Мой ангел злой, моя любовь…(СИ) - Струк Марина (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗

— Вы полагаете…? — тут же вскинула голову Анна, уверенная, что графиня уже наверняка слышала те вести об Оленине, что привез с собой Петр. И та вдруг рассмеялась легко.

— Неужто вы поверили словам о без вести сгинувшем? И это Андрей-то! Ma chere, он выжил при сражении в Аустерлице, когда от всего полка осталось только пара десятков человек! Выжил при Прейсиш-Эйлау, как он сам назвал ту битву — самой кровавой жатве, что когда-то собирала смерть! Не замерз в Австрии, когда умирали от холода и болезней те, кто сумел уберечься от пули или ядра. И вы думаете, на родной земле он сгинет?! Нет, не бывать тому!

— В тот день, когда… когда он уезжал, — вдруг решилась Анна рассказать о возвращении к ней подаренного ею кольца. — Я отдала ему взамен свое кольцо. Именное. Оно вернулось в Милорадово несколько седмиц назад…

Графиня резко обернулась к Анне, но ничего не сказала. Присела в кресло, подала знак продолжать то, что начала говорить.

— Денщик Лозинского привез его. Сказал, что выиграл его в карты у французского солдата. А тот… тот снял его с убитого кирасира, — Анна с трудом сдержалась, чтобы не всхлипнуть при этом, на миг вспомнив тот страшный сон, что как-то привиделся ей. Поле, покрытое туманом. Тела в разноцветных мундирах на взрытой копытами и ядрами земле. Кровь на светлых волосах и белом мундире.

Графиня некоторое время молчала, гладя набалдашник своей трости задумчиво, а потом тряхнула головой, словно отгоняя дурные мысли, легко улыбнулась Анне, протягивая в ее сторону руку. Та тут же опустилась на ковер у ее ног, сжимая ладонь Марьи Афанасьевны, словно вбирая через это прикосновение ту уверенность, с которой графиня заявила:

— Cela n'est rien! [381] Поляки — известные плуты. Особенно этот, с хитрющими глазами и дурными замыслами, что носит в своей голове. Уж я-то вижу это ясно! — снова кивнула она головой, качая кружевными оборками своего чепца. — Кто ведает не солгал ли он о том, лишь сбить вас с толку, ma chere? Я не верю… и вы не верьте! Надобно только дождаться… Вон Петр Михайлович вести привез, что ушел из первопрестольной Буонапарте еще в начале месяца. Знать, вскоре и решится все. Надобно только верить, Анна. Верить в благой исход и молить о нем.

Известие об оставлении Москвы подтвердил и Лозинский, что пришел неожиданно для Анны в ее покои. Она только и успела закрыть дверь спальни на ключ, заслышав, как открылась дверь будуара и тяжелую мужскую поступь по паркету. Никто из лакеев не смел к ней войти без позволения на то, а ответа на этот стук она дать не успела — только набросила капот, поднимаясь с постели. И Петруша… звук был бы иной — тяжелый стук костылей о пол. И она, даже толком не думая, по какому-то наитию скорее, бросилась к двери из будуара и заперла ее, повернув ключ на два оборота.

Такой же резкий, но тихий и осторожный стук в дверь. А после дернулась ручка, словно тот, кто был с другой стороны, планировал так же ступить и в ее спальню. Нагло. Без позволения. Пользуясь явно тем, что ее близкие не столь сильны ныне для отпора. Явно зная, что Глаша ушла в «черную» кухню на ужин, оставив барышню одну в покоях. Пантелеевна же, мучаясь болями в спине, уже несколько дней не приходила, пережидая приступ хвори, приходящей к ней с холодами.

Анна растерянно огляделась, размышляя, как ей следует поступить ныне. Колокольчик для прислуги остался на столе в будуаре. Число лакеев в доме резко сократилось в сравнении с довоенным временем, на втором этаже у покоев почти не дежурили, значит, кричать бесполезно. И окон не открыть, чтобы крикнуть дворовым или докричаться до швейцара в передней — рамы заколочены крепко как обычно на зиму.

И снова стук в дверь. На этот раз еще тише, чем прежде. И оклик из-за створок, подтверждающий подозрения Анны:

— Аннеля!

