Грех во спасение - Мельникова Ирина Александровна (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
– Маша! – закричал Митя и приник ухом к ее груди. Сердце не прослушивалось, но билась тонкая, почти неосязаемая пальцами жилка на шее. – Господи! Маша! Маша! Жива! – Глотая слезы, он растирал ей руки, дул в лицо, пытался делать искусственное дыхание, но Маша по-прежнему не шевелилась, и только жилка под подбородком затрепетала сильнее, словно наполнилась жизненной силой.
– Маша, милая, любимая, только не умирай! – Митя снял с нее мокрую одежду, завернул девушку в свою рубаху, потом в куртку, поднял на руки и огляделся по сторонам. Куда идти? Где найти подходящее убежище, такое, чтобы ночная прохлада не застудила его любимую, а он бы сумел согреть ее, привести в сознание?
Ночная темнота, рассеянная бледным сиянием месяца, придавала и самой реке, и нависшим над ней обрывам, обломкам скал, ольховой чаще, берегам, забитым наносником, какой-то жуткий, почти мистический облик.
Проваливаясь по колено в песок, Митя быстро миновал берег и углубился в лесную чащу. Усталость и изматывающая его слабость отступили, он ощутил неожиданный прилив сил. Какое-то непонятное чувство заставляло его все дальше и дальше уходить в глубь тайги. Там оказалось теплее, чем на открытом месте. Да он и сам разогрелся от быстрой ходьбы. И по-прежнему чувствовал себя так, будто только что народился на свет. И, прижимая Машу к груди, более всего на свете хотел, чтобы жар его тела хотя бы немного согрел девушку, растопил леденящий холод, овладевший ее телом. Изредка он останавливался, приникал к ее шее губами, убеждаясь, что она жива. Теперь он различал Машино дыхание, а тело ее стало более гибким. В какой-то момент Митя даже уловил едва заметное движение. Это шевельнулась ее рука, которую он закинул за свое плечо.
– Только не умирай, Машенька! Я так люблю тебя! Только не умирай! – твердил он как заклинание, пробиваясь сквозь чащу, минуя завалы камней; переходил вброд многочисленные ручьи и болотца, карабкался на увалы и спускался в распадки – и все это без всякого роздыху, без единой остановки. Он спешил неведомо куда, торопился унести любимую подальше от того страшного места, где они чуть не приняли гибель, где навсегда пропали в темных глубинах Аргуни Антон и Васена...
Низкий туман опустился на тайгу, и теперь Митя шел словно по облаку, проваливаясь в него выше колена. Холодные струйки сбегали по его спине, слипшиеся от пота волосы свесились на лоб, лезли в глаза, но он не останавливался даже для того, чтобы отвести их с лица. И совсем не удивился, когда впереди в мутной пелене увидел вдруг дрожащее красное пятно – отсвет далекого костра. Он просто не мог не появиться! И Дмитрий пошел еще быстрее, не думая об опасности. Впереди костер – значит, там люди, тепло, еда, там спасение!
Но за несколько десятков шагов от огня он будто очнулся, остановился, пытаясь разглядеть, есть ли кто-нибудь около костра. Он понимал: те, кто его развел, не опасались, что их заметят, значит, это не казачья засада, а, вполне возможно, охотники или одинокий бергал, забредший в эти дикие края в поисках золота.
Присмотревшись, он заметил в густом березняке, затянувшем давнюю гарь на пологом склоне горы, приземистую и неказистую избушку, срубленную из грубо обтесанных бревен, с крохотным оконцем, обращенным на восток и затянутым, очевидно, бычьим пузырем.
Митя осторожно приблизился к ней. Дверь в избушку была открыта. Пригнувшись, он переступил через порог. В избе была всего одна комната, добрую половину которой занимала деревянная, срубленная топором кровать, покрытая лоскутным одеялом. В глинобитной печурке потрескивали дрова, а в закопченном котелке упревала пшеничная каша. Над окошком, на полочке – почерневшие иконы, под ними едва теплится лампадка. Она да еще огонь в печи – единственные источники света в этом жалком жилище.
Митя помедлил некоторое время, надеясь, что хозяева не заставят себя ждать, если только не попрятались с перепугу. Возможно, они сами опасаются встречи с незваным гостем...
