Нищета. Часть вторая - Гетрэ Жан (список книг TXT) 📗
Наступило молчание.
— Или лучше, чтобы он всех нас выдал? — добавил Обмани-Глаз.
Де Мериа молчал. Его взору представилась маленькая Роза, ее ужасная агония.
— Трусы! — воскликнул Николя. — Завтра я принесу кой-чего, всыпьте это ему в кофе.
Им показалось, что кто-то засмеялся. Гектор вспомнил мяуканье кошки на дереве в ту минуту, когда он вместе с Эльминой зарывал тело несчастной девочки в запорошенную снегом землю и засыпал его известью…
— Столковались? — спросил Николя.
— Постойте! — сказал Обмани-Глаз. — Я никогда не питал к Санблеру такого расположения, как к бедняге Лезорну, которого он по глупости пришил. Если этот урод останется в живых, это грозит мне не большим риском, чем вам; но даром возиться с его трупом я не намерен. Если вы хотите прикончить его у меня, то раскошеливайтесь!
— Граф, полагаю, достаточно заинтересован в этом деле, чтобы не скупиться, — заметил Николя.
Де Мериа по-прежнему молчал.
— Попытка Санблера пробить стену опаснее для вас, чем для меня, сами понимаете! — продолжал Обмани-Глаз. — А тут еще придется куда-то девать убитого… За такие вещи нужно платить! К тому же — почем я знаю, что вы не пойдете отсюда прямехонько в полицию и не выдадите меня? Словом, я ни на что не согласен, пока вы не подпишете документа, составленного по всем правилам. Когда все будет кончено и я получу деньги, то верну вам эту расписку.
Гектор и Николя в страхе переглянулись.
— Пусть лучше он проведет у вас еще несколько дней! — сказал виконт д’Эспайяк. — Мы платим за его содержание по двадцати пяти франков в день, словно он депутат!
— Черт побери, а риск? Сколько у меня может быть неприятностей! Нет, я уж лучше просто-напросто выпущу его, как только мне надоест нянчиться с ним.
— Что же делать? — воскликнул де Мериа.
На этот раз промолчал Николя.
— И в том и в другом случае, — заявил старьевщик, — мне нужно пятьдесят тысяч франков.
— Куда ни шло, — сказал Николя графу. — Ведь жена принесла вам в приданое целый миллион, и вы его еще не положили в банк.
Снова воцарилось молчание. Обмани-Глаз нарушил его первым.
— Вот мое последнее слово: как только Санблер опять начнет проделывать свои фокусы, я его выкину на улицу, пускай с ним возится кто пожелает. Что касается другого дела, то мне нужно обязательство, о котором я говорил, подписанное вами обоими, и пятьдесят тысяч в придачу.
— Так как же? — спросил Николя.
— Возражать нечего, — сказал де Мериа. — Пусть будет так, как он желает.
— Дайте лист бумаги! — обратился Николя к старьевщику.
Обмани-Глаз вынул из ящика бювар, полный надушенной почтовой бумаги.
— Вот вам вместо гербовой. Кстати, если этот листок попадет полиции в лапы, он наведет еще на один след: живо разнюхают, что он — из стола дамочки, убитой на улице Фландр.
Старьевщик принес перо и чернильницу.
— Журналисты, конечно, мастаки сочинять, но все-таки я вам продиктую. Кто будет писать?
— Тот, кто больше всех заинтересован, — ответил Николя, — то есть граф де Мериа.
Гектору казалось, что его душит кошмар. Он сел за стол; Обмани-Глаз начал диктовать:
— «За исчезновение Габриэля (он же Санблер) будет уплачено 50 000 (пятьдесят тысяч) франков».
— Коротко, но ясно! — заметил он. — Теперь подпишитесь. Эта честь предоставляется вам первому, граф!
Де Мериа подписал; потом, быстро поднявшись, он с отвращением отбросил перо.
— Ваша очередь, виконт!
Николя поставил свою подпись вслед за Гектором, но явно измененным почерком.
— Подпишитесь-ка и вы! — предложил он Обмани-Глазу. — Будем здесь в полном составе!
Старьевщик снисходительно улыбнулся.
— Неужели я, по-вашему, не умею подписываться на полсотни ладов? А кто изготовляет документы на титулы?
И, словно в виде вызова, он подписался в самом низу листка: «Нижель, он же Мандоле, он же Обмани-Глаз».
