Изобретательница динамита: Оригиналка - Егоренков Алексей М. (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗
Какого хрена такие девушки не работают в нашей фирме? Подбор кадров ни к черту, что скажешь.
Присматриваем детскую кроватку для Криськиного ребенка. Первый вариант, светлая угловатая конструкция, напоминающая клетку для казни, нравится сестре, но отметается мной. Вторая кроватка, постмодерн, темный лак, эллиптические и овальные формы, мне нравится, но дорого стоит. Пытаюсь убедить Криську, что дорогие вещи покупать выгоднее, но сестра говорит «нет» и настаивает на варианте поскромнее.
Мы сходимся на чем-то среднем: на компактной кроватке, которая разбирается на множество планочек и реек и лакирована под африканское махагони, красное дерево, как нам объясняет эрудированный продавец-консультант.
Наше приобретение разбирают и пакуют в большой ящик с инструкцией по сборке. Ящик на вид громоздок, но к нему приделана пара ручек, поэтому нести его в паре с сестрой оказывается удобно и нетяжело.
Вытаскиваем упакованную кроватку из лифта. Осторожно заносим ее в квартиру.
— Аккуратнее! — говорю Криське. — Стой… Брось! Дай я сам.
Криська отпускает ручку ящика, позволяя мне перехватить его под мышку и осторожно пронести сквозь тамбур в квартиру, не обдирая побелку.
Глава 5
Нас уцелело всего трое к концу пьянки, остальные давно исчерпали запас энергии и финансов, сдались и расползлись по домам. Последними из «Ручейка» в ночь вывалились мы: сильно подвыпивший я и два моих приятеля-дизайнера, Вадим и Влад, не менее нагрузившиеся. Я уже довольно туго соображал, поэтому все время путал, кто из них Вадик, а кто Владик, но они не обижались.
От кафе я собрался было топать к автобусу, но Вадим объявил, что мы поедем «на иване», и взялся ловить машину.
Мы ехали домой, радио бормотало музыку, а сквозь выпуклое ветровое стекло двумя трассирующими очередями неслись оранжевые огни ночного шоссе. На душе у меня было легко и весело, приятели тоже разделяли мой энтузиазм: Вадик прицепился к водителю с просьбой порулить, хотя едва мог поднять глаза на дорогу. На переднем сиденье завязалась короткая потасовка, потом Вадим признал себя побежденным и немедленно уснул. А Влад что-то рассказывал мне в ухо, перекрикивая радио и мотор.
Смутно припоминаю, как добрался до массивной бордовой двери нашей квартиры, как пытался отпереть ее раз десять, но все время промахивался мимо скважины и ронял ключи. А потом сестра, разбуженная возней, открыла дверь сама.
Мы с Криськой молча стоим по разные стороны порога: она сонная, в пижаме, а я — пьяный и ослепленный яркими светильниками прихожей, которые внезапно вынырнули из-за двери.
— Боже, — произносит наконец сестра. — Два часа ночи!
Молча киваю и делаю нетвердый шаг в прихожую. Стаскиваю непослушную куртку, потом путаюсь в шнурках ботинок.
— Нарезался? — спрашивает Криська.
— Угу, — отвечаю, пытаясь стащить обувь.
— Подожди, — говорит сестра, снисходительно наблюдая мои потуги. — Дай помогу.
Охотно позволяю ей стащить с меня ботинки. Она приседает на корточки и берется распутывать узлы на шнурках, затянутые моими хмельными руками.
Спрашиваю:
— У нас пожрать чего-нибудь есть? Горячего…
— Суп в холодильнике, — говорит Криська. — Надо разогреть.
Киваю и топаю на кухню. Сестра наблюдает за мной, недоверчиво хмурясь, потом говорит:
— Стой, идет мимо меня на кухню. — Сама тебе разогрею.
Я с трудом пропускаю Криську, чтобы разминуться с ней в узком коридоре. Сестра проходит мимо, обдавая меня запахом кожи, ароматом свежевымытых волос и легким шлейфом цветочных духов.
Смотрю на нее и вспоминаю историю из детства, когда дядя с тетей спросили маленького Колю, на ком он хочет жениться, когда вырастет. Коля сначала смутился и задумался, а потом промямлил: «На Кристине». Тогда тетя улыбнулась, а дядя засмеялся и сказал: «Нельзя».
