Прощай, невинность! - Джойс Бренда (версия книг TXT) 📗

Софи крепко зажмурила глаза. Она не должна думать об отце своего ребенка, оставшемся в Нью-Йорке, который и понятия не имеет, что скоро станет отцом. И она не должна возвращаться к мысли, которая постоянно мешает ей, и не должна чувствовать себя виноватой из-за того, что носит его ребенка, ничего ему об этом не сказав.

Софи облегченно вздохнула, когда коляска остановилась перед домом Поля. Расплачиваясь с кучером, она увидела, что из дома вышел Веро и направился прямо к ней. Поль был в теплом шерстяном пальто и крепких черных башмаках.

— Bonjour, petite. — Поль улыбнулся, целуя Софи в щеку. — А где ваши перчатки? — Он снял с рук шерстяные митенки и протянул их Софи. — Ну-ка, наденьте, пока ваши ручки не окоченели!

Софи взяла митенки, ей было приятно, что о ней заботятся.

— Поль, вы куда-то собрались?

— Да, но вместе с вами. У меня есть идея, я хочу, чтобы вы кое с кем познакомились.

Софи удивленно подняла брови. Поль, взяв девушку за руку, повлек ее за собой по замерзшей улице. Над ними, на холме, стояли подобно стражам ветряные мельницы, их крылья сверкали от инея. Было очень холодно, и Бут казался пустынным, потому что с тротуаров убрали столики, а прохожих почти не было. Мальчишки не играли на мостовой, хозяева лавок не стояли, как обычно, в открытых дверях…

— Рашель дю Флюри — натурщица, — говорил на ходу Поль. — Ее часто приглашают позировать, но зарабатывает она не слишком много. Я говорил с ней о вас. Она готова стать вашей компаньонкой. Конечно, она хотела бы иметь время и для позирования, но, если это окажется невозможным, она откажется от своей работы на то время, пока вы в Париже.

— Если ее рекомендуете вы, я уверена, она мне понравится, — обрадовалась Софи.

Поль улыбнулся и остановился у какой-то двери. Поблекшая зеленая вывеска над ней сообщала, что это — кафе «Зуг». Изнутри доносились громкие голоса, смех. Когда Поль распахнул дверь, до Софи наконец дошло, что они вошли в питейное заведение, и она замерла на месте.

Поль посмотрел на нее.

— Рашель сказала, что будет ждать нас здесь. Она бывает у «Зуга» каждое утро.

— В салуне?!

— Мы называем это барами. Здесь бывают многие студенты, художники, натурщики, и в соседних кафе тоже. — Он улыбнулся. — Это не Нью-Йорк, Софи, здесь такие места считаются вполне приличными.

Софи, широко раскрыв глаза, огляделась по сторонам. Бар представлял собой большую комнату, обшитую деревянными панелями, теплую и уютную, с длинной стойкой сбоку — за ней бармен смешивал напитки. Народу оказалось не слишком много. Среди посетителей были не только мужчины; большинство пили кофе, но Софи увидела и вино, пиво, ликеры… Она посмотрела на Поля, ища поддержки. Еще только половина одиннадцатого утра, а эти люди пьют спиртное! Софи не была уверена, что ей можно находиться в таком месте, но, как сказал Поль, это ведь не Нью-Йорк. Это Монмартр.

— Рашель сидит вон там. Идемте, Софи.

Сердце Софи забилось быстрее. Недалеко от компании молодых людей, выглядевших бледными и усталыми, сидела в одиночестве молодая женщина, она пила кофе и отщипывала кусочки от небольшой длинной булки. Софи, удивленная и озадаченная, пошла следом за Полем.

Рашель встала, улыбаясь. Она была высокая и очень красивая. Ее красоту не могли испортить даже неописуемое черное шерстяное платье и ботинки, очень похожие на ботинки Поля. На плечи она набросила малиновый шарф, длинные вьющиеся каштановые волосы прихотливо обрамляли лицо. Улыбка светилась в ее глазах, ярко-голубых, почти бирюзовых.

— Bonjour, Поль. Доброе утро, мадемуазель. Вы, должно быть, Софи. Je suis enchantee [14].

Девушка с первого взгляда понравилась Софи. Ее улыбка казалась такой искренней. Достаточно было взглянуть в глаза Рашель, чтобы понять — это очень добрая и хорошо воспитанная женщина, и она чувствует себя непринужденно и свободно в этом мире. Софи снова посмотрела на мужские ботинки Рашель. Как может красивая женщина носить такую чудовищную обувь?

