Падший ангел (Женщина для офицеров) - Арнольд Марго (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗

Марго Арнольд

Падший ангел

1

Жизнь человека начинается вовсе не в тот момент, когда он появляется на свет, и заканчивается не тогда, когда он умирает. Я полагаю, моя жизнь – хорошо ли, плохо ли она сложилась – началась тем летом, когда мне исполнилось шестнадцать. Лето 1794 года… Это было время, когда по ту сторону Пролива, [1] в соседней Франции, нож гильотины продолжал обрушиваться на шеи тех, кто сам давал ей пищу на протяжении последних двух лет, и она жадно питалась их кровью, как некогда кровью их жертв. А человек, которому предстояло повлиять на мою жизнь больше, чем кому бы то ни было, – хотя нам и не суждено было встретиться, – служил пока неприметным солдатом на юге Франции.

Но для обитателей узеньких улочек вокруг собора св. Павла, видевших мое рождение и детство, все эти события не значили ровным счетом ничего, если, конечно, не считать появления немногих причудливо одетых иностранцев, которых тут изредка можно было встретить, да неизменно возраставшей нищеты, связанной с тем, что страна все еще находилась в состоянии войны. Я родилась в то время, когда Англия воевала с американскими колониями. И так продолжалось всю мою жизнь: война и растущие цены, нищета и война.

Отец мой, Питер Колливер, был плотником – хорошим мастером и неплохим человеком, разве что болезненным. Случалось, что он не работал неделями, лежа в постели с коликами в животе, – тогда семья лишалась даже тех жалких грошей, которые ему обычно удавалось заработать. Но, если бы даже он трудился каждый день от рассвета до заката на протяжении всей своей жизни, ему все равно не удалось бы выбраться из нищеты – с хворающей женой и шестью ребятишками на руках. А так в нашем нищем квартале мы были самыми нищими.

Нас, детей, было восемь, но над двоими судьба сжалилась, милосердно позволив им умереть. Моему старшему брату исполнилось двадцать, и он уже был отдан в учение к бондарю. К нему единственному из всей семьи я испытывала хоть какую-то привязанность, поскольку он нашел время, чтобы научить меня грамоте, так что из всех сестер я одна умела, пусть с грехом пополам, писать и считать. Следующей по возрасту шла моя сестра – старше меня на три года, а между нами был еще один ребенок – тот, что умер. Затем шла я и мои братья-близнецы младше меня на четыре года, с ними нас разделял еще один умерший ребенок. Эти двое были настоящие чертенята. Единственным их занятием было сломя голову гонять по улицам и всячески досаждать мне. И, наконец, последней была моя маленькая сестричка, которой исполнилось всего два годика. Я полагаю, именно она была косвенной виновницей смерти нашей матери: последние роды были очень тяжелыми, после них матушка так и не сумела оправиться, и лихорадка унесла ее от нас сразу же после моего пятнадцатого дня рождения. Все хлопоты по дому пришлось взять на себя сестре.

Таким образом, я выделялась среди всех своих братьев и сестер – от ближайших по возрасту меня отделяло по нескольку лет. Я выделялась и внешне, унаследовав от матери темные волосы и голубые глаза, тогда как остальные дети пошли в отца – с его льняными волосами и карими глазами. Я выделялась даже тем, – и это, пожалуй, самое главное, – что была единственным человеком в семье, который не был нужен дому и, в свою очередь, сам не нуждался в нем. Еще до того, как умерла матушка, в семье уже начали поговаривать о том, что же со мной делать в дальнейшем. Мать склонялась к тому, чтобы отдать меня в ученицы к модистке, но в то время у семьи не было денег даже для того, чтобы внести весьма скромную плату за ученичество. Отец мой хотел бы, чтобы я нанялась на службу в какой-нибудь из аристократических лондонских домов. Но, учитывая положение нашей семьи, традиционно состоявшей из ремесленников и мастеровых, это было не так просто. Чтобы проникнуть в этот тщательно оберегаемый и наглухо закрытый для посторонних мир, нужны были знакомства и связи – как, впрочем, и везде в наше время. Вот так они поговорили, и я осталась дома – обуза помимо собственной воли, сама не зная, что делать. Ведь я была детищем мира, раскинувшегося вокруг собора св. Павла. Мое тело и разум бесцельно блуждали в окутывавшем меня облаке нищеты – слишком невежественные, чтобы даже мечтать.

