Служанка и виконт - Розенталь Пэм (книги полностью бесплатно TXT) 📗
Покрытая потом, задыхающаяся, она заставила себя проснуться. Голова болела по-прежнему, она ощущала слабость. Мари-Лор трясло. Но когда она зажгла свечу у кровати, то удивилась тому, как прояснилось зрение. Все было несетественно четким и ясным, краски казались удивительно яркими.
Она могла бы дернуть за сонетку, и на зов прибежал бы лакей. Но она чувствовала себя не столько плохо, сколько странно. Она тихо пролежала на боку несколько часов, заставляя себя дышать медленно и ровно, пока дневной свет не показался из-под тяжелых занавесей и Клодин не принесла завтрак.
Есть не хотелось, но кофе пахнул так аппетитно. Мари-Лор приподнялась и вдруг почувствовала, что простыня под ней… намокла.
— Пожалуйста, — прошептала она, — пожалуйста, я думаю, лучше кого-нибудь позвать. Я чувствую… очень странно.
Она замолчала.
— Я думаю, — снова заговорила она. И улыбнулась. — Нет, я уверена, это были схватки и ребенок скоро родится.
Схватки были слабыми, но не было сомнений, что роды приближались.
Доктор Распай был сосредоточен: могло оказаться, что ребенок, который появится на шесть недель раньше срока, еще не готов самостоятельно есть и дышать. Но нельзя было остановить неизбежное, и пока он еще ничего не мог сделать. Он сказал, что вернется через несколько часов, после того как посетит страдающего водянкой принца в Фобур-Сен-Жермен.
— Может быть, это к счастью, — высказалась мадемуазель Бовуазен. — Ребенок, вероятно, понял, что лучше выйти до того, как усилится токсемия.
Актриса и ее мать сидели по обе стороны от Мари-Лор. Мадам Рашель была маленькой молчаливой незаметной женщиной, обладавшей безграничными знаниями относительно таинства происходящего процесса.
День медленно тянулся, женщины по очереди держали руку Мари-Лор, помогая ей переносить постепенно усиливающиеся схватки.
— Дышите в промежутках! — требовали они. — Хорошо, хорошо, — время от времени тихо говорили они.
Хорошо? К вечеру Мари-Лор уже не знала, хочется ли ей обнять их за терпение или задушить. Задушить, решила она; ей хотелось задушить всех и каждого, у кого внутренности не сжимали железные клещи. Тихо выругавшись, она снова принялась дышать и услышала тяжелые шаги на мраморной лестнице.
«Должно быть, это доктор Распай», — подумала она. Но они не походили на размеренную походку доктора. На чьи шаги они походили, так это на…
Но это невозможно. И все же эти шаги звучали (разве она не слышала их каждый день, пока не покинула Монпелье, когда он, громко топая, взбирался по лестнице в свою спальню), они звучали в точности как…
Жиль?
За его спиной шла маркиза.
— Но… но… — Она забыла о дыхании, и это «но» перешло в страдальческий вой.
— Дышите! — В невольный унисон, удививший вместе с Мари-Лор их самих, воскликнули Жиль и мадемуазель Бовуазен.
— Дышите, дорогая!
— Дыши, черт бы тебя побрал, Мари-Лор!
Они посмотрели друг на друга. Мадемуазель Бовуазен явно обрадовал приход Жиля. Молодой человек был полон решимости не доверять никому в этом логове аристократов — даже обезоруживающе прекрасной женщине, которая, казалось, кое-что понимала в акушерстве.
— Жанна, — мадемуазель Бовуазен подтолкнула маркизу к кровати, — займи мое место на минуту, я поговорю с месье…
— Доктор Берне.
«Значит, он сдал последние экзамены. Как удачно», — почти успела подумать Мари-Лор, как на нее накатилась тяжелая волна новых схваток.
— Э, пожалуйста, дышите, Мари-Лор, — робко попросила маркиза.
Мари-Лор пыталась послушаться, но умоляющий тон маркизы и даже ободряющее пожатие мадам Рашель не могли отвлечь ее от того, что мадемуазель Бовуазен шептала Жилю:
— Вторая стадия… затрудненный проход… задержка… — А затем: — Токсемия, кажется, мешает… но мы не уверены… пульс…
— Хорошо. — Жиль сбросил камзол. Закатав рукава, он подошел к кувшину с теплой водой, стоявшему на инкрустированном комоде. Мари-Лор ожидала, что он презрительно взглянет на богатую позолоту комода, но брат, казалось, сбросил свое острое классовое сознание вместе с камзолом и целиком превратился в очень сосредоточенного и умелого врача.
