он стал наблюдать за происходящим.
— Зенобия! Ты, что, с ума сошла?
— Нет, Марк, ничего подобного. Я рождена воином. Пока мне не удалось побывать в бою, но спроси любого из моей охраны, если сомневаешься в моих способностях. А раз так, значит, я должна наглядно доказать тебе мои способности. Лучше защищайся, мой дорогой, иначе я отрежу тебе ухо!
Она стала вращать палашом над головой.
Марк Бритайн на мгновение удивился, но потом, осознав, что она говорит серьезно, быстро сорвал с себя тогу и длинную тунику, оставшись в короткой нижней тунике. Ее действия несколько раздражали его. Ведь она — женщина! Почему же она не может вести себя, как подобает женщине, и остаться дома, в Пальмире, пока он поведет ее армию подчинять Восточную империю? Слишком поздно он осознал, что именно он явился причиной этой конфронтации. Если бы он сразу согласился, что она будет сопровождать их! Но нет! Он повел себя как зверь-самец. Он не может позволить ей одержать победу, ведь она поймет это. Удивляясь тому, как хорошо она на самом деле владеет палашом, он прыгнул вперед, атакуя ее своим клинком.
С усмешкой Зенобия отступила назад, но всего лишь на один шаг, а потом, вместо того чтобы принять оборонительную позу, чего он ожидал от нее, ринулась вперед. Ее палаш с громким свистом рассекал воздух, и он был вынужден отступить. Он парировал удар за ударом и вскоре обнаружил, что она не только превосходно владеет палашом, но и неутомима. Одним прыжком он очутился позади нее, но она мгновенно развернулась.
Слышалось лязганье металла, пот катил с них ручьями от напряжения. Лонгин сидел и, словно зачарованный, наблюдал за спектаклем, который разыгрывался перед ним. Ему даже не приходило в голову, что они могли невольно поранить друг друга. Зенобия, мрачно сосредоточенная, отражала удары. Она слегка пошатывалась, потому что он вкладывал в эти удары всю свою мощь. И все же она не хотела сдаваться. Как же мог он так любить ее и совершенно не подозревать о том, какой она прекрасный воин? Это приводило ее в ярость.
Он поражался ее мастерству и выносливости. Она владела мечом лучше многих мужчин. Но этот бой… В конце концов один из них прольет кровь другого, и эта мысль пугала его. Если он ранит ее, то не вынесет этого.
— Зенобия! Хватит, дорогая! Я не прав и охотно признаю это.
— Что?
Она опустила клинок и взглянула на него.
— Я был не прав, — повторил он. — Ты — воин, великий воин, но я боюсь, что могу поранить тебя. Пожалуйста, давай прекратим этот бой. Если это необходимо, я уступлю тебе победу.
— Ты уступишь мне победу?! — Ее голос звенел от праведного гнева. — Свои победы я завоевываю!
Он, невзирая на опасность, быстро прыгнул вперед и выхватил палаш у нее из рук.
— Нет! — крикнул он. — Нет, маленькая дикарка, я не позволю тебе поранить себя или меня!
И швырнул оба палаша в дальний угол комнаты. Она в ярости набросилась на него, пытаясь расцарапать ногтями его лицо, но он схватил ее запястья и сжимал их до тех пор, пока в глазах у нее не появилось выражение боли. Но она не закричала. Вместо этого ее глаза становились все темнее до тех пор, пока не стали почти черными от гнева. Он пришел в ярость.
Рывком схватив ее в объятия, он впился в ее губы неистовым и диким поцелуем. Он разжигал огонь в ее теле до тех пор, пока соски ее грудей не сделались такими же твердыми и острыми, как острие ее палаша. В сердце у нее бушевала отчаянная жажда возмездия, и она в ярости кусала его губы.
— Сука! — прошептал он, прильнув к ее губам. Потом его поцелуи сделались нежными и наполнились такой пылкой страстью, что она почувствовала, как гнев куда-то исчезает, а его место занимает иное, нежное чувство. Его руки, крепко сжимавшие ее запястья, ослабли. Она подняла руки и обвила их вокруг его шеи, плотно прижавшись своими пышными мягкими формами к его крепкому телу. Она так и не узнала, сколько времени они стояли и целовались. Вдруг он сорвал с нее сорочку, его большие руки стали ласкать ее спину и груди, и он крепко прижал ее к себе, чтобы дать ей ощутить, как глубоко и неистово его желание.
