Гордая американка - Бенцони Жюльетта (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
На следующий день миссис Каррингтон покинула Венецию, ни с кем не простившись. Ей сделалась невыносима волнующая атмосфера этого города, ставшего свидетелем ее горчайшего унижения. Перед отъездом она написала два письма: одно – Делии, в котором назначила встречу в первых числах августа в Париже, другое – Элейн Орсеоло, в котором, упрекнув адресатку в попустительстве пренебрежению со стороны мисс Хопкинс священными узами, она поручала ей покровительство над последней и просила вывезти девушку в Париж самостоятельно либо поручить эту миссию доверенному лицу. Сама Александра не больно-то верила в быстрый приезд свекрови и надеялась, что Делия, предоставленная самой себе и знающая, что ее поведение вызовет негодование всей семьи, возьмется за ум и вернется на путь следования долгу.
В поезде, уносившем ее в Вену, молодая женщина чувствовала себя на удивление дурно. На самом деле ей совершенно не хотелось ехать в Австрию. Она мечтала о другом – о возвращении домой, подобно тому, как раненый зверь стремится в свою безопасную нору, чтобы зализывать там раны. Впрочем, она не хотела расстраивать дорогую тетушку Эмити и пускаться в обратный путь без нее: у них было условленно встретиться в Париже в первых числах августа. Значит, ей ничего другого не оставалось, кроме как убивать время на протяжении почти двух недель.
Едва оказавшись на месте, она задалась вопросом, чем, собственно, займется. Уже несколько дней столица Габсбургов плавилась под немилосердными лучами солнца, и гремящие одна за другой грозы не приносили даже дуновения прохлады. Знаменитый «голубой» Дунай походил цветом на ртуть, листья деревьев были покрыты густым слоем пыли. Здесь Александре нечем было дышать, не то, что на морском берегу. Тем не менее в городе царило оживление. Через четыре дня, 26 июля, должен был состояться праздник Святой Анны, третий по значимости религиозный праздник в Вене, не считая Рождества и Пасхи, поэтому люди стекались сюда со всех концов страны.
Несмотря на трудности, клерки отеля «Руаяль Даниэли» совершили подвиг и забронировали ей номер в гостинице «Империаль», самой роскошной во всем городе, где назначала встречи австро-венгерская знать, вкусам которой отвечала здешняя пышная лепнина, белый, розовый и серый мрамор и огромные хрустальные люстры. Сам император, чьим именем была названа гостиница, не брезговал появляться здесь. Этот величественный замок входил в ансамбль построек, недавно возведенных на Круге – большом кольцевом бульваре, тонущем в зелени, который Франц-Иосиф велел разбить на месте старых укреплений, снесенных им в 1857 году. Пышность интерьеров оставила Александру равнодушной: мебель она нашла тяжелой, совсем не отвечающей ее вкусу, однако несколько дней она была готова перетерпеть и в такой обстановке.
Увы, если она рассчитывала спокойно погрузиться в изучение детских лет бедняжки Марии-Антуанетты, которую она в последнее время совсем забросила, то ее ждало разочарование. В Австрии ее соотечественники были редкими гостями, и в отеле она оказалась единственной американкой, хотя здесь привыкли принимать видных иностранных деятелей – таких, как президент Мак-Магон, Бисмарк, Вагнер и персидский шах. Она быстро обратила внимание, что вызывает у всех острое любопытство, поскольку воспринимается как экзотический экспонат. Ее красота и изящество завораживали буквально каждого. Она не могла пересечь холл, чтобы на нее не устремлялись все взгляды; к этому она была привычна, однако мужчины часто адресовали ей к тому же нескромные комплименты. Блистательные офицеры, во множестве водившиеся в гостиничных салонах, были склонны принимать это ослепительное создание, которое никто не сопровождал, не за то, чем оно являлось на самом деле. Даже если бы она во всеуслышанье объявила о своем родстве с главным прокурором штата Нью-Йорк, это осталось бы гласом вопиющего в пустыне: здешние ценители дамской красоты понятия не имели, с чем это едят.
