Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ) - Львофф Юлия (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
Хинзури не поверила истории Ану-син, которую придумал и выдал за правду жрец Илшу; для неё, дочери влиятельного вельможи из Киша, девушка, однажды неизвестно откуда появившаяся в храме, оставалась «безродной выскочкой». И вот эта безродная выскочка виновата в её разочарованиях и обидах, которые с каждым днём жгли всё сильнее. Как же избавиться от дерзкой самозванки и получить желаемое? Недолго думая, Хинзури пожаловалась своему отцу, а тот, в свою очередь, обратился за помощью к брату — старшему жрецу храма Белет-экалим. Служитель богини, чьё имя означало «госпожа великого дома», обещал урскому вельможе вмешаться в дела храма Иштар, Дарующей воду, отправив жалобу в верховную жреческую коллегию.
Пока главы коллегии обсуждали в жарких спорах, кому стать эном в храме Иштар, Хинзури решила нанести оскорбление той, которая лишила её всех привилегий.
— Уж не вообразила ли ты себя верховной жрицей в нашем храме? — однажды, после молебена, подступила она к Ану-син, когда та направлялась к эгипару. — Не слишком ли торопишься занять место эна Илшу: ведь он ещё жив?
Вопрос и высокомерный тон, каким он был задан, произвели впечатление, которое вызывает падение крупного камня в тихую заводь. Проницательный разум мог уловить бурные водовороты в молчании, которое последовало за этим. Жрицы, которые слышали слова Хинзури, воззрились на Ану-син в ожидании её ответа.
Ану-син, не теряя достоинства, присущего должности сангу, повернулась к Хинзури и спокойным тоном произнесла:
— Если бы я избрала для себя жребий энту, но сомневалась в верности своего выбора, ты была бы последним человеком, к мнению которого я прислушалась.
— До чего же ты глупа! — рассмеялась Хинзури, заметно раздражённая словами и видом сангу, показавшимся ей непростительно надменным. И затем, не сдержавшись, хвастливо произнесла: — Знай же, что, когда Эрешкигаль призовёт этемму Илшу в свою обитель, его место здесь займёт другой мужчина. И это будет мой родной дядя! Когда же он появится здесь, я сделаю всё для того, чтобы тебя вышвырнули прочь!
Ану-син возмутило вызывающее поведение Хинзури, но она взяла себя в руки и ответила так же спокойно:
— Сначала мы дождёмся твоего дядю.
У Хинзури задрожали губы. Она уже приготовилась резко ответить сангу, но, окинув взглядом других жриц, наблюдавших за их перепалкой, девушка не ощутила их поддержки. Ни одного союзника! Хинзури проглотила своё поражение, однако жажда мести стала только сильнее.
Хотя угрозы Хинзури вполне могли оказаться оправданными, Ану-син не поверила ей. Нет, в том, что дядя Хинзури состоял в жреческой коллегии Киша и имел там влиятельные связи, она не сомневалась. Однако уверенности в собственной победе ей придавали слова Оннеса, который обещал поговорить о ней с самим царём.
На следующий день после ссоры с Хинзури, произошедшей на глазах у жриц, Ану-син ужинала в одиночестве в своих покоях, где было не так жарко. Храмовый служка принёс ей блюдо с фигами и свежим овечьим сыром, разрезанную дыню, а также кувшин с молодым игристым напитком.
Вкус спелых фиг был превосходным, нежный сыр таял во рту, мякоть дыни казалась слаще мёда. Ану-син наслаждалась ужином, утоляя аппетит, который, к её удивлению, заметно возрос в последнее время. Только с последним глотком вина она почувствовала, что его вкус изменился. Она выпила немного воды, чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, но сделала только хуже: сначала её стошнило, а потом в глазах внезапно потемнело, голова закружилась так сильно, что Ану-син упала и больше не смогла подняться.
Её взгляд заволокло туманом, но всё же она сумела различить силуэты двух девушек — Хинзури и её подруги из храмового хора.
— Т…ты ч…что… ты от…отравил…ла м…меня? — Ану-син попыталась возмутиться, но непослушные слова путались, переплетаясь друг с другом.
Хинзури наклонилась над своей жертвой.
