Гордая американка - Бенцони Жюльетта (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
«Дорогая Александра, – писал Джонатан, – я посылаю вам эту подлую статейку не для того, чтобы причинить вам боль или принудить к угрызениям совести, а для того, чтобы вы лучше поняли мотивы решения, которое я вынужден принять. Я отпустил вас в Европу с огромным беспокойством, в котором не стал признаваться. Внутренний голос нашептывал мне, что я вас потеряю. Ведь для меня никогда не было тайной, что я не тот, о ком вы мечтали. Я слишком стар, а вы молоды, я слишком занят, чтобы окружить вас вниманием, как бы мне этого ни хотелось. С другой стороны, мне никогда не удавалось продемонстрировать вам, сколь глубоки чувства, которые вы мне внушаете: для этого я слишком неловок.
Когда мы поженились, я не верил в свою удачу, и должен сознаться, что ваша необыкновенная красота, которой я так гордился, немного меня страшила. Вы меня волнуете – вот правильное слово, поэтому в интимные моменты я теряюсь, меня словно охватывает паралич… Но оставим самобичевание. Прежде всего я желаю вам счастья, поэтому возвращаю вам свободу. Развод не вызовет шума и не причинит вреда ни вашему будущему, ни моему положению. Мои адвокаты получат точные инструкции, чтобы расставание прошло мирно и ни в чем не ущемило ваших интересов… Полагаю, ваша семья охотно займется деталями, не слишком для вас приятными. Лучше будет, если вы теперь не станете торопиться с возвращением в Америку.
Не берите на себя труд писать мне ответное письмо с бесполезными объяснениями и извинениями, которые ничего не дадут. Сам я намерен оставить на несколько недель Нью-Йорк. Как вы понимаете, мне необходим покой и тишина. Впредь мы будем держать связь через юридическую контору, адрес которой прилагается.
Сожалею лишь о том, дорогая, что вы недостаточно мне доверяете и не сообщили мне собственноручно, что остановили свой выбор на другом. Пусть мне не хватает отваги пожелать вам много счастья, я все же наберусь храбрости, чтобы напутствовать: удачи!»
Александра долго сидела неподвижно, как громом пораженная, сжав ужасное письмо скрюченными пальцами. Потом она двинулась походкой сомнамбулы в спальню, где рухнула на кровать. Ее сотрясали столь неудержимые рыдания, что, пролив все слезы, она не ощутила обычного в подобных случаях облегчения.
Несколькими часами позже того же дня Антуан Лоран свернул за угол и перешел с нового бульвара Монпарнас на улицу Кампань-Премьер. Накануне он возвратился из поездки, в которой не забирался дальше Москвы и Санкт-Петербурга, ибо, прибыв туда, получил из рук французского посла депешу полковника Герара, в которой тот извинялся за недоразумение и сообщал, что высококвалифицированным услугам Лорана не найдется применения на театре японско-русских боевых действий. Поскольку официально Лоран разъезжал в роли живописца, то тотчас же отправиться обратно было невозможно; Антуан воспользовался остановкой, чтобы написать несколько портретов представителей высшего общества. Он провел время с немалой приятностью и даже понежился несколько часов в обществе танцовщицы из Императорского балетного театра.
Прихватив в России несколько «сувениров», он нанес первый визит в «Клозери де Лила», где надеялся встретить папашу Муано. Но оказалось, что тот уже сутки не появляется, так что даже Люсьен начинал тревожиться: постоянный клиент заведения всегда заранее предупреждал о своем предстоящем отсутствии.
– Схожу к нему, узнаю, не приболел ли, – вызвался Антуан. Уже через несколько минут он шагал по тихой улочке, где на втором этаже зажиточного дома с садом обитал его друг. Оживление этой провинциальной, почти сельской артерии придавал лишь жокей-клуб да каретный двор по соседству, в котором собирались в маленьком кафе кучера. Помимо этой публики, здесь можно было встретить разве что женщин, торопящихся за покупками, да бродячих кошек. Поэтому Антуан удивился, увидев в дверях у старого приятеля расхристанную консьержку, которая, беседуя с полицейским, усердно сморкалась в большой клетчатый платок. Он тем не менее подошел к дверям, уверенный, что сия особа сделалась жертвой ограбления и теперь повествует о своих бедах терпеливому слушателю; однако полицейский вежливо остановил его, когда он собрался перешагнуть через порог, и, прикоснувшись к кепи, сказал:
– Прошу прощения, месье, куда вы направляетесь?