— Qu'est-que vous voulez de moi? [382] — ответила она громко, стараясь не выдать голосом своего отчаянья и растерянности. Домашние, скорее всего, сейчас внизу, в столовой, куда спустились на легкий ужин. Она одна… совсем одна…

— Откройте дверь, Аннеля, — попросил Лозинский, проводя с той стороны ладонью по дереву двери. Словно желая коснуться ее через створку, представляя ее тонкую фигурку позади той. Он успел забыть, как она красива, за то время, что не видел ее. Пару дней он пробыл в Гжатске, куда уехал, планируя разузнать, что известно об исчезновении того отряда, что был перебит в Милорадово. И узнать, каково положение Великой армии, что слышно о ходе военных действий, о планах императора. Услышанное настораживало, а письмо, полученное от кузена, служившего в Почетной гвардии Наполеона, дошедшее через несколько рук из какого-то незнакомого русского местечка, толкало к действиям.

«…Император удручен и растерян, это видно каждому, кто знает его, кто привык видеть его совсем иным…. Все предложения о мире не имели отклика, русский император малодушно, по мнению генералов Наполеона, решил хранить молчание. Но уже ясно, что именно он будет отныне диктовать условия…. Командующий русской армией тоже отклоняет все попытки сговориться… Влодзимеж, пишу, как есть, как вижу, как знаю — ныне уже определенно. Кампания императора проиграна после этого боя близ Винково [383]… Убиты два генерала Мюрата, потеряны несколько десятков орудий, и снова тысячи убитых… Русские хоть также потеряли многое и при Бородино, и при этом бое, но еще сильны. Наши же войска тают на глазах. Бражничество, разбой, дезертирство — о, это уже не Великая армия, это жалкая насмешка!.. Идем к Калуге, но уже видно, что это попытка потерпит крах, если сумеем прорваться через русских, и тогда только один путь — по выжженной Смоленской земле, пожинать плоды содеянного. И уже не будет марша по тракту, будет только уничтожение того, что еще не разрушено, не разграблено, не побито, вымещение злости, разочарования от неудач и несбывшихся надежд…»

И вот он здесь, под ее дверьми в бессмысленной попытке убедить ее разум, если не сумел достучаться до ее сердца. «Я не люблю вас…», эти четыре слова до сих пор жгли его, мешали уснуть по ночам, вызывая в душе какую-то странную тоску и сожаление.

— Аннеля, — тихо позвал Влодзимир, но она не открыла ему, только проговорила из-за двери, в волнении пройдясь до окон и обратно, к кровати:

— Зачем? Зачем вы здесь? Неужто не понимаете…?

— Вы избегаете меня, я лишен иной возможности увидеть вас, поговорить. Оттого и рискнул прийти сюда.

— Задумались вы, отчего я не даю подобной возможности вам? — она устало опустилась на постель, обхватывая плечи руками, кусая губы в волнении. Что ж, быть может, и к лучшему, что поговорят ныне. Вскроются карты. Все до единой! — Я не желаю ни видеть вас, ни говорить с вами. Никогда!

— Вы лжете! — резко ответил из-за дверей Лозинский, сжимая пальцы в кулак. — Лжете!

— Помилуйте, пощадите меня… Вы ведь губите меня. Губите! Отчего вы тут? Разве не ведаете, чем может обернуться для меня этот ваш визит в мои покои?

— Тем лучше, — твердо сказал Влодзимир. — Тем лучше. И для меня, и для вас. Выслушайте меня, Аннеля, позвольте высказаться до конца, пока не вернулась ваша девушка, или кто иной не прервал наш разговор. Я ни единого слова лжи не произнес в ту ночь. Ни единого! Вы нужны мне. Я желаю видеть вас подле себя каждый миг из этой жизни. Ни одна женщина не слышала этих слов от меня, только вы. Только вы вызвали во мне эту бурю…. И потому я прошу вас — уедемте со мной! Моей панной, моей супругой! Наполеон покинул Москву на первой седмице, оставил град. Будет иное сражение. И коли он проиграет его, то прежняя Фортуна оставит его, а вся кампания потерпит крах. Русские будут пытаться толкнуть его на ту же дорогу, по которой он пришел, ибо то, что не сделают картечь и сабли, отменно довершит голод. На версты вокруг тракта все выжжено и разорено. И тогда в поисках довольствия французы повернут вглубь от тракта. А это значит…