— Не бойся, ты не умрёшь от травяной настойки, которую я добавила в твоё любимое вино, — с кривой усмешкой сказала она, холодно глядя в глаза Ану-син. — Это не яд, а только средство, с помощью которого можно определить наверняка, в тягости ли женщина. Оно действует немного одурманивающе, но вместе с тем открывает правду. Не правда ли, забавный напиток? Я ведь давно наблюдаю за тобой, а с тех пор, как тебя назвали сангу, мои глаза стали ещё зорче. Зато ты всё это время была так занята, ты так усердно трудилась ради блага и процветания храма, что не заметила изменений в себе самой. Признайся, тебя ведь не встревожило то, что уже больше месяца у тебя нет очищений? не насторожило, что грудь стала тяжелее и горячее? не удивило, что стала исчезать линия талии?
Веки Ану-син тяжелели, слипались, губы словно одеревенели, голова казалась тяжёлой и вся горела, точно в неё влили расплавленный свинец. Но сознание, которое изо всех сил сопротивлялось вязкому туману, говорило ей, что Хинзури права.
— Спи, спи крепко, безродная выскочка, которая посмела примерить на себя чужую судьбу! Когда ты проснёшся, всё для тебя изменится бесповоротно, и я буду отмщена. А ты — погибнешь…
Голос Хинзури стал глуше, какое-то время в ушах Ану-син ещё звучали отзвуки её злорадного смеха, а потом всё утонуло, поглощённое тяжёлым туманом.
Придя в себя, вспомнив слова Хинзури, Ану-син мгновенно оценила опасность ситуации: если она и вправду в тягости (а для сомнений не осталось ни одной причины), о сане энту можно больше не мечтать. Ведь Хинзури неизбежно расскажет всё и эну Илшу, и своему дяде из жреческой коллегии. Её обвинят в нарушении храмовых законов, или ещё хуже: заявят, что она намеренно скрыла беременность, чтобы обманом заполучить сан верховной жрицы. Последствия этого были непредсказуемы. Хотя нет — последствия были как раз очевидны.
Согласно древней традиции, служительницы, которым предстояло занять почётное место в жреческой иерархии, должны были оставаться незамужними и бездетными. Те же, кто вступил в брак (старинный запрет всё чаще нарушался в пользу выгодных для храма союзов), не имели права рожать детей. Сложность положения таких жриц не терпела никаких поблажек. Малейшее несоответствие избранной на должность главы храма приводило к её немедленному исключению из жреческой коллегии.
Положение Ану-син оказалось сложным вдвойне. Беременность не только закрывала для неё путь на вершину в жреческой иерархии, символом которой была неоспоримая власть в храме, но также ставила под угрозу её нынешнее положение. Сангу, как и энту, полагалось оставаться бездетной.
Ану-син охватила настоящая паника. Тот мир, который она так старательно возводила, мог рухнуть, разбиться на мелкие осколки и исчезнуть в любой момент. Чем больше она думала, тем беспомощнее мысли приходили ей в голову, как поступить в этом случае. Конечно, она знала, что в их храме были кадишту, которые рожали детей от паломников: девочки, вырастая, сами становились кадишту, а мальчики — либо храмовыми служками, либо стражниками. Были ещё те, кого называли кургара — служащие храма, которые принимали участие в определённых праздниках, а в остальное время выполняли тяжёлую работу. Ану-син видела этих юношей: скопцов с женоподобными раскрашенными лицами, которые распевали гимны мальчишескими осипшими голосами и бесстыдными плясками сопровождали праздничное шествие жриц.
Кадишту было позволено иметь внебрачных детей, но жрицам высшей касты приходилось выбирать между материнством и почётной должностью. Ану-син сделала свой выбор без колебаний, однако ей требовалась помощь, и она решила обратиться за ней к жрице Ишхары.
Сидури была её единственной близкой подругой, её верным союзником, которому можно доверить любую тайну. Возможно, она и впредь им останется.
Ану-син не могла откладывать разговор с Сидури ни на день, ни на час — сложившееся положение обязывало её действовать как можно быстрее. И она немедленно послала к жрице Ишхары своего гонца с просьбой о встрече.
Редко человеческое лицо выражает такое потрясение, какое выражало лицо Сидури в тот момент, когда Ану-син призналась ей в своей беременности.