И все равно детишки во дворе вечно дразнили маленьких Колю и Кристину женихом и невестой, за что получали тычки то от сестры, то от брата.
Пробираюсь вслед за сестрой на кухню. Здесь тоже яркий свет, от которого у меня темнеет в залитых глазах. На ощупь вылавливаю табурет, подтягиваю его к себе и бессильно падаю на твердое гладкое сиденье.
Сонная Криська копошится у плиты.
— Ух, я злая, когда не высплюсь, — сообщает она, не оборачиваясь. — Попадись мне сейчас кто под руку…
Она в меховых тапочках, у нее по-прежнему стройные (хоть и немного худые) ноги, гордая осанка… В наше время девчонки очень мало внимания уделяют аристократизму: в осанке, в повороте головы. У моей сестры он есть, и, могу сказать, это очень украшает.
Вспоминаю другую историю, когда маленькая Криська подошла к Коле и спросила со всей детской серьезностью:
— Коль, а у тебя правда есть?.. — склонилась и прошептала ему на ухо еще одно слово.
Коля слегка покраснел и ответил:
— Да.
— Послушай, — заинтригованно сказала тогда сестричка, снова без тени насмешки. — Покажи, а? Пожалуйста!
Коля отрицательно помотал головой и покраснел еще сильнее.
— Ну, покажи, — повторила маленькая Криська, просительно заглядывая ему в глаза. — Я не буду смеяться, — пообещала она. — Я никому не расскажу.
Коля снова помотал головой, как оглушенный теленок.
— Пожалуйста! — продолжала настаивать сестричка. — А я тогда… могу тебе показать… если хочешь.
Но Коля упрямился, смущаясь больше и больше, поэтому детское любопытство Криськи так и не было удовлетворено. Тогда им обоим было по восемь лет.
Смешно, но Криськина мама воспитывала их в такой строгости, что только в том возрасте маленькая Кристина впервые узнала про разницу между мужчиной и женщиной. Коля знал и раньше, но подобные вопросы его очень стесняли.
А ведь мы с сестрой тогда уже ходили в школу. Учились в одном классе.
Потихоньку прихожу в себя, сидя на прохладном твердом табурете. На плите аппетитно булькает кастрюля с супом, около плиты сидит разбуженная моим поздним явлением Криська. Она по-прежнему в пижаме с глубоким разрезом на груди, только он строго застегнут под самый ворот.
— Кристин, — говорю.
— У? — отзывается сестра, протирая глаза и потягиваясь.
Криська не кормит ребенка грудью, предпочитает вскармливать его кашей из бутылочки. Она утверждает, что у нее мало молока, а каша ничуть не хуже, но я не согласен. Одно дело бездушная стеклянная бутылка с соской, и совсем другое — женская грудь.
— Школу помнишь? — говорю.
Криська наливает тарелку отличного куриного супа, ставит ее передо мной.
— Спасибо, — благодарю сестру, легонько пожав ей руку выше локтя. Принимаюсь за еду.
— Приятного аппетита, — сердито отзывается Криська. — Школу? Стараюсь не вспоминать, — отвечает она на мой вопрос. — Та еще кунсткамера… Что было в школе, сейчас не в счет.
— Почему же? Мы ведь были совсем юные, еще ни в чем не разочаровались. Непуганые.
— При чем здесь это, — говорит сестра. — Ты скажи, чему тебя там научили? Ты вынес из школы что-нибудь полезное? Чего не смог бы выучить сам, сидя дома?
Кажется, моя невыспавшаяся сестричка нашла себе цель для растерзания.
Криська встает, подходит к мойке и берется за гору грязной посуды, которая там скопилась. Наверное, чтобы занять руки или чтобы не уснуть, пока я ем.
Глаза у сестры темно-карие. Волосы не натуральные, крашены в черный: они не то чтобы уж совсем ей не идут, но придают худому Криськиному лицу некоторую дикость. Она сейчас больше всего напоминает голодающую ворону или волчицу, запертую в клетке.
— А зачем ты покрасила волосы? — спрашиваю.
— А… — осекается сестра. — Да надоели. Ты подумай, почему нас в школе обманывали, мол, не все продается за деньги? А мы им верили. То есть не все мы, конечно. — Она пожимает худенькими плечами. — Кто не верил, выбился в люди.
— Я не знаю. Не помню никого из нашего класса в лицо. Может, кто-то и выбился. А может, они вообще все умерли. В некотором роде это не имеет значения.
