Шальная графиня (Опальная красавица, Опальная графиня) - Арсеньева Елена (прочитать книгу .TXT) 📗

– Я вам говорила, барыня! – подобострастно улыбнулась чернорясница. «Красивое имя, – подумала Елизавета, – но не для этой невзрачной, злой, крысоподобной...»

– Они великолепны! – неожиданно глубоким, горловым басом прорычала Матрена Авдеевна. – Оui, c'est joli! [51]

И, вновь прерывисто вздохнув, она согнала со своего лица умильное выражение (словно маску сняла!) и заговорила таким деловитым тоном, что Елизавета вновь подивилась ее переменчивости. А уж то, о чем Матрена Авдеевна говорила, способно было не только удивить, но и вовсе сбить с ног.

– Ты, я слышала, брюхата? – холодно спросила Кравчучиха. – Не перечь: если не хочешь, чтобы другие о том знали, я никому не скажу, хотя брюхо – не ухо, платочком не прикроешь! Но пока буду молчать, обещаю. Впрочем, я об ином хотела с тобою побеседовать. Негоже, вовсе негоже, что ты ешь эти... эту... – Она брезгливо кивнула на огрызки, недоеденные Елизаветою, даже не найдя слов для их наименования.

– На то воля не моя, – глухо возразила узница, ничего пока не понимавшая. – Против речки быстрой кораблик не идет!

– Загубишь ребенка, – с нарочитой озабоченностью покачала головой Матрена Авдеевна, и на ее полные плечи посыпалась белая пудра. – Хочешь, уговорю мужа, чтоб дозволил тебе продукты в лавочке покупать?

– Спаси вас бог за доброту, сударыня, – усмехнулась Елизавета, – только у меня денег ни гроша нету, а добро все на мне, даже продать нечего.

– Есть! – выдохнула госпожа начальница, даже не заметив фамильярности слова «сударыня». – Есть что продать! Волосы твои!

– Что? – шепнула Елизавета растерянно, а Матрена Авдеевна уже оказалась рядом и приподняла мелко вьющиеся золотисто-русые пряди, окутавшие Елизаветины плечи. – Я тебе пятьдесят рублей дам. Серебром!

Елизавета остолбенела. И от предложения, и от суммы. Цена ведь громадная, просто сказочная! За такую цену двух дворовых девок можно было купить! Эк ее разобрало, барыню! Чудеса – ну один в один выходит, как было когда-то в Любавинe. Неужто и Матрена тоже лысая, как Аннета? Ну и ну!..

Быстрый ум Елизаветы мигом осмыслил, что пятидесяти рублей ей, конечно, надолго не хватит, однако позволит некоторое время протянуть, подкрепиться, набраться сил, поздороветь, – а может, даже и подкупить стражу, чтобы сбежать из этого ада!

– Хорошо, – произнесла она с деланным спокойствием. – Только в придачу пусть господин начальник позволит мне по двору гулять, да чтоб денег моих не отнимать!

– Будь по-твоему! – тряхнула париком Кравчучиха, вновь окутываясь белым зыбким облаком. – Так по рукам?

– По рукам, – кивнула Елизавета – и содрогнулась, вспомнив, как лязгали ножницы в руках «лютой барыни». – А кто стричь будет? Чтоб не наголо, ясно вам, сударыня?

– Ты не бойся! – сияла та улыбкою, уже по-хозяйски перебирая пышные локоны. – Есть тут один малый – отменный мастер! Я его пожаловала званием моего личного парикмахера! – пояснила величественно. – Ему за дверью ждать было велено. Глафира, кликни его!

Чернорясница мышкой шмыгнула за дверь и тут же воротилась с долговязым молодым мужиком. Это, наверное, и был отменный парикмахер, однако обличье он имел, мягко говоря, потрепанное: со всклокоченной жидкой бороденкою, с рваной шапчонкою в руках. Армячишко его зиял прорехами, рубаха – тоже, ноги были босые.

– Смотри же, стриги не... – начала было Елизавета – и осеклась. Перед нею стоял Данила.

Данила-волочес!

И тут уж ничего не оставалось, как разразиться не то хохотом, не то рыданиями над причудами судьбы!

В последний раз Елизавета видела своего бывшего крепостного в Нижегородском остроге. До кости растертые руки и ноги причиняли ему жгучую боль, и пока Елизавета врачевала раны, а Татьяна торопливо обшивала мягкой холстиною края кандалов, Данила, едва сдерживая слезы, шептал:

– Храни вас бог, барыня! Век вас не позабуду, господа стану молить, чтоб не оставлял своими милостями!

Однако сейчас Данила глядел на бьющуюся в истерике женщину настолько равнодушно, что Елизавете почудилось, будто он ее не признал. Видно, она и впрямь страшно изменилась! Узкие глаза Данилы были прищурены, ничего в них не прочесть. В руках пощелкивали ножницы.

– Да ладно тебе! – нетерпеливо воскликнула Матрена Авдеевна. – Хватит реветь. Коли сговорено – о чем теперь рыдать?

Она швырнула на стол шелковый кошель, набитый монетами, и схватила Елизавету с одной стороны, а Глафира, по ее знаку, – с другой.

Елизавета рванулась было, в ужасе поняв, что сейчас лишится своего единственного украшения, но тут же и сникла, вспомнив, ради чего, вернее ради кого, принуждена терпеть все это.

– Стриги, Данила! – задыхаясь от нетерпения, вскрикнула Кравчучиха. – Стриги!

– Чего стал, идол? – понукнула и Глафира.

И вот Елизавета ощутила на шее ледяное прикосновение металла. Несколько натужных, скрежещущих, лязгающих движений – и волосы упали. Данила срезал их чуть выше плеч, но Матрена Авдеевна осталась этим недовольна: ей показалось, что волос будет мало, а потому Даниле было велено остричь короткие, сразу круто завившиеся пряди на висках и на затылке почти под корень.

Данила подчинялся, но при этом он слегка прикасался пальцами левой руки к голове узницы, и эти прикосновения странным образом успокаивали ее, как тихий шепот. Она поняла, что Данила, конечно, узнал ее с первого взгляда, но не подал виду, чтобы не навлечь на них обоих пристального внимания тюремщиков. Однако теперь он рядом, он не оставит ее, поможет! Это сказали Елизавете летучие прикосновения его рук...

И вот все кончилось. Матрена Авдеевна с видимой неохотою передала свою добычу Даниле, который, аккуратно перевязав пряди тряпицами, чтоб не спутались, вышел, более не взглянув на бывшую хозяйку. Ушли и Кравчучиха с Глафирою, а Елизавета, лежа на своем жестком топчане, сперва ощупала оскубленную голову, ставшую такой маленькой и голой, поплакала о былой красоте привычными, уже не дающими облегчения слезами, а потом, вспомнив о надежде, которую ей внушило появление Данилы, обняла свой тощий, совсем еще плоский живот и тихо шепнула: