Запретные мечты [Очарование золота] - Блейк Дженнифер (читать книги без txt) 📗
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, и попробую выполнить твою просьбу, хоть это и нелегко для меня. Вещи, которые на днях привезут из Нью-Йорка, будут моим последним подарком, пока… пока… Надеюсь, ты примешь их?
Сирена неохотно кивнула.
— Я не хотела тебя обижать, и мне не хотелось, чтобы ты посчитал меня неблагодарной. Прости, если причинила тебе боль.
— Это я должен просить прощения. Я не знал, что ты любишь Варда. Перли дала мне понять, что он сам тебе навязался. И, уж конечно, я и представить не мог, что он тебе обо всем расскажет. Это, наверное, показалось тебе большим оскорблением.
— По-моему, Вард просто хотел меня испытать. Ему казалось, что я ищу богатого мужа, и он решил проверить, так ли это на самом деле.
— А ты дала ему понять, что деньги для тебя ничего не значат, — констатировал Натан мрачно. Сирена едва не разрыдалась.
— Можно сказать и так.
Натан молчал. Некоторое время он стоял не двигаясь и не отрываясь смотрел на нее, потом неожиданно сжал кулаки и направился к камину.
— Какое совпадение, что ты об этом заговорила. Я сегодня весь день думал о Варде.
— Да? Удивительно!
Она тоже думала о нем сегодня, но не хотела, чтобы Натан это знал.
— Интересно, что он подумает, когда узнает, что ты теперь моя жена…
— Что?
Сирена прижала руку к горлу, кровь отхлынула у нее от лица.
— Это ведь вполне может случиться. Что стоит ему взять газету и прочитать о нашей свадьбе в колонке новостей? Или ему об этом расскажет кто-нибудь из «Эльдорадо». Может быть, он уже обо всем знает. Вряд ли Перли упустила случай поведать ему эту удивительную новость.
— О чем ты говоришь? — она все еще не понимала.
— Я хочу сообщить тебе, Сирена, — вздохнул Натан, с горечью посмотрев на нее, — что Вард жив. Он вернулся в Криппл-Крик два дня назад.
16.
В первую неделю Нового года новость облетела весь город. За нее ухватились все газеты, напечатавшие об этом удивительном возвращении к жизни целые статьи под броскими заголовками. Вард Данбар попал в очень отдаленный район в юго-западной части Южной Резервации. Лошадь вместе с седоком сорвалась с обрыва. Вард сломал ногу, повредил плечо и, кроме того, получил сильное сотрясение мозга. Он бы умер от голода и ран, если бы на него не наткнулась группа кочующих индейцев. Они взяли его с собой и выходили. Согласно договору, заключенному четырнадцать лет назад, этим индейцам предписывалось проживать в резервации в штате Юта и юго-западном Колорадо. Люди, которые спасли Варда, покинули резервацию незаконно и поэтому остерегались сообщать кому-либо о своей находке, из-за чего Вард не мог послать домой весточку о себе. Как бы там ни было, Вард поправился, окреп и стал осознавать, что с ним произошло, лишь глубокой осенью. К началу зимы он уже снова мог ездить верхом, а потом ему удалось убедить вождя индейцев, что он не принесет им никаких неприятностей, и, одолжив у них коня, он наконец вернулся в цивилизованный мир.
Сирену с каждым днем все больше охватывало беспокойство. Раздражение, которое она изо всех сил старалась скрывать, временами сменялось усталостью и безразличием. Она стала выходить из своей комнаты, когда Натан уезжал в город или на шахты, и бродила по дому, вверх и вниз по лестнице, заглядывала в двери, задерживаясь иногда, чтобы поднять какую-нибудь безделушку, одну из сотен в этом доме. Дочь миссис Энсон, Доркас, замкнутая, но услужливая девушка, имевшая привычку нервно теребить волосы и понимавшая, чего от нее хотят, только с третьего раза, вскрикивала и роняла что-нибудь всякий раз, когда натыкалась на Сирену в длинном капоте. Сама миссис Энсон, увидев Сирену в одном из холодных коридоров, неизменно делала недовольное лицо и упрекала ее за неосторожность. А когда она вошла в кабинет Натана в башенке и увидела Сирену, изучающую, склонившись над столом, лежавший под стеклом номер «Криппл-Крик крашер», главной газеты города, напечатанной золотистой краской, взгляд ее сделался более чем неодобрительным.