– К приятелю.
– Как его имя?
– А вы любопытны! – Художник был не только удивлен, но и несколько встревожен. Но, собственно, почему бы и не ответить? – Папаша Муано – вам о чем-нибудь говорит это имя?
Он не понял ответа стража порядка, потому что консьержка снова залилась слезами и разразилась невнятными причитаниями; в итоге в окне второго этажа, прямо над дверью, замаячила какая-то физиономия. К великому своему удивлению, Антуан узнал комиссара Ланжевена, с которым ему не раз доводилось сталкиваться.
– Долго еще будет продолжаться этот шум? Ба, да это господин Лоран! Что вы тут делаете?
– Господин пришел к папаше Муано, – доложил подчиненный.
– Вот оно что! Тогда соблаговолите подняться, дружище!
Все это нисколько не развеяло недоумения Антуана; он лишь смекнул, что старый скупщик краденого нарвался на крупные неприятности, в которые лучше не соваться. Его так и подмывало зашагать в противоположном направлении, ибо в карманах у него покоились серьги и ожерелье с рубинами и бриллиантами, только что добытые в России; несмотря на невинное происхождение безделушек, ему было как-то не с руки пускаться в объяснения, почему он явился сюда с ними. Комиссар Ланжевен был последним, с кем ему хотелось встретиться, однако он не видел способа уклониться от разговора.
Собрав волю в кулак, он помчался по свеженачищенной лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Комиссар поджидал его на лестничной площадке.
– Загляните-ка! – пригласил тот.
Художник преодолел следом за ним скромный коридор с вешалкой, медной стойкой для зонтов и цветком в горшке, вошел в столовую и в ужасе застыл, борясь с тошнотой: симпатичная комнатка, памятная мебелью в стиле «Генрих II», люстрой из цветного хрусталя, обложенной плиткой печкой и удобным вольтеровским креслом, обтянутым зеленым бархатом, неизменно пододвинутым к окну, выглядела так, словно по ней промчался паровоз. Среди щепок и перебитой посуды, забрызганной кровью, валялся с широко распахнутыми глазами папаша Муано. Горло его было перерезано от уха до уха. В области сердца зияла еще одна рана.
Антуан отнюдь не впервые в жизни сталкивался с трупом. Ему доводилось наблюдать даже большие жестокости, но он все равно почувствовал, что бледнеет. Одновременно его обуяла холодная ярость, которую он не сумел скрыть от проницательного сыщика.
– Кто это сделал? – прошептал Антуан, обращаясь скорее к самому себе, чем к полицейскому. – Папаша Муано никогда никому не причинял зла…
– Вы с ним знакомы?
– Не слишком близко. Но я искренне его любил. Когда мне приходится бывать в Париже, я часто захожу опрокинуть рюмочку в «Клозери де Лила». Там встречаются поэты, художники, как я… Туда захаживал и папаша Муано. Здесь я нахожусь по той причине, что хозяин бистро сказал мне, что его давно не было видно… Когда это случилось?
– Недавно. Труп только начинает остывать. Сосед, отправившийся за хлебом, увидел, что дверь в квартиру открыта, зашел и поднял тревогу…
– Убивали его наверняка не бесшумно…
– Сосед проживает на шестом этаже и балуется скрипкой. Что до консьержки, то она как раз отлучилась пропустить стаканчик к кучерам. Но вернемся к вашему вопросу. Одно очевидно: убийца – китаец или кто-то в этом роде. – Откуда вы знаете? Убийцу кто-то видел?
– Нет, но ранение в грудь нанесено вот этим…
Ланжевен извлек из бездонного кармана своего неизменного пальто сверток: в носовой платок было завернуто сапожное шило с деревянной рукояткой и дырявый, запачканный кровью кусок пергамента с начертанными красными чернилами двумя китайскими иероглифами.
– Думаю, это подпись убийцы, – проговорил комиссар. – Остается перевести эти каракули.
