Шелковый путь «Борисфена» (СИ) - Ромик Ева (читать книги .txt) 📗
— Брезгуют нашим простым питьем, — пожаловался Николай своему капитану. — Иль просто не любят? А? Видать, к шампанскому больше привычные!
Фон Моллер покачал головой:
— Нет, пожалуй. Шампанское он тоже пить не станет, равно, как и пиво. А свари-ка ты ему, Николай, узвару вашего, да побольше!
Что матросу объяснять разные тонкости, вроде того, что пузырьки из кваса царапают горло, а для Лоренцини это все одно, что фон Моллеру гнать корабль на рифы.
После бани Сандро спал так крепко, как никогда в жизни, а наутро проснулся по-настоящему голодным. Теперь и усиленное питание, назначенное шотландцем, не казалось издевательством. Следующий раз он шел в баню без удовольствия, но все же не как на эшафот.
Фон Моллера частенько не бывало дома. Ремонт на бриге близился к завершению. После свидетельства Сандро с Карла Ивановича были сняты все взыскания. За геройское поведение во время боя с пиратами его восстановили в прежнем звании. Так что теперь он сделался полноправным капитаном “Борисфена”.
Однажды Карл явился домой раньше обычного и положил перед Сандро небольшой сверток:
— Твое?
В пакете лежал кошелек с вышитыми инициалами маэстро.
— Эти сукины дети, видать, успели поделить награбленное и распихали свои доли по углам да щелям. Ремонтируем и находим. На той неделе я вдове Тихонова ордена его отнес, под бухтой каната нашли, на которой супруга твоя сидеть любила. А кошелечек этот уж не знаю где и обнаружили, мне его боцман сегодня утром передал.
В кошельке Сандро нашел сорок два дуката (из трехсот!) и бриллиантовую булавку для галстука, рождественский подарок Эрнестины фон Хольдринг. Несомненно, это была чья-то доля, а остальное, вероятно, прихватил с собой Дино, когда бежал с корабля.
Бриллиант Сандро подарил Дмитрию, когда тот вместе со своей младшей сестрой пришел навестить его.
— Ах, хорошая девушка, — вздохнул фон Моллер вслед Ирине. — Не место ей на базаре. Не должна такая красота служить приманкой для покупателей!
Чтобы понимать, какое значение имеет республика для генуэзцев, вовсе не нужно быть потомком воинственных лигурийцев.
Киселев понимал. Он, как и Нина, успел сжиться, срастись с этим городом. Любые потрясения, случавшиеся здесь, волновали его так же остро, как и новости из России.
Жизнь дипломата никогда не бывает спокойной, но этот год оказался особо щедрым на события. В России — Павел, который наконец-то вырвался из-под материнской опеки и теперь хочет все переделать, перекроить, переиначить по-своему. Здесь — все нарастающая угроза со стороны Франции. Наполеон захватил все прилегающие территории, подошел к городу почти вплотную. В такой ситуации никакой нейтралитет не способен помочь. По сути, правительству ничего более не остается, как согласиться на новое изменение государственного строя. Только добровольно подчинившись Франции, генуэзцы могут в очередной раз спасти свою республику.
После отбытия “Борисфена” Киселев со дня на день ожидал чего-либо подобного, и вот это произошло.
Шестого июня был заключен договор с Бонапартом, по которому Генуя ввела у себя французские порядки и стала именоваться Лигурийской республикой. Ее пределы при этом были несколько увеличены, но пришлось пожертвовать флотом. Отныне о господстве на море генуэзцам нечего и мечтать. От некогда могущественного флота осталось всего пять галер и несколько вооруженных лодок. Французы оставили город практически беззащитным перед любым возможным нападением.
Но самой шокирующей новостью стало возвращение Мары и весть о том, что случилось в Стамбуле.
Дон Гаспаро поспешил к Киселеву сразу же, как только Мара и Энрико сообщили, в чем дело.
У старика дрожали руки, но взгляд был решителен, а голос тверд.
В тот же вечер посланец отправился в Вену, к баронессе фон Хольдринг и князю Голицыну.
Проводив гонца, Данила Степанович возвратился в палаццо. Антонела ждала его во дворе, сидя за столом.
— Наверное, меня вызовут в Петербург, — сказал он.
— Это хорошо, что они там вместе, — проговорила она после минутного молчания.
