Жажда возмездия - Бенцони Жюльетта (читать книги без сокращений .txt) 📗
– Я умоляла герцога помешать этой дуэли!
– А он, наверное, рассмеялся вам в лицо! Неужели вы думаете, что я смогу вынести, когда кто-то приходит ко двору моего принца и требует мою жену как свою собственность?
– Вашу жену? – с горечью проронила Фьора. – Я была ею для вас лишь в течение нескольких часов, но вы никогда и не собирались и дальше жить вместе со мной. Вы думаете, мне не известно о брачном контракте, который вам удалось вырвать у моего отца? С помощью каких уловок – отнюдь не достойных рыцаря – вы одержали свою победу... Во всем мире это называется шантаж!
– Я хотел добиться вас любой ценой, даже с помощью самых низких средств...
– Как раз так вы и поступили!
Селонже отвернулся, чтобы не встречаться глазами с ее взглядом, горевшим презрением к нему.
– К своему стыду, я должен это признать, но вы свели меня с ума!
– Я или мое состояние?
– Думаю, я доказал, что люблю только вас!
– Доказали это мне? Вы считаете, что для этого было достаточно одной ночи, после чего вы скрылись, словно вор, не задавая себе вопроса, в каком положении я осталась. Вы забрали с собой вексель и прядь моих волос. В этом состояла ваша победа...
– Я вернулся во Флоренцию, – попытался оправдаться Филипп.
– Вы это уже говорили, и это ничего не означает. Глядя на то, как горит мой дворец, вы удовлетворились первой услышанной от незнакомого человека историей, вздохнули и уехали. Я не уверена, что это не был вздох облегчения. Вы уехали вдовцом, и перед вами открывалось новое будущее.
– Это неправда. Я вернулся, потому что любил вас, потому что я хотел снова вас увидеть.
– В этом вы стараетесь себя убедить. Если бы вы меня любили, как... я любила вас, вы бы разрушили Флоренцию до последнего камня, вы бы рыли своими руками землю до тех пор, пока не нашли хотя бы мой труп, а вместо этого вы спокойно уехали. Ведь все закончилось, на всей земле не осталось никого из Бельтрами, чтобы напомнить вам о том, что из любви к своему хозяину вы запятнали своего серебряного орла, женившись на дочери Мари де Бревай, казненной за прелюбодеяние и кровосмешение. Вам было ни к чему больше умирать, как вы хвастливо заявили моему отцу... да я и сама прекрасно вижу, что вы живы!
– И вы меня в этом упрекаете? Вы так меня ненавидите?
– Вы так ничего и не поняли...
В это время раздвинулась одна из расшитых золотом штор, которые украшали часовню, и к Фьоре шагнул Карл Смелый. Она настолько удивилась, что забыла его поприветствовать. Филипп, сильно смутившись, пошел было навстречу своему хозяину, но тот остановил его жестом:
– Уйди, Филипп! И исповедуйся до встречи с Кампобассо. С тобой я поговорю позже.
– Монсеньор! Мне необходимо вам объяснить... надо, чтобы вы знали..
– Не надо ничего объяснять. Я все понял. Оставь нас вдвоем!
Взглянув в последний раз на Фьору, Филипп опустил голову и вышел из часовни, стуча по ее плитам подошвами сапог. Карл пристально смотрел на молодую женщину, и у него был вид человека, которому удалось найти решение трудной задачи. Он приблизился к ней и вынул из ее волос заколки, которыми была скреплена прическа. Когда длинные волосы упали вниз, он отошел на несколько шагов:
– Жан де Бревай! Я так и знал, что это лицо принадлежит моему прошлому, но не мог подумать, что это было так давно. Сколько же прошло с тех пор лет?
– Когда вы отказали их безутешной матери? Через несколько дней будет восемнадцать. Я появилась на свет незадолго перед их смертью. Меня удивляет, что вы про это помните.
– Конечно, помню. Жан был мне по сердцу до тех пор, пока чистый и светлый образ этого прекрасного и гордого юноши не был ввергнут в пучину стыда и бесчестия...
– Почему, монсеньор, вы не добавляете «и крови», которую ваши палачи пролили на эшафоте в Дижоне? Но и этого вам было мало: понадобились еще позор и надругательство, которые последовали после этого и из-за чего я чуть было не умерла...