— Спасибо, Жанна. — Мадемуазель Бовуазен присоединилась к побледневшей и покрывшейся потом маркизе. — А теперь мы положим ноги Мари-Лор на эти подушки и валики, правильно, моя дорогая, сложи их здесь…
— А ты, — приказал Жиль Мари-Лор, — будешь выталкивать ребенка. — Он стоял между ее поднятыми ногами, глядя на нее так, как будто готовился снова учить ее драться как мальчишка.
— Но как… — Она хотела спросить его, как он узнал, кто сказал, где ее найти, но все вопросы испарились где-то между ее умом и ртом. Неожиданно ее перестало интересовать, как он попал сюда, она не думала ни о чем. Ею вдруг овладело непреодолимое желание вытолкнуть ребенка. И она даже знала, как это сделать. Конечно, она будет выталкивать огромную тыкву, а не ребенка — ведь, возможно, моя прекрасная Золушка, возможно, что это все-таки тыква. Да что же еще это могло быть? Не может же ребенок быть таким огромным.
Однако, что бы это ни было, Мари-Лор знала что делать. «Да, Жиль, я хорошо это знаю. Надо драться, — думала она между толчками, вздохами, стонами, воплями и ругательствами. — Драться, как женщина».
Как странно, что так внезапно боль совсем прекратилась, как раз в тот момент, когда Жиль удовлетворенно вздохнул так, как он всегда делал, если эксперимент удавался. «Ребенка уже во мне нет, — подумала она. — Должно быть, его взял Жиль».
Этот вздох успокоил ее. Но неожиданно все покинули ее и где-то в стороне были ужасно чем-то заняты. Она услышала, как кто-то тихо сказал: «Синий, не дышит». Наконец — прошла целая вечность — раздались громкий гневный требовательный крик и дружный вздох облегчения.
— Дай посмотреть на тебя, — шепнула Мари-Лор крохотному красноватому существу, которое Жиль положил ей на живот.
— Дышит хорошо, слава Богу, — сказал кто-то.
— Дай же посмотреть на тебя, — нежно, сдерживая рыдание, сказала она, когда мадам Рашель помогла ей взять ребенка в руки. Младенца завернули в теплое одеяло («Этих малышек, недоношенных, лучше держать в тепле», — сказала мадам Рашель), поэтому все, что Мари-Лор видела, было крохотное худенькое личико, сморщенное и измученное долгой и тяжелой дорогой. Но нельзя было ошибиться в сходстве. Это было лицо Жозефа, отпечатанное на новорожденной плоти, как изображение короля на золотой монете.
Где-то зазвонили церковные колокола.
— Уже полночь, — сказала еще не пришедшая в себя маркиза. — Наступил четверг, день, когда я навещаю Жозефа.
— И ты скажешь ему, — тихо произнесла мадемуазель Бовуазен, — что еще одна прекрасная здоровая молодая леди присоединилась к нам и что она с таким же нетерпением, как и все мы, ждет его освобождения.
Глава 8
Когда на следующее утро Мари-Лор проснулась, у ее кровати сидел Жиль.
— Маркиза написала мне, — рассказал он, — вероятно, в тот же день, как только ты приехала сюда. Она очень хорошо поступила, известив меня о твоем положении. Токсемия — неразгаданная болезнь, — добавил он, наливая ей чашку кофе из стоявшего на столе кофейника, — и может оказаться смертельно опасной. Они хорошо заботились о тебе, особенно эта актриса. — Он отвел глаза.
Ей хотелось успокоить оскорбленные чувства брата. «Да, Жиль, все так, как ты подозреваешь. Но в этом нет ничего плохого и позорного — это даже вполне естественно, если свыкнуться с этой мыслью».
Нет, лучше не смущать его. Она занялась едой — кофе, еще теплым хлебом, завернутым в льняную Салфетку, маленьким горшочком сладкого масла, стоявшим на подносе.
— Я осмотрел малютку, — сказал Жиль. — Она вполне здорова и крепко спит. С ней мадам Рашель. Они в соседней комнате. Конечно, она маленькая и худенькая, — добавил он, — но ты увидишь, что она из крепких.
Он снова отвел взгляд, явно не зная, что еще сказать. Мари-Лор поняла, что начать разговор следует ей.