— Вас еще обвинят в том, что вы подделали мою руку, намереваясь меня погубить, — добавил он, показывая свою подпись, еще более неразборчивую, чем у Николя.
— Это все? — спросил де Мериа.
— Да.
— Ну, так до завтра! — сказал сыщик и вышел вместе с Гектором.
Старьевщик запер за ними дверь на засов и, движимый внезапным чувством жалости, приготовил для Санблера вкусный ужин. С потайным фонарем в одной руке и корзиной со съестным в другой он поднялся по лестнице. Но лишь только он вошел в первую комнату, как доски перегородки раздвинулись (напильник пригодился и тут) и в образовавшееся широкое отверстие выскочил Санблер. Обмани-Глаз моментально очутился на полу.
— Я хотел расправиться с другими, — промолвил бандит, но раз их здесь нет — удовольствуюсь тобою!
И он как клещами сжал горло старика.
Обмани-Глаз понял, что погиб. Он пытался было укусить убийцу, но не смог даже раскрыть рта. Руки, душившие его, сжались.
— Так вы вздумали меня пришить? Но я сам тебя пришью! Ты ответишь за других! Впрочем, им недолго придется ждать, они от меня не уйдут!
Старьевщик хрипел.
— Я бы пощадил тебя, ведь ты поначалу возражал против расправы со мною; но мне больше не с кем свести счеты, да и к тому же конец вашего разговора все испортил: ведь я слышал его. Будь со мной дубинка, я расколол бы тебе череп; но раз ее нет, я просто задушу тебя как ту девушку в поле, мою первую жертву. Чем вас больше, тем меньше я вас боюсь!
Обмани-Глаз уже не слышал — он был мертв.
Санблер отнес его в чулан; затем при свете фонаря спокойно приподнял доски пола, отыскал, где лежали драгоценности, похищенные у Руссерана, и разбросал их вокруг трупа. Убийца не хотел брать с собой ничего, что могло бы его уличить; ему нужны были только деньги. Под матрацем он нашел пачку кредитных билетов. Затем Санблер переоделся в другое платье и долго рылся в ящике с различными принадлежностями для грима; ему часто приходилось пользоваться ими и раньше, то в качестве вора, то в качестве сыщика. Встав перед зеркалом, он приладил маску, зачернив ее предварительно углем; потом надел парик, волосы которого падали на лоб, как у крестьянина. В вельветовой куртке, с запачканным углем лицом, он походил теперь на честного угольщика-овернца.
— В ночную пору сойдет! — решил он.
Договор, подписанный тремя сообщниками, бандит зашил в подкладку жилета, несмотря на то, что это была улика. Уже собираясь выйти, Санблер заметил в углу дубинку с железным набалдашником. «Жаль, если я не оставлю на трупе своей метки, от которой содрогнется весь Париж!» — подумал он.
Бандит снова поднялся наверх и своим знаменитым ударом расколол Обмани-Глазу череп. Затем, запасшись подложными документами (у старьевщика имелся большой выбор их), он вышел из дома и исчез в темноте.
XXXIV. Обжигальные печи
И летом и зимой обжигальные печи служат убежищем для многих бродяг, как опасных для общества, так и безобидных. В холодную погоду тепло печей согревает несчастных. Когда идет дождь или снег, им приходится туго, но там есть и крытые закоулки. К тому же почти у каждого бродяги найдется одеяло, — если можно так назвать лохмотья, в которые они кутаются. А ежели кто-нибудь и задохнется от удушливых газов, выделяемых гипсом при обжиге, что ж тут особенного? Это может случиться со всяким. Тело отправляют в морг, и дело с концом.
Ежевечерне здесь происходит дележ добычи. Жулики, которым удалось слямзить с прилавков несколько банок консервов, угощают тех, кто пришел с пустыми руками. Когда же в поисках временного убежища туда являются бродяги, не занимающиеся воровством, никто не спрашивает у них, почему они не воруют.
Никакого ущерба печам бездомный люд не причиняет, поэтому владельцы печей не имеют повода жаловаться.
На другой день после убийства Обмани-Глаза в Монмартрских обжигательных печах кроме дюжины постоянных обитателей оказалось много таких, которые обычно шли спать в ночлежки, но после этого убийства боялись там ночевать. Правда, не они совершили преступление, но когда нет ни документов, ни работы, ни хлеба — долго ли попасть на скамью подсудимых?