– Приказ отдавал не я, а мой отец.
– Но вы ведь ничего не сделали, чтобы что-то изменить! Если бы рядом не оказался один из тех купцов, которых ваша милость так презирает, и не проявил поистине королевского милосердия, меня бы не было на свете. Этот человек приютил меня, вскормил и воспитал – он любил меня. Он хотел, чтобы я стала его дочерью, он потому и погиб, что вынужден был отдать меня в жены господину Селонже, который узнал эту его тайну.
Лицо принца потемнело от гнева, а взгляд загорелся яростью:
– Не хотите ли вы сказать, что Филипп, олицетворение чести и порядочности, кавалер ордена Золотого Руна, осмелился прибегнуть к такому способу?..
– Чтобы добыть вам денег, в которых ему отказал Лоренцо Медичи, он мог пойти и на худшее. Он предан вам душой и телом, я это признаю, хотя мне очень неприятно. Теперь вы знаете, почему я прожила всю свою жизнь во Флоренции, почему он захотел провести со мной лишь одну ночь и почему я никогда не была в Бургундии, чтобы никто не узнал, что он запятнал свое имя, женившись на девушке из семьи де Бревай, а вы должны были узнать об этом в последнюю очередь, вы, его настоящий бог!
– Замолчите! Молю вас святым Георгием, молчите!
Закрыв уши руками, чтобы больше ее не слышать, герцог опустился на одно из двух кресел с вырезанным на спинке гербом. Несколько минут он просидел молча и тяжело дышал. Он даже закрыл глаза, но когда его дыхание успокоилось, в упор посмотрел на Фьору:
– Только сейчас вы сказали, что ненавидите меня. Не правда ли, слово слишком слабое. Я внушаю вам отвращение?.. И чтобы мне отомстить, вы соблазнили Кампобассо?
– Поскольку мы уже так много сказали друг другу, монсеньор, было бы бессмысленно лгать: так это и было. К тому же я не держусь за жизнь.
– Вы хотите умереть?
– От этого многим станет только лучше.
– Предоставьте мне судить об этом... Теперь можете идти, а я останусь и буду молиться.
Преклонив колено, что в равной мере относилось к герцогу и к богу, Фьора вышла из молельни, бесшумно прикрыв за собой дверь. Однако перед этим она успела увидеть, как Карл упал на колени перед алтарем и, обхватив голову руками, весь ушел в молитву...
На следующий день, примерно в полночь, в комнату Фьоры вошел Баттиста Колонна. В полной тишине, освещая себе дорогу фонарем, который паж нес в руке, они быстро прошли через несколько залов и галерей, спустились по винтовым лестницам, которые казались бесконечными, и наконец вышли в сад, пустой и унылый в это время года. Днем шел снег, и теперь его тонкий слой покрывал верхушку ограды.
В стороне от лужайки, которая весной была покрыта роскошной травой и расцвечена множеством цветов и где так любили проводить время дамы, предаваясь разговорам, выслушивая стихи или танцуя знаменитые ронды, сейчас находились несколько мужчин, одетых, как и сама Фьора, в черные плащи, отчего они напоминали призраков. Двое из них сидели на скамье, принесенной из замка: это были герцог Карл и легат. Рядом стояла еще одна скамья – для Фьоры, которая и села на нее, предварительно молча поклонившись прелату, герцогу и еще одному мужчине, в котором узнала сводного брата Карла Смелого, Антуана. Все хранили полное молчание.
В отблесках света, распространяемого факелами, которые держали трое одетых в черное слуг – возможно, вдобавок и немых, – показались оба противника. Их доспехи и оружие, произведение знаменитого Миссалии из Милана, делали их совершенно похожими, и различить их можно было лишь по секундантам: у Селонже это был Матье де Прам, а у Кампобассо – Галеотто. Противники были даже одинакового роста. Из оружия у них были шпаги и кинжалы.
Они приблизились и стали на колено перед герцогом и легатом. Первый сидел абсолютно молча и не двигался, а когда второй поднял руку для благословения, Филипп снял с головы шлем и отбросил его в сторону, показывая тем самым, что намерен сражаться без него.
– Вы так хотите, чтобы вас убили? – глухо спросил Смелый, и в его голосе чувствовалась тревога. – Наденьте шлем!