— Я очень рада познакомиться с вами, — сказала Софи.

— Пожалуйста, садитесь. — Рашель показала на свободные стулья.

Софи села. Поль заказал кофе. Они с Рашель начали обсуждать картину, для которой натурщица недавно позировала. Они сошлись на том, что художник, писавший Рашель — его звали Пикассо, — блестящий мастер, но не раскрывается до конца. Софи внимательно слушала, изучая в то же время красавицу натурщицу. Она уже решила, что Рашель будет ей отличной компаньонкой. И впервые за долгое время почувствовала себя немного спокойнее.

Глава 18

Нью-Йорк, декабрь 1901 года

Его не слишком смущало, что он пьян, хотя и был всего лишь полдень. Ведь сегодня — канун Рождества…

Эдвард сказал себе, что именно поэтому он сидит в своем новом длинном «даймлере» на Пятой авеню, как раз напротив особняка Ральстонов. Был канун Рождества, а всем известно, что в этот день положено веселиться, а не грустить в одиночестве.

Правда, Эдвард не помнил за собой особого веселья в рождественские дни. Ему было одиннадцать или двенадцать лет, когда его брат Джеймс, которого Эдвард боготворил, навсегда уехал из дома. И с тех пор Рождество стало днем печали.

Эдвард крепко вцепился в руль, вдруг снова почувствовав себя маленьким мальчиком, который считал себя виноватым в том, что брат ушел из дома. Но ему давно уже не двенадцать, и причиной его страданий было сейчас нечто совсем иное — некто по имени Софи.

Обычно Эдварду удавалось благополучно избегать мыслей о Софи О'Нил. И за четыре месяца, прошедшие с той ночи в Ойстер-бэй, когда он совратил эту девушку, Эдвард стал большим специалистом по умственным упражнениям подобного рода. Но сегодня был канун Рождества. Сегодня Эдвард не хотел проводить время с какой-нибудь безымянной размалеванной красоткой, а его желудок сжимался при одной лишь мысли о выпивке; к тому же он совершенно проигрался, так что не мог отправиться в компанию картежников. Да и не вынести ему сейчас пустой болтовни закадычных приятелей. Кроме того, большинство из них имели семьи, так что сегодня… Лишь совершенно одинокие бездельники могли нынче играть в покер у «Ла Бойта».

Эдвард чувствовал себя одиноким бездельником.

Он смотрел на особняк Ральстонов, гадая, что может в этот момент делать Софи. Думает ли она о нем, сожалеет ли о том, что произошло, а может быть, она ненавидит его так же, как он сам ненавидел себя, когда его ум прояснялся?

Ему вдруг стало очень нужно и важно узнать все это.

Эдвард вышел из «даймлера». Шел снег, и крупные снежинки падали ему на лицо. Эдвард забыл пальто, но лишь порадовался жгучему холоду. Если он и вправду решился сегодня увидеть Софи, ему надо быть как можно более трезвым.

Но, перейдя замерзшую, пустынную Пятую авеню, Эдвард вдруг испугался. Какого черта, что он делает? Неужели ему нужно видеть Софи для того, чтобы понять, как она его презирает? Боже, она ведь отказалась выйти за него замуж! Это было совершенно необъяснимо. Это до сих пор приводило его в такую ярость, что он готов был прошибить кулаком стену. Выходит, Софи просто использовала его.

Но хуже всего то, что Эдвард ничего не имел против женитьбы на Софи. Если бы он вообще хотел жениться, он бы выбрал именно ее. Перспектива такого рода выглядела довольно приятной. Вот только… Софи оказалась куда более упорной, чем воображал себе Эдвард. Она предпочитала навсегда остаться одной, лишь бы не выходить за него замуж.

А он-то думал, что она его любит. Как же он ошибался! Как он был самонадеян, тщеславен! «Я не могу выйти замуж без любви», — сказала она. Сегодня ее слова постоянно звучали в ушах Эдварда. Она его не любила тогда. И она не любит его сейчас.

Эдвард миновал двух сидящих каменных львов, охранявших вход в резиденцию Ральстонов, и по усыпанной гравием дорожке прошагал к дверям — мимо огромной ели, стоящей в центре лужайки. Ель сверкала от мишуры, а на ее верхушке красовалась блестящая звезда. Эдвард поднялся по ступеням и громко ударил в дверь бронзовым молотком. Он подумал, что сейчас, наверное, все сидят за ленчем и он явился не вовремя, — но это его не заботило. Он хотел знать, счастлива ли Софи, забыла ли она ту единственную, невероятную ночь.