Дом был большой, и в этом заключалась его главная особенность. Массивная входная дверь находилась не в центре, как обычно, а сбоку. Добраться до нее можно было либо через боковой портик, которым заканчивалась главная аллея, либо по лестнице, поднимавшейся от лужайки на веранду. На длинной открытой веранде, окруженной замысловато изогнутыми перилами, стояло несколько кресел и висел гамак. Теплыми летними вечерами здесь, без сомнения, очень приятно отдыхать в одиночестве, но сейчас было слишком холодно и ветрено, к тому же деревянный пол обледенел и сделался скользким. То же самое можно было сказать и о застекленном балконе, и о небольшой беседке в форме башенки в саду, возле ручейка.
Входная дверь вела в большой холл, слева от нее располагалась лестница, прямо под ней — кабинет Натана. В одной из боковых башенок помещалась библиотека, изогнутые ряды полок с книгами в кожаных, тисненных золотом переплетах поднимались чуть ли не до потолка, некоторые тома можно было достать только с помощью лесенки. Прямо за кабинетом находилась столовая — мрачная комната с темным, почти черным столом и буфетом, горчичного цвета портьерами и чересчур натуралистичным изображением пары убитых фазанов над камином из черного мрамора. К столовой примыкала буфетная; из нее к столу подавали горячие блюда и туда же уносили грязную посуду. Под буфетной располагалась кухня. Еду в буфетную доставляли из кухни на специальном подъемнике. Прачечная тоже находилась в подвале первого этажа рядом с кухней.
Другая дверь из столовой вела в главную гостиную — большой, помпезного вида зал с обитой темно-зеленой тканью мебелью и зелеными занавесками с золотой каймой, которые никогда не открывали, чтобы не выцветали брюссельские ковры. В одном из углов стоял орган. Восковые свечи в подсвечниках по бокам инструмента покоробились и скривились, видимо, от жары, хотя сейчас здесь царил жуткий холод. Сирена нажимала педали, пока не устала, но ей не удалось извлечь из органа ни единого звука, в гостиной царила мертвая тишина.
К главной гостиной примыкала комната поменьше. Эта территория в часы отдыха принадлежала хозяйке дома. Сюда Натан поставил купленный для Сирены рояль, а на одном из столиков возвышалась швейная машинка. У стены стоял небольшой рабочий столик, рядом с ним плетеный стул, несколько этажерок, полки которых были сплошь заставлены всевозможными табакерками, бронзовыми статуэтками, ракушками, фигурками из слоновой кости, китайского фарфора и паросского мрамора. Эта комната почему-то показалась Сирене прямо-таки удушающе тесной: то ли из-за огромного рояля, то ли из-за многочисленных безделушек. Во всем остальном она представляла собой довольно милый уголок с шелковыми занавесками пшеничного и кремового цвета и светлым золотисто-зеленым ковром. С этой комнатой соединялась комнатка в башне, в которой находилось множество горшков с пальмами и папоротниками; тут, как и в большинстве других комнат, стояло множество маленьких пуфиков и кушеток, обитых тканью с изображением листьев и цветов.
На втором этаже находилось несколько спален, каждая с отдельной ванной, похожих на спальню Сирены, этажом выше располагались спальни для женской прислуги, с ваннами в каждом конце коридора, и комната для отдыха. Там же находилась и кладовая, в которую убирали чемоданы и саквояжи, когда хозяева возвращались из путешествий, там же хранилась ненужная мебель. Рядом с кладовой располагалась бельевая комната, в которой лежали стопки простыней, пододеяльников, наволочек, полотенец для рук, для лица, для ванной, а также целый склад разнообразных тканей, начиная с тика для постельного белья и кончая материалом для распашонок.
Мужская прислуга в доме не ночевала. У кучера был свой угол в конюшне, у главного повара — собственный домик рядом с ледником, постройкой, где хранилась вода, и сооружением, где держали запас керосина для ламп.
В самом конце декабря до Криппл-Крик наконец дотянули Центральную железную дорогу; стройка завершилась сооружением нового депо в конце Беннет-авеню. По узкоколейной дороге Флоренс — Кэнтон-Сити прежде бегали небольшие паровозики, с виду напоминавшие чайник. Теперь в город провели дорогу со стандартной колеей, по которой могли ходить настоящие поезда. На ведущем во Флоренс шоссе сразу сократилось число повозок, которые раньше ежедневно с ужасающим грохотом тащились мимо Бристлекона. Но звон колокольчиков, цоканье копыт и грохот ломовых телег, нагруженных товарами или вещами какой-нибудь переезжающей семьи, еще не успели стать непривычными звуками. Поэтому очередная проезжающая мимо повозка не вызывала ни у кого интереса или недоумения до тех пор, пока кучер не прикрикнул на лошадей и не остановил экипаж прямо перед домом…
