Тайное венчание - Арсеньева Елена (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
Придирчиво оглядев дело рук своих, Гюлизар-ханым буркнула нечто маловразумительное: мол, господин наш султан отменно знает толк в женской красоте, из чего можно было угадать, что голубое платье Лизе весьма к лицу. Потом черная великанша сделала Лизе знак следовать за собою.
Они прошли не через те двери, в которые все входили прежде, а через другие, полускрытые ковром, висевшим на стене, и миновали несколько больших, роскошно убранных покоев, в одном из которых натолкнулись на Чечек. Наверное, то была ее опочивальня, ибо с турецкими коврами на стенах здесь забавно соседствовали малороссийские рушники, украшенные черными и красными крестиками да цветками. За вышиванием нового такого рушника и сидела Чечек, одетая в татарские шаровары, кафтанчик и феску, угрюмая, потерявшая половину своей привлекательности и всю самоуверенность. Она подняла на Лизу рассеянный взор и, кажется, даже не поверила своим глазам.
Лицо ее, отуманенное печалью, вновь мимолетно поразило Лизу сходством с кем-то давно знакомым. Большие черные очи медленно заволокло слезами, они влажно блеснули, и Лиза едва не ахнула, столь родным показалось это лицо… Но тут же наваждение рассеялось, ибо Чечек, отшвырнув свое вышивание, молча вскочила и бросилась вперед с явным намерением вцепиться в волосы удачливой сопернице.
Однако на сей раз Гюлизар-ханым такого не допустила, хотя понадобилась вся ее недюжинная сила, чтобы сдержать натиск разъяренной Чечек, которая молча, сверкая черными, свирепыми очами, кидалась и кидалась на Лизу, словно дикая кошка, пока Гюлизар-ханым с искренним удовольствием не отшвырнула ее в угол, да так, что Чечек осталась распростертой, испуская сдавленные стоны, исполненные, однако, не боли, не жалости к себе, а неутолимой ярости.
Гюлизар-ханым повела Лизу дальше, и та уже не без тревоги размышляла, достаточно ли далеко будут находиться ее новые покои от опочивальни Чечек и сможет ли бешеная хохлушка до них добраться. Следовало бы спросить об этом Гюлизар-ханым, но Лиза скорее умерла бы, чем даже самой себе созналась, что как огня боится Чечек и ждет от нее всяческого подвоха. Однако Гюлизар-ханым сама обо всем догадалась.
– К тебе она не проникнет. Я сама буду стеречь тебя и день и ночь не хуже любого евнуха, – неприветливо, но явно стараясь успокоить Лизу, бросила она.
Ту, конечно, в самое сердце укололо это «стеречь и день и ночь». Но любопытство оказалось сильнее разочарования.
– Евнухи? Кто ж это такие? Те стражники, коих мы в саду видели?
Гюлизар-ханым остановилась так резко, словно наткнулась на незримую стену. Обратила на Лизу вытаращенные глаза, а потом вдруг сложилась вдвое, так что Лиза даже испугалась, не сразил ли великаншу нежданный недуг, и не сразу она поняла, что Гюлизар-ханым сражена приступом неодолимого хохота.
– Ай, нет! – прорыдала наконец сквозь смех черная глыба. – Попади сюда эти петухи, плохо пришлось бы здешним курочкам. Уж те-то их бы потоптали! А евнухов можно не бояться, они верные стражи чести нашего господина.
Что-то было в звучании этого слова – евнух, что-то неуловимо непристойное, как бы запретное, одновременно волнующее и отвратительное, и Лиза с некоторой брезгливостью спросила:
– Евнухи, стало быть, женщины?
Гюлизар-ханым устало вздохнула. Веселость ее будто рукой сняло, в голосе звучала только глубокая печаль:
– Они мужчины. Или… были мужчинами.
И как ни выпытывала Лиза, что же означают сии слова, Гюлизар-ханым отвечать не пожелала, только ускорила шаг; и Лиза принуждена была следовать за нею почти бегом, так что они очень скоро достигли ее новых покоев.
Там уже стояли знакомый Лизе сундук с нарядами, то самое зеркало в серебряной раме, в котором она вчера поутру так нежданно узрела свою красоту, низенький столик, уставленный блюдами с разными невиданными сластями. Больше ничего в просторной зале не было, кроме широкого низкого ложа, по-здешнему называемого тахтой.
Оглядевшись, Лиза присела на краешек тахты, заботливо расправив свои широкие шелестящие юбки, и воззрилась на Гюлизар-ханым:
– Ну? И что же я здесь буду делать? Так вот и сидеть сиднем с утра до ночи?
Черные глаза сверкнули презрением:
– У русских мужчин в году праздников столько, сколько у татар молитв в священных книгах, а русские бабы будто рабочие лошади! Им все время надобно что-то делать! Любая турчанка и даже татарка знает, в чем смысл жизни женщины – денно и нощно ожидать господина своего, служить его радости и блаженству, каждое мгновение быть готовой ко встрече с ним!
– Вот скажи еще раз какую-нито пакость про русских баб и увидишь, что будет… Бурунсуз! – мрачно пообещала Лиза, от жгучей обиды вмиг позабыв о своих миролюбивых намерениях. Однако Гюлизар-ханым, если даже и оскорбилась, виду не подала, сочтя, видно, что получила поделом. – Что ж мне, век сидеть да в потолок глядеть, покуда он явиться не изволит?!
– Ну уж это, – не без ехидства промолвила Гюлизар-ханым, – это один аллах знает! Коли забудет тебя господин, то, может статься, никогда более не позовет он тебя. Ну а ежели полюбилась ты ему, – она вздохнула с сожалением, – то ему и всякий день джумалык будет после дивана – совета, по-вашему. Ты жди. В любой миг он явиться может!
Гюлизар-ханым ушла, а Лиза уныло уставилась в окно. Здесь невысоко, а не убежать, не пролезть сквозь решетку.
Будто бы даже не решетка это, а куст чугунный, божьим произволением расцветший на подоконнике, увенчанный, правда, стреловидным острием, единственно напоминавшим о том, что сие – не украшение, а преграда. Лиза рассеянно перебирала лепестки пышной чугунной розы, как вдруг услышала тихий шорох за спиною и, оборотившись, глазам своим не поверила, увидев, как угловая плита противоположной стены, полускрытая ковром, медленно откидывается, открывая темный, дышащий прохладою провал…
Потайной ход! Не дорога ли на волю?
Надо ли удивляться, что не прошло и мгновения, как Лиза, только единожды оглянувшись на дверь, за которой скрылась Гюлизар-ханым, ринулась в темноту и неизвестность? Но скоро тьма впереди рассеялась – в светцах на стенах ярко пылали огромные факелы. Выходило, что этой дорогою пользовались весьма часто, и Лиза побежала еще быстрее. Неширокий и невысокий, чуть выше человеческого роста, подземный ход вел ее довольно долго: она насчитала тысячу шагов, сбилась, начала считать снова, когда утоптанный земляной пол плавно повел вверх, сменился ступенями и вдруг уперся в глухую стену.
