Мой милый враг - Брокуэй Конни (читать полную версию книги TXT) 📗
Лили закричала. Она кричала громко, долго, однако рев пламени заглушал ее голос с той же легкостью, с какой оно пожирало балки крыши, и ее отчаянные призывы о помощи сменились приступами судорожного кашля.
Ее никто не слышал, а бежать за помощью было уже некогда. У нее щипало в глазах, горло саднило от дыма. Ей придется вытаскивать его отсюда самой.
Лили схватила уздечку Индии с крючка рядом с ее стойлом и, опустившись на корточки, обвязала ею сначала один ботинок Эйвери, затем другой, оставив между ними несколько футов ненатянутой кожи. Затем она встала между его ногами, подхватила руками кожаные лямки и потянула его на себя. Его безжизненное тело сдвинулось всего на несколько дюймов. Тогда она, словно мул, впряглась в кожаную уздечку, закрепив ее на поясе, и направилась к выходу, моля Бога о том, чтобы тонкие лямки выдержали такую тяжесть. Тело Эйвери сдвинулось с места. Она сделала шаг, затем еще и еще, кашляя и задыхаясь. Из глаз ее струились слезы, опаленные дымом легкие жадно требовали воздуха. Так, фут за футом, Лили выволокла его по проходу между стойлами во мрак ночи и рухнула рядом с ним на колени, вся взмокшая от пота, не замечая, что ее нарядное платье превратилось в лохмотья.
У нее не было времени поддаваться слабости. Лили на четвереньках подползла к нему и приложила ухо к обнаженной груди. Где-то в самой глубине ее слабо билось сердце — пусть слабо, но все-таки оно билось! Она услышала свистящий звук, похожий на шум ветра в забитом сажей дымоходе, — это воздух с трудом вырывался из его легких.
Все еще задыхаясь, она подползла к нему сзади и, приподняв его, крепко обняла. Его голова, приникшая к ее плечу, чуть шевельнулась.
— Очнитесь, Эйвери! — Голос ее дрогнул, по щекам потекли слезы. — Да очнитесь же, черт возьми! — Всхлипнув, Лили слегка раскачивалась взад и вперед, крепко сжимая в объятиях его крупное тело. — Уж не собираетесь ли вы накричать на меня за то, что я посмела вас ослушаться, вы, несносный, самонадеянный…
Она плотно зажмурила глаза и до боли прикусила губу. Нет, он не мог умереть. Слишком много в нем было упорства, слишком много жизненной силы и стойкости. И она не хотела его лишиться. Она слишком горячо его любила.
— Я… джентльмен, — донесся до нее чуть слышный голос. — Я никогда не кричу на женщин.
Глава 23
Даже спустя, два дня после пожара в воздухе по-прежнему ощущался едкий запах влажного древесного угля. Лили, бродившая без цели по галерее второго этажа, остановилась и посмотрела в окно на почерневшие остатки конюшни, все еще тлевшие в последних лучах солнца.
Слава Богу, с Эйвери все будет в порядке! Сама мысль о том, что ей пришлось бы искать его тело на пепелище среди обгоревших балок древесины, повергала ее в ужас.
Усилием воли Лили выбросила это из головы. Эйвери непременно поправится. Он уже чувствовал себя гораздо лучше. Дыхание стало свободнее, кожа утратила зловещий серый оттенок. Единственным напоминанием о случившемся были длинные воспаленные ссадины, оставшиеся на его спине.
Каким-то образом им удалось удержать его весь вчерашний день в спальне. Правда, он осыпал бранью любого, кто осмеливался к нему войти, но тем не менее оставался лежать в постели. Однако сегодня утром, поднявшись задолго до нее, Эйвери приказал подать себе экипаж и уехал. Лили понятия не имела, куда он собрался и когда намерен вернуться обратно.
Впрочем, подумала она, ему сейчас предстояло столько дел и забот, не последней из которых было подыскать мастеров, чтобы отстроить заново его конюшни.
Его конюшни.
Взгляд Лили обратился к югу, в сторону луга. Там в угасавшем свете дня поблескивали стога, словно кучки золотых монет на зеленом сукне игорного стола. К счастью, в ту злополучную ночь ветер был слабым. Огонь не добрался до амбара и не перекинулся на остальное сено. Все могло обернуться и хуже. Новому владельцу Милл-Хауса достались бы тогда одни руины.
Но для бывшей хозяйки Милл-Хауса тот пожар оказался роковым. У нее просто не было средств на восстановление конюшни или возмещение ущерба от потери одной-единственной скирды сена. Под ее руководством поместье не только не принесло прибыли, но оказалось в долгу.
Она потеряла Милл-Хаус.
Странно, но эта мысль оставила ее равнодушной, словно она прочла об этом в книге, повествующей о каком-нибудь печальном эпизоде в жизни другого человека. Как такое могло случиться? Почему спустя короткое время после обильного дождя сено вдруг загорелось? Эти вопросы не давали ей покоя.
Погода стояла не настолько жаркая, да и сено не так долго находилось на лугу, чтобы успеть спрессоваться, что иногда приводило к самовозгоранию. В ту ночь на небе не было молний. Огонь вообще никак не мог оказаться поблизости от скирды, если только кто-нибудь умышленно ее не поджег, что она решительно отказывалась допускать.
Может быть, любовники устроили свидание при свете фонаря? Или кто-нибудь из детей сезонных рабочих тайком стянул сигарету и решил покурить, пока родители не видят? Искра упала на сено, оно тут же занялось, перепуганный подросток бросился бежать, и все мечты Лили, вся ее жизнь улетучились вместе с клубами дыма. Она потеряла Милл-Хаус.
И она навсегда потеряла Эйвери Торна.
Ей казалось, что ничто не могло причинить ей большую боль, чем утрата дома, однако она ошибалась. Когда она уедет отсюда, то лишится не только крыши над головой, но и всякого права видеться с Эйвери Торном. У них даже не будет предлога, чтобы встретиться снова, обменяться несколькими фразами — все равно, письменными или устными. Тонкая нить, связывавшая их в течение пяти лет, вдруг исчезла, оборвалась… нет, сгорела в огне.
Дрожь, возникшая где-то в самой глубине ее существа, постепенно распространялась по телу, набирая силу, и вот она уже стояла, охваченная судорогами, перед окном, уставившись невидящим взором наружу. Бессильные слезы струились по лицу Лили по мере того, как ею все больше и больше овладевало ощущение беспросветного одиночества.
Она уже никогда больше его не увидит — разве только издали, стоя, словно нищенка, на аллее в полуночный час и глядя на мощеную дорогу перед домом в ожидании, пока в ярко освещенном окне покажется его силуэт. А этого она ни за что себе не позволит, поскольку тогда он тоже может увидеть ее — женщину, на которой он должен был жениться и иметь от нее детей, которая должна была стать для него другом и советчиком. Она даже представить себе не могла, что сможет пережить подобные мучения.
Эйвери Торн. Она ценила его острый ум, с удовольствием обменивалась с ним колкостями, но главное, она любила его — да, теперь Лили могла себе в этом признаться. Она поняла это в тот момент, когда вытащила его из горящей конюшни.
Вероятно, она полюбила его вскоре после начала их переписки, подумала Лили. Он поднимал любую перчатку, которую она ему бросала, охотно обсуждал любую тему, затрагивавшуюся в ее письмах. И хотя зачастую этот человек ее раздражал, а иногда и просто доводил до исступления своими колкостями, но, вступив с ней в спор, он никогда не относился к ее мнению свысока. Напротив, каждое его слово свидетельствовало о его уважении к ней. Он никогда не пренебрегал ее замечаниями и не отвергал ее суждения только из-за ее принадлежности к женскому полу. О да, Эйвери порой отвергал их по причине неверных предпосылок или ложных доводов или же из-за того, что сам он называл ее «ослиным упрямством». Однако он никогда не позволял себе пренебрегать ею.
Девушка прижалась лбом к холодному стеклу, дрожь ее утихла, оставив пустоту в душе. Все ушло. Все пропало.
— Лили? — услышала она голос Франциски.
— Да?
Она даже не повернула головы.
— Лили. — Изящная женская рука схватила ее за запястье. — Лили, ты должна меня выслушать, — обратилась к ней Франциска. — Сегодня вечером я вас покидаю. Вернее, я собираюсь уехать уже через несколько минут.
— Да? — отозвалась Лили без особого интереса.
