Над бурей поднятый маяк (СИ) - Флетчер Бомонт (читать хорошую книгу txt) 📗
Дик опускался на колени перед Гавестоном, Эдуард целовал край платья Кита Марло:
— Ты — Главный Секретарь мой, и страны, граф Корнвэлл, Господин и мой Король, — говорил Эдуард, а Дик вторил за ним, когда они остались на сцене ненадолго одни. — Надо бежать, Кит. Бежать как можно скорее, бежать, как только представится возможность.
— Милорд, ценней те титулы, чем я, — возражал Гавестон, одаряя своего государя сияющей улыбкой, а Кит Марло не улыбался, его глаза ставшие темными, почти черными возражали.
— Дик, забудь пока, — отвечал он одними губами. — Играй, как никогда в жизни не играл. Он, — мимолетный взгляд в сторону, на ложу, где среди пустоты восседал затянутый в черную кожу человек, — ни о чем не должен догадаться.
И Эдуард вновь оживал, воскрешенный Диком, наделенный правом казнить и миловать, совершать ошибки и страдать от своих же промахов.
Он жил, и Дик вдруг понял, что страстно хочет жить — тоже. Что бежит именно потому, что хочет жить, потому, что дома его ждет Китти, а леди Френсис, хоть и любезничает с потерянным, покрасневшим, будто вареный рак, Недом Алленом, то и дело поглядывает на сцену, на него, на Дика Бербеджа. Так смотрит, как никогда раньше, как не смотрела даже Уилла в лучшее время. И Дику, как и его Эдуарду, страстно хотелось жить, любить, и еще не убежав — непременно вернуться в Лондон, в город, который он любил всем сердцем и один только который и знал.
Марло блуждающе улыбался, Гавестон касался волос склоненного к его коленям Эдуарда — небрежным, нежным жестом, свойственным лишь давним любовникам.
— Надо предупредить Уилла, — беспокоился Дик.
И Кит, неотделимый от Гавестона, кивал снова, и говорил одними губами, пока никто не видел и не слышал их маленькой пьесы, разыгранной среди большой: я предупрежу его, как только смогу покинуть сцену.
— Давай, сбей митру, рви же пышность риз, его в канаве окрестить бы вновь. — гремел Эдуард, а взгляд Дика метался по залу, искал Уилла — предупредить, позвать — и не находил его.
***
Путь от места у самой сцены до расшитого звездами и розами занавеса «Розы» был коротким — и долгим. Усиленно работая плечами и локтями, натыкаясь на чьи-то ноги, нарываясь на проклятия, извиняясь, извиняясь, снова наступая и снова толкая кого-то вбок, Уилл пожалел, что не встал дальше, что ведомый любопытством и любовью к Киту не продумал пути к отступлению. Не подумал, что Топклифф явится сюда, да не один, а с подручными. И не просто с подручными — возьмет себе на подмогу известных на весь город страшилищ, выкормленных человеческим мясом.
Да и кто бы подумал.
Даже Кит, думалось Уиллу, был удивлен приходом Топклиффа, что же он скажет на весть, которую нес ему Уилл.
Надо убираться, убираться как можно быстрее, оставалось одно — самое сложное: незаметно вывести со сцены Дика, так, чтобы подручные Топклиффа не хватились их сразу.
Гремел со цены Дик, Гавестон отправлял своей волей архиепископа в тюрьму.
Увлеченный своими мыслями, Уилл наступил на подол чьего-то платья, забормотал извинения.
— Ох, мастер Шекспир, — вскрикнула обладательница платья. — Уилл поднял голову и увидел миниатюрную миловидную девушку, улыбающуюся так мило, что он невольно улыбнулся тоже. Лицо девушки показалось знакомым.
— Простите, мисс, я не хотел…
— Ах, ерунда, пустяки, мастер Шекспир, — улыбалась девушка, — Тоже пришли полюбоваться на мастера Марло? Ах, как он играет, как играет… — девушка щебетала, схватив его за руку, и Уилл предпринял осторожную попытку освободиться.
— Прошу прощения, мисс… не имею чести…
— Не узнали? Я Энн Белами, помните такую, мы встречались с вами … у мистера Коттона, а еще у отца Хэррика, неужто не помните?
***
— Ну надо же, Нед, ты? — фраза, мимоходом, в полуразвороте, оброненная с уст, должна была выражать удивление, но глаза Кита, оказавшиеся вмиг напротив глаз Неда, оставались матово-черными — и не удивлялись ничему. Не отнимая руку от его плеча, Аллен понял — медленнее, чем мог бы, — что Кит готов ко всему.
Так же, и вопреки здравому смыслу и повелительному тону леди Френсис, как и он сам.
— Впрочем, глупый вопрос — конечно же, ты. Кто еще мог знать, куда я прошу ставить умывальный прибор, чтобы устремиться к нему в перерывах между особо жаркими сценами, верно?
Приоткрывшееся окошко искренности тут же было задернуто пузырем привычной насмешки. Нам так легче — обоим. Тебе и мне. Наедине и там, где снующие мимо актеры посвистывают и хлопают в ладоши, выражая шутовское восхищение отыгранным огрызком пьесы.
— Графиня согласилась помочь вам, — сказал Нед совсем не то, что хотел — но то, что было теперь важнее его метаний, и взял Кита за плечи обеими руками, вглядываясь в его покрытое прозрачными каплями, влажное лицо в размытых гримерных белилах. — Она советует вам доиграть пьесу до самого конца — ты должен дать ей время сделать так, чтобы Топклифф не сообразил вовремя…
Рука Кита потянулась к стоящей на столике бутылке. Он отхлебнул из нее, не отводя взгляда от Неда, и выдохнул густым пивным запахом поверх своего — все тех же приторно-модных дамасских духов, поверх той сводящей с ума телесности, которой он так щедро делился с придурошным Шекспиром.
— А ты, помнится, орал на меня, и обвинял в чем-то, когда я свел тебя с этой женщиной. Прекрасная, полезная в деле и в постели покровительница. Иные и за меньшие деньги терпят старых мегер в осыпавшейся с обвислых сисек краске.
Они говорили — но не о том, мучительно, не к месту — не о том, не о том!
— Возможно, мы долго не увидимся, — Нед выдавливал из себя слова, чувствуя, как внутри него что-то надламывается, и рассыпается в прах. — Мне этого не хочется.
Улыбка Кита в полумраке, пыли, топоте и гомоне оказалась юной и беспечной — как будто ему предстояло не поспешное бегство из Лондона, от лая собак-людоедов и гнева старика, что был страшнее всех людоедов разом, а небольшое приключение, обреченное сделаться со временем приятным воспоминанием.
С поплывшими со лба и щек белилами, с мерцанием жемчуга, перекликающимся с мерцанием улыбки, Кит казался собой — и не собой.
— Я сделаю так, как нужно. Мы должны доиграть, и доиграть так, чтобы зрители с ума сошли от восторга. Так, чтобы людям Топклиффа было еще сложнее выудить нас из толпы…
— Черный ход?
— Ты идиот? Или думаешь, что они — идиоты?
Нед взял бутылку у Кита, и приложился к ней сам. Пиво показалось ему горьким, невыносимо горьким. Оно разом вымыло с языка все заготовленные строки, положенные героям, разлучающимся с теми, кого им предписано любить Роком.
— Эй, Кит, ты уже переоделся? — гаркнул, проходя мимо, вездесущий Хенслоу — проклятие и счастливый шанс Неда Аллена.
Зрители раскачивали театр мерным, готовым взорваться гулом. Время сыпалось сквозь пальцы.
Нед был обречен — обречен дернуть Кита на себя, так сильно, что пиво выплеснулось прямо из горлышка бутылки. Это было жестко, грубо, угловато, совсем не так, как с леди, охотно отвечавшей на любую, даже самую немудрящую ласку. Это было не так, как со всеми, кого Нед Аллен когда-либо любил, или делал вид, что любит — за деньги.
Кит, зацелованный, заласканный другими, другим, тем, кого нынче не оказалось рядом, чтобы помешать, выдохнул в поцелуй, и ответил — напористо, с какой-то странной, горячечной, голодной жестокостью.
***
— Милорд, ну надо же, какая встреча! — ахнула позади роскошная, вся переливающаяся золотыми узорами по парче, женщина.
Вздрогнув, Топклифф едва не прищемил себе палец клещами для колки орехов — и непослушных костей. Возможно, при иных обстоятельствах это было бы в самый раз — но не сейчас и не сегодня.
И не с ним.
Недавно он уже побывал обнаженным перед глазами человека, или, вернее сказать, подделки под человека, которого не позднее, чем нынче вечером хотел бы видеть вместо стенного распятия. И даже это показалось ему более уместным, чем появление дамы, чей визит не был запланирован, чей пылкий интерес казался необъяснимым.