— И не вздумай! — загремел Киселев. Никогда прежде он не повышал на Антонелу голоса и сейчас закричал скорее от растерянности и бессилия, нежели от необходимости. — Хватит с нас одной строптивой!
Как объяснить ей ту страшную угрозу, что нависла теперь над всем семейством Киселевых? Если кара коснется Даниила, то пострадает не только он, но и его брат Алексей, и вся московская родня, и Антонела, если она будет рядом. Так заведено в России испокон веков: уж коль опала, так на всех, виновных и невинных, чтоб другим неповадно было!
— Останешься здесь, — постановил Данила Степанович.
Но еще до того, как возвратился гонец, еще до вызова в Санкт-Петербург, пришло первое письмо от Сандро. А через две недели он буквально забросал Киселева письмами. Теперь Лоренцини не преследуют, но Нина Аристарховна исчезла. А тут и вызов не замедлил себя ждать.
Отправляясь в Петербург, Киселев написал Сандро последнее письмо, но адресовал его уже не в Севастополь, а в Киев, дядюшке Нины Аристарховны. В случае, если Нины в Киеве не окажется, он советовал Сандро ехать сразу в Москву.
“В Петербурге Нина Аристарховна известна, некогда граф представлял ее ко двору, — писал он, — там она скорее найдет знакомых и помощь. Если Милорадов увез вашу супругу силой или обманом, ему не выгодно выставлять ее на показ. На его месте я спрятал бы ее там, где ранее она никогда не бывала, в Москве или в своем поместье. В Саратов, вероятнее всего, он ее не повезет, ибо сам там никого не знает.
В Москве живет мой брат Алексей. Он поможет вам. Я же, в свою очередь, как только окажусь в Санкт-Петербурге, выясню, нет ли Нины Аристарховны там. Если найду, сразу напишу вам в дом моего брата, если же нет, отправлюсь в Павино при первой же возможности”.
Белые стены кремля. Волхов. Новгород. Ильмень-озеро, породившее в Сергее когда-то мечты о море. Еще чуть-чуть и дома. Права была маменька. Никакая Италия не сравнится с красотой их родимой земли.
— Нина, — осторожно начал Сергей, когда карета свернула на дорогу, ведущую к его имениям, — заедем в Павино. Проведаем маменькину могилу.
— Конечно, Сергей Андреевич! — сразу же согласилась она. — Как же не поклониться?
Вот и прекрасно!
Можно оставить ее в Бояровке, под присмотром Марфы. А объясниться потом письмом. Пока Сергей уладит дела в столице, Нина пообвыкнет, соскучится. Да и нелишне будет убедиться в том, что Лоренцини не успел ее обрюхатить. Ни Киселев, ни его итальянка не знают, что Сергей купил новое имение. Им нужно будет написать, что она осталась погостить, не указывая, где именно. А больше Нину никто искать не станет.
На этот раз барскую карету встречали с почестями. Сама Марфа, красивая, нарядная, вышла к воротам с хлебом-солью, а вся дворня выстроилась на ступенях несмеяновского дома. Управительница поклонилась в пояс Сергею и уколола ледяным взглядом Нину (никак та самая графиня, что маменька Сергею Андреевичу в жены прочили?):
— Добро пожаловать барин! Милости просим, Ваше сиятельство!
“Что ж она так зло?” — подумала Нина и хотела было сказать, чтоб не называли ее больше графиней, да не стала. Какая теперь разница? А Сергей спросил:
— Ждала, Марфушенька? Откуда знала, что сегодня будем?
— Не знала, барин, — ответила Марфа, — но ждала. Каждый день ждала!
Он ласково потрепал ее по щеке:
— Надолго не задержусь. Не могу, как бы ни хотелось! Но за службу верную тебя облагодетельствую!
Направляясь в дом, Сергей обратил внимание на то, что над баней уже вьется легкий дымок. “Шустра Марфа, ох шустра!” — с удовольствием подумал он.
Как только графиню проводили в отведенные для нее покои, барин с управительницей заперлись в горнице, которую еще при бывшем владельце, барине Несмеянове, дворовые прозвали “тайной канцелярией”. Сейчас Марфа обустроила здесь свой кабинет. Тут она хранила списки холопских провинностей, которые вела с завидной аккуратностью, внося в тетрадь не только все увиденное и услышанное, но и любую явную сплетню или навет, коими местное население никогда не гнушалось.