Он прошел в глубь избы и положил Машу на кровать, а сам вышел наружу и огляделся по сторонам. Недалеко от избушки находился невысокий сруб, на котором стояло берестяное ведро. Митя вдруг почувствовал сильнейшую жажду. С того момента, как он очнулся на берегу реки, у него еще и капли воды во рту не было. Он подошел к срубу, который, как оказалось, огораживал родник, пробивающийся из-под скалы, взял в руки ведро и совсем уж было приготовился зачерпнуть воды, как услышал за спиной крик:
– Изыди, сатана! Отойди от сруба, анчихрист!
Митя оглянулся. От леса к нему спешила сгорбленная чуть ли не до земли старуха. В руках она держала несколько березовых полешек, но до сруба их не донесла, бросила на землю и грозной коршунихой налетела на непрошеного гостя:
– Убирайся, анчихрист! Пошто не знаешь, что без молитвы за водой негоже лезть! – Она выхватила из его рук ведро, торопливо закрестилась, забормотала молитву и вдруг подняла голову и узрела крест и образок на Митиной груди. Вмиг с необычайной резвостью отскочила от него, и с еще большей скоростью замелькала ее скрюченная, похожая на куриную лапку рука, творя крестное знамение.
– Свят! Свят! Свят! – почти в голос кричала старуха, отступая к своей избушке. – Спаси мя и помилуй душу мою, Господи Исусе! Не дай лицезреть еретика!
Еще больше согнувшись и прикрыв лицо черным платком, и так надвинутым по самые брови и заколотым под подбородком, она юркнула в избушку и тотчас же вылетела наружу, задыхаясь от страха. Упала перед избой на колени и стала бить поклоны в сторону закрасневшейся над лесом полоски зари.
И только сейчас Митя догадался, куда он попал. Бабка была из старообрядцев, крестилась двумя перстами, вот почему так напугалась его образка и того, что он прикоснулся к ее ведру. Он уже знал, что в тайге немало подобных тайных убежищ, где спасаются от мирской скверны, от царской и барской неволи, от судов и каторги неистовые «беспоповцы», старообрядцы или раскольники, не принявшие изменений и обновлений в русской церкви и вслед за своим духовником, протопопом Аввакумом, решившиеся на прямой бунт против церкви и государства.
Преследуемые церковью и государством, раскольники уходили за Камень, как тогда называли Урал, селились среди непроходимой тайги и гор, стремясь сохранить в чистоте свою веру и обычаи, которые отличались особой строгостью и нетерпимостью: молитва и крест на каждом шагу, замуж или жениться только по велению старца, вино, табак и чай – сатанинское зелье. Религиозные обряды соблюдались и проводились в старообрядческих общинах в том самом виде, в каком они были со времен крещения Руси: крестились двумя перстами, отбивали земные поклоны, молились иконам старорусского письма без окладов... Да и сам образ жизни в старообрядческих поселениях был суров и беспощаден к любым нарушениям богом положенного уклада. Мужчины непременно должны были носить бороды, а женщинам запрещалось спать без платка, иначе бес запутается в волосах и навлечет беду на всех...
Протопоп Аввакум неистов был в своей вере, проповедовал и ревностно соблюдал самоотречение от всяческих благ и соблазнов, ежедневное покаяние в грехах сущих и замышляемых, во избежание соблазнов носил власяницу под одеянием, отбивал по тысяче поклонов ежесуточно, творил ночные молитвы, ибо ночью отступает суета сует и молитва быстрее доходит до господа бога. И смерть принял лютую, но даже в огне, пожиравшем его тело, не отказался от веры и проклял еретиков-никониан и царских прислужников на веки вечные...
Вот почему так напугалась старуха, больше смахивающая на Бабу Ягу, чем на святую старицу, в одиночестве бьющую поклоны и молящуюся во спасение души всех благочестивых и грешников, когда в ее обитель вдруг ворвался еретик, исчадие сатаны, никонианин, да еще осмелился оставить на ее постели почти обнаженную простоволосую женщину.
– Бабушка, послушай, дай все рассказать! – попытался подступиться к ней Дмитрий, но старуха, яростно сплюнув, отпрянула от него, отгородившись массивным восьмиугольным крестом, и вновь зачастила свои молитвы, отступая к лесу, намереваясь, очевидно, улизнуть.