Некоторые из молодых людей были красивы, привлекательны, изящны, изысканны; все с безупречной осанкой прогуливались среди интерьеров в своих белых, красных, зеленых мундирах, однако у Александры не было ни малейшего желания, чтобы кто-нибудь из них стал за ней по-настоящему ухаживать. Правда, одного высокомерного вида и жестов на грани невежливости оказывалось недостаточно: горничная устала таскать ей в номер цветы с записочками, которые красотка отказывалась даже читать. Камеристка уже не знала, как выполнять поручения постоялицы поступать с букетами по своему усмотрению; в конце концов она по простоте душевной решила отправлять их прямиком в соседнюю церковь.
Прошло всего два дня, а перед Александрой уже стояла отчаянная дилемма: либо запереться в номере, либо выходить, обряженной в глубокий траур.
На третий день, решив во что бы то ни стало наведаться во дворец Хонбрунн и для этого добраться до нанятого на целую неделю экипажа, она сунула в руки своей горничной огромный букет красных роз, который только что втащили к ней в номер, и спустилась в холл, уверенно сжимая белый зонтик с зеленой оторочкой, которым намеревалась расчищать себе путь.
Худшие опасения начали оправдываться незамедлительно: не успела она сойти с лестницы, как великолепный офицер императорской гвардии ринулся к ней, встал по стойке смирно и попробовал представиться:
– Граф Франц-Йозеф фон…
Александра не дала ему закончить. Окинув его ледяным взглядом, она молвила:
– Я вас не знаю, сударь, и нисколько не желаю знать. Будьте так добры, не мешайте мне и немедленно позвольте пройти.
Фраза была произнесена по-французски, и молодой человек, высокий блондин с чудесными голубыми глазами, по всей видимости, знал этот язык, ибо покраснел, как рак; впрочем, он и не подумал посторониться, а вздумал настаивать.
– Мадам, – возразил он, – я тот, кто…
Было ясно, что ему не хватит светлого времени суток, чтобы добраться до конца мысли. Но внезапно на его плечо легла чья-то рука, и сухой голос отчеканил:
– Лейтенант, моя племянница ясно дала вам понять, что вы ей мешаете. Удивляюсь, что столь благородный человек упорствует в столь неподобающем поведении…
Александра едва удержалась, чтобы не вскрикнуть от радости: маркиз де Моден, щегольски обтянутый сюртуком бисквитного цвета и расшитым шелковым жилетом, с цветком гардении в петлице, безжалостно улыбался наглецу, на которого произвела сильное впечатление его великосветская осанка. Офицер поспешно отступил, бормоча скомканные извинения.
– Маркиз! – воскликнула молодая женщина с облегчением и признательностью, – как я рада вас видеть! Но какими судьбами вы здесь оказались?
– Этот вопрос следовало бы переадресовать вам, мое милое дитя. Я считал, что вы до сих пор находитесь в Венеции, а вы тем временем…
– Уехала оттуда, как можете сами убедиться! Слишком спокойная лагуна наскучила мне…
– И вы решили посмотреть, не волнуется ли Дунай? Куда вы, собственно, направляетесь? Не можем же мы весь день стоять на ступеньках этой лестницы, какой бы великолепной она ни была?
– Я собиралась посетить Хонбрунн. Перед отелем стоит моя карета.
– Так поедем вместе! Однако приблизиться к дворцу вам не удастся: там проводит лето императорская семья, там живет сам император… А вы по-прежнему упорно идете по следу бедняжки-королевы?
– Да. Не хочу возвращаться домой, не посетив места, где она провела детство.
– Вы скоро возвращаетесь в Америку?
– В начале следующего месяца, когда… месье и мадам Риво возвратятся из Турени. Мы уедем из Франции вместе.
Пока карета катила в западном направлении, Моден изучал профиль молоденькой спутницы. Этому тонкому психологу ничего не стоило разглядеть под дичиной наигранной веселости рану, нанесенную ей прямо в сердце. Раненая требовала самого деликатного обхождения. Однако маркиз, вознамерившись следовать обходным путем, только разбередил рану, сам того не зная. Он спросил:
– Куда вы дели свою обворожительную невестку? Уговорили вернуться к жениху?
– Нет, я оставила ее в Венеции, на попечение графини Орсеоло. Что до жениха, то она поменяла его на другого.
