Возвращение к сыну - Гордон Люси (читать книги без .TXT) 📗
– Чем скорее это время наступит, тем лучше.
Нора и Питер повернулись и пристально посмотрели на него. На лице Питера были потрясение и испуг, у Норы – ужас.
– Ради Бога! – сердито сказала она. – Вам это необходимо?..
– Да, необходимо, потому что я уже устал. Я терпел все это время, когда вы превращали моего сына в сентиментального слюнтяя, но больше я не позволю это делать. В какой-то момент он должен повзрослеть и перестать распускать нюни.
Питер оторвался от Норы. Если бы он бросился к отцу, Гэвин принял бы его в свои объятия. Но мальчик решил избежать его и помчался по песчаному пляжу к дому. Гэвин повернулся, чтобы пойти за ним, но Нора схватила его за руку.
– Я думала, вы стали понемногу понимать, что значит чувствовать, – начала она гневно выговаривать ему, – но это делалось только напоказ, да? На самом же деле вы жестоки, грубы и совершенно ничего не понимаете. Питер, как личность, вам безразличен. Если бы это было не так, то вы бы и поступали иначе. Для вас он – собственность, на которую вы хотите восстановить права. И вы бываете нетерпеливы из-за того, что продвигаться приходится медленно.
– Если вы имеете в виду, что Питер мой, то вы правы...
– Вы и к Лиз относились подобным образом. Вот почему и потеряли ее. Вы думаете только о собственности, деньгах и успехе.
– Успех имеет большое значение. Он помогает человеку понять, кто он.
– Ну, и кто вы? – спросила она. – Человек, которого никто не любит...
Лицо Гэвина стало суровым. Он не хотел, чтобы она видела, что ее обвинение было подобно удару в живот.
– В жизни, кроме любви, имеется много других вещей. Я хочу так воспитать сына, чтобы он видел жизнь такой, какая она есть на самом деле, а не сквозь розовые очки, которые вы все здесь носите.
– Что вы имеете в виду под «розовыми очками»?
– Я имею в виду сегодняшнюю трогательную церемонию. Больные существа не всегда выздоравливают, у этих историй не всегда счастливый конец. Вы называете меня жестоким. Нет, это жизнь жестока, и нам будет легче вынести ее тяготы, если мы будем к ним готовы.
– Неужели вы думаете, что Питер еще не знает, как жестока жизнь? – закричала она. – Он только что потерял двух дорогих ему людей.
– У него все еще есть отец. Со временем вам придется отпустить его со мной. Если вы здравомыслящий человек, то сами неизбежно придете к такому выводу.
– Не считаю это неизбежным. Я не буду терять надежду. Лиз часто говорила, что во мне есть что-то от мистера Микобера. Она была права. Я всегда верю: что-нибудь да произойдет.
– И какое же чудо должно произойти? – скептически спросил он.
– Да все что угодно. Суд может решить, что Питер останется со мной – то есть там, где он счастлив. Или вы, может быть, решите то же самое.
– Этого никогда не будет, – резко оборвал Г-вин и, повернувшись, пошел к машине. Добравшись до Стрэнд-Хауса, он отправился на поиски Питера и нашел его на кухне, где они вместе с Гримом готовили еду для животных. Они работали спокойно, не торопясь, помогая друг другу. Было ясно, что им часто приходилось делать это и раньше. Грим поднял глаза и увидел Гэвина. Он был уверен, что Питер знает о его приходе и просто не хочет видеть его.
– Похоже, тебя ищут, – сказал Грим.
То, что ребенок мог быть таким послушным и одновременно не допускать к себе отца, лишало Гэвина присутствия духа. Питер прекратил свое занятие и подошел к Гэвину, но у него не было желания разговаривать. Его повиновение было просто еще одной формой самозащиты.
– Послушай, я знаю, ты думаешь, я был жесток с тобой сейчас, – с трудом произнес Гэвин. – Возможно, это так. Но я не хотел этого. Во всем виновато это место. Мне здесь неуютно. Из-за него все плохо и между нами. Мы не можем узнать друг друга как следует.
Губы Питера остались неподвижны, но глаза спросили: «Почему не можем?»