— Лонгин… — с трудом прошептала она. Ей очень хотелось удовлетворить его желание и свою собственную, не менее глубокую страсть.
— Лонгин ушел, — последовал ответ. Быстро оглядев комнату, она убедилась, что Марк сказал правду. — Не здесь и не сейчас! — снова прошептала она.
Ей было немного стыдно оттого, что их могли обнаружить.
— Здесь и сейчас! — ответил он, увлекая ее вниз, на кушетку.
— Ну пожалуйста, Марк… — молила она.
— С большим удовольствием, — ответил он.
Потом она почувствовала его руки под своими ягодицами. Он легко приподнял ее, и она ощутила, как горячий кончик его члена трется о бутон ее женственности. Она почувствовала, что сама поощряет его пойти дальше, и поняла, что пропала.
На этот раз между ними не было никаких нежностей — желание было слишком велико. Снова, снова и снова он проникал в ее тело. «Это подобно погружению в кипящий мед», — думал он. Наслаждение так и исходило из нее. Он уже думал, что больше ничего не осталось, но оно снова наступило, и в конце концов именно она заставила его поддаться и наполнила его таким восторгом, что он вскрикнул.
Она протянула руки и приподняла его лицо, склонившееся к ее плечу. Она любила смотреть ему в глаза, когда они лежали в объятиях страсти. Целуя его нежными легкими поцелуями, она снова произнесла те слова, слушать которые он никогда не уставал.
— Я люблю тебя, Марк! Я люблю тебя! Никогда не покинь и меня! Никогда!
Взгляд его сапфирово-голубых глаз проник в ее глаза и сказал ей то, что в эти минуты нежности и одновременно пылкости не могли вымолвить его губы. Снова возникла глубокая и отчаянная жажда любви. Она чувствовала, как она растет и наполняет ее таким наслаждением, что некоторое время ей даже казалось, что всего лишь один миг отделяет ее от смерти. «Ничто не может сравниться с этим чудесным ощущением. — размышляла она, — только он один может его дать». Снова и снова он вел ее по тропе страсти, до тех пор, пока восторг не вспыхнул в ней звездопадом крошечных золотых огоньков. Потом она рухнула в бархатную бездну, заполненную теплой, нежной пеленой, которая обволакивала, баюкала и охраняла ее.
Когда она снова пришла в себя, он смотрел на нее с выражением смущения.
— Неужели все это произошло только потому, что я поставил под сомнение твою удаль во владении палашом? — спросил он.
Расслабленная его любовью, она смогла лишь тихонько усмехнуться в ответ. Не в силах сдержаться, он склонился над ней и покрыл ее лицо нежными поцелуями.
— Я обожаю тебя, моя царица, — тихо произнес он. — Я обожаю тебя, любимая!
— Значит, я завоевала эту победу, Марк! В ее голосе слышались дразнящие, торжествующие нотки. Тогда он рассмеялся. Он не мог удержаться, ведь ей удалось так искусно перехитрить его!
— Ты честно выиграла эту победу, любимая, — признал он. Послышался осторожный стук в дверь библиотеки, и Марк поднялся с кушетки, схватил свою длинную тунику, накинул ее и закрепил тогу. Он взглянул на Зенобию, которая так же быстро одела свою изящную, длинную белую столу с широким поясом из золотых квадратов, усыпанных кусочками персидской бирюзы. Она кивнула, и он произнес:
— Войдите!
В комнату вернулся Кассий Лонгин со словами:
— Полагаю, вы уже уладили разногласия, дети мои. Когда я был вынужден поспешно удалиться, мне показалось, что вы находились на пути к этому.
Они рассмеялись, и Зенобия ответила:
— Мы действительно полюбовно договорились, Лонгин, и я легко выиграла победу.
— Царица и в самом деле непобедима, — улыбаясь, согласился Марк.
Казалось, его слова пророчили то, что произошло по прошествии месяцев.
Пальмирские легионы двинулись через Сирию, подавляя на своем пути всякое сопротивление, действуя от имени Римской империи. Малую Азию решительно усмирили, и только после этого Зенобия возвратилась в свой город-оазис.