Останься в живых моя матушка, я, видимо, все же стала бы модисткой, как она и хотела. Но, возможно, даже она не смогла бы противостоять Белль Дэвис, женщине с очень сильным характером и чрезвычайно практичной. Она хорошо изучила по крайней мере одну дорогу в лабиринте жизни и теперь собралась повести по ней и меня.

Белль Дэвис… Эта женщина несла в себе некую загадку. Ее нечастые посещения нарушали наше монотонное существование, давая пищу для размышлений и пересудов. Она была сестрой нашей соседки на Рыбной улице – такой же измученной родами и домашними хлопотами женщины, как и моя мать. Наверное, самое первое воспоминание моей жизни – это карета Белль, что катит по улице к нашему дому, а затем из нее выходит сама Белль, одетая так же роскошно, как леди, которых мы видели в соборе св. Павла по воскресеньям. Она наносила непродолжительные визиты сестре, оставаясь в ее домике до тех пор, пока привычное для нас зловоние и духота убогого жилища не заставляли ее ретироваться. А уходя, она всегда совала в жадную руку своей сестры кошелек. Затем она садилась в карету и под крики разгонявшего толпу кучера удалялась, кивая зевакам с величием королевы.

Нам, детям, она представлялась существом из какого-то другого мира, да, впрочем, так оно и было. И мой детский рассудок был озадачен, когда однажды мне удалось подслушать разговор между моей матушкой и сестрой Белль. Они шептались о ней, как об умершей, и жалели ее. Жалели ее! – это ослепительное, счастливое существо, являвшееся подобно ангелу и олицетворявшее собой благополучие. Это было выше моего понимания, и я попыталась найти ответ на эту загадку у старших сестры и брата. Брат наплел мне всякой ерунды, а менее деликатная сестра фыркнула:

– Она падшая женщина. Проститутка.

Мне было достаточно хорошо известно, что означает слово «проститутка», – в трущобах таким вещам учишься быстро, но что общего могла иметь прекрасная Белль с теми грязными созданиями в струпьях и язвах, что после наступления темноты слонялись по мостовым, приставая к юнцам и пьяным, а потом валялись в грязных переулках, зарабатывая свои жалкие шесть пенсов! Что общего могла иметь Белль с ними!

Став постарше, я сделала для себя вывод: так же, как на свете существуют богатые и бедные «честные люди» – к этому приучила меня матушка, и мы, по ее схеме, относились к последним, – должны существовать богатые и бедные проститутки. Как-то раз я высказала это соображение вслух.

– Нет, – твердо ответила матушка, – падшая женщина она и есть падшая. Все они кончают одинаково: вечным проклятьем и геенной огненной, нищетой и сточной канавой, болезнями и мучительной смертью.

Тогда я стала ждать, когда же настанет этот день и для Белль и она станет ползать по мостовой в отрепье, выклянчивая милостыню, но он почему-то так и не наступил. Моя мать умерла и была похоронена вместе со своей честностью, а к соседнему дому по-прежнему подъезжала карета и Белль казалась еще прекраснее, чем прежде.

Но вот как-то раз, вернувшись домой под вечер, я с удивлением заметила, что карета стоит возле нашего дома. Я ходила на рынок в Ковент-Гарден, где по вечерам торговцы выбрасывали остатки непроданных овощей и беднякам было чем поживиться. К тому времени, как я добралась домой, уже стемнело, и то, что Белль приехала так поздно, тоже удивило меня: в ночную пору наш район был не самым подходящим местом для прогулок хорошо одетых дам в каретах. Еще больший сюрприз ждал меня в комнате, когда я открыла дверь и втащила тяжело нагруженную корзину. Белль, как всегда, прекрасно одетая, в платье с тончайшими оборками и рюшами, сидела за столом напротив моего отца, а сальная свеча отбрасывала на них свой неверный свет. Вечер был прохладным, но на бледном лице отца выступили крупные капли пота – я помню, это поразило меня и даже немного встревожило: не подхватил ли и он лихорадку? Ведь он страдал от колик на протяжении почти всего лета, в результате чего мы прочно сели на мель.