– Потому, что нам не удается как следует поговорить... Я имею в виду, что мне надо поговорить с тобой так, чтобы я не думал, что, как только я закончу, ты сразу же убежишь к Норе. Она – хороший человек, но... мы – отец и сын. Может быть, мы не так много виделись, но все же мы – отец и сын. И всегда ими будем. Ничто не сможет этого изменить. – Последние слова, видимо, прозвучали слишком резко.
Будто из-под земли появился Флик и потерся о ногу Питера. Мальчик наклонился и рассеянно погладил его рыжую шерстку.
– Ты мог бы посмотреть на меня, когда я с тобой разговариваю, – с напряжением сказал Гэвин. Питер тут же выпрямился. Гэвину казалось, что своим послушанием Питер выражает лишь пренебрежительное к нему отношение. Он как будто говорил: «Я буду слушаться тебя во всем, но мое сердце тебе не принадлежит...»
Гэвин это остро чувствовал. Несмотря на желание найти общий язык с сыном, он, тем не менее, заговорил резким тоном:
– Это место всего лишь рай для дураков. Жизнь в таком раю никогда и никому не приносила пользы. Ты должен научиться сражаться с этим миром как мужчина, а научиться этому ты можешь только со мной.
Лишь только он закончил говорить, его охватило жуткое чувство: он как будто перемещался во времени. Казалось, ветер свистит у него в ушах, и он переживает этот же самый момент уже во второй раз, причем, совершенно ясно представляя себе, как это было впервые. Гэвин немного встряхнулся. Такое ощущение было у него первый раз в жизни, и оно сбило его с толку.
– Ты понимаешь, о чем я говорю? Я не хочу, чтобы мой сын был тряпкой, а ты будешь таким, если останешься здесь.
Неожиданно Питер повернулся и посмотрел на него. Никогда прежде Гэвин не видел такого взгляда – настолько злого, непокорного. Это не был взгляд замкнутого мальчика, держащегося на расстоянии.
– И не смотри на меня так! – закричал Гэвин. А когда Питер начал отворачиваться, что-то внутри его оборвалось, он схватил сына за плечи и с силой повернул к себе, слегка встряхнув. – Не надо, не отворачивайся от меня. Я с тобой разговариваю! Я – твой отец. Почему ты не хочешь?..
Он не закончил фразу. На самом деле он не знал, что пытался сказать. Его переполняло желание прижать Питера к себе, крепко обнять его. Но выработанный с годами самоконтроль удержал его от этого.
– Хорошо, – сказал Гэвин со вздохом. – Извини. Беги.
Круто повернувшись, он пошел прочь. Если бы он обернулся, то увидел бы, что сын смотрел ему вслед и в его глазах читалось страстное желание быть вместе с отцом. Этот взгляд дал бы Гэвину надежду. Но он не обернулся.
В тот вечер на закате Нора гуляла по берегу. Она слушала шум моря, плеск волн. Начинался отлив, вода убывала. Она шла, пока не увидела Гэвина, сидящего на камне. Он смотрел на воду.
– Вы не ужинали, – сказала она.
– Я не хотел.
– Если вас это интересует: Питер очень несчастен...
– Конечно, мне это интересно. Но ему не хочется, чтобы я был рядом. Я тянусь к нему, а он убегает. Вы знаете об этом.
– Видимо, это происходит потому, что вы привыкли сразу же хватать то, к чему протягиваете руки. Вы сможете продвинуться в своем деле, если будете ждать, когда ваш сын сам придет к вам.
– Этого мне придется ждать до бесконечности, – сказал он с горечью.
– Ну а какая польза от того, что вы здесь сидите такой угрюмый?
– Я не угрюмый. Я вернулся сюда за камерой, но, конечно же, опоздал.
Она села рядом с ним.
– Что за камера?
– Я купил ее в Лондоне. Хотел снять Питера. Я столько пропустил, пока он рос. Я подумал, что мог бы снимать его сейчас. И сегодня днем принес камеру на пляж. Собирался показать ее вам обоим. Должно быть, я ее где-то уронил.
– Всегда можно достать другую.
Он пожал плечами.
– Какой смысл? Наверное, ему не понравится эта затея.
Она подумала.
– Если вы просто направите на него камеру, ему, возможно, и не понравится, – согласилась она. – Мальчики не любят, когда их фотографируют или снимают. Их это раздражает. Когда вы были ребенком, неужели вам не хотелось сбежать от отца, желавшего вас сфотографировать?
