Порочные (СИ) - Вольная Мира (читаемые книги читать онлайн бесплатно txt) 📗

Мира Вольная

Порочные

Пролог

Эмили Бартон

— Давай, Эм! — кричит Стефани. Кричит так, что у меня закладывает на миг барабанные перепонки. Зато не вздрогнула, уже плюс.

Стефани мечется по кровати, ее наручники прорвали кожу запястий и лодыжек, мокрые от пота волосы облепляют лицо, мертвенно белые губы треснули, потому что слишком сухие, по подбородку струится кровь, она темная и густая из-за дополнительного железа, которое мы колем.

Стеф выглядит… Как наркоман, пытающийся слезть. Хотя почему как? Если убрать патетику, то так оно, по сути, и есть. Стефани — наркоманка со стажем. Тощая, изможденная, огромные синяки под глазами, шелушащаяся кожа, вены, вздувающиеся на шее.

Ее выгибает и крутит на кровати, из глаз текут слезы, из носа — сопли.

— Нет, — я качаю головой, стараюсь, чтобы голос звучал твердо. — На сегодня все.

Девушка косится на пустой шприц в моих руках. Выгибается снова почти дугой, дергает ногами, сильнее натягивая цепи, хотя до этого казалось, что сильнее уже некуда. До лопнувших мышц. Я слышу, как они рвутся. И поглядываю на капельницы. Девушка мечется, и катетеры и иголки вполне могут выскользнуть из тонких рук.

Ее рубашка задирается, обнажает впалый живот и торчащие ребра. Стеф и правда как скелет, хотя мы следим за ее питанием.

— Сучка совета! — выплевывает она. — Тварь. Вы все здесь одинаковые! Конченые уроды, способные лишь на пытки! Кто там сегодня за этим гребаным стеклом? Кто дрочит на меня сейчас?!

— Подержите ее, — холодно приказываю двум парням в дверях.

Санитары реагируют тут же, прижимают орущую, визжащую и брыкающуюся Стеф к матрасу, я наклоняюсь к ней, вытаскиваю костлявую руку, накладываю жгут и втыкаю иглу.

— Ты же нормальная, Эмили, — девушка прекращает орать и вырываться, как только чувствует укол, чувствует не сразу, потому что реакции замедленные. Вместо крика сейчас скулеж. Жалкий. Как щенок в минус сорок на пустынной дороге. — Зачем ты делаешь это? Почему…

Я отключаюсь, просто перестаю ее слушать, продолжая набирать кровь. Все, что она говорит — бред и побочка. Оно не стоит внимания, а любая попытка что-то ответить обернется еще большей истерикой.

Через минуту я затыкаю пробирку и выпрямляюсь, направляясь к двери.

Сегодня Стеф продержалась дольше.

— Что думаешь? — спрашивает Дилан, когда я вхожу в соседнюю комнату, стараясь не смотреть в зеркало. Оно двустороннее, и я вижу, как Стеф все еще корчится. Тут темно, только тускло светятся мониторы компьютеров, тихо жужжит под потолком кондиционер, окон нет.

— Не понятно пока, — качаю головой и передаю пробирку лаборанту. Я не знаю его имени и не хочу знать, хотя бейдж на его груди будто подсвечен изнутри. Лаборанты здесь меняются как кадры черного-белого фильма в быстрой перемотке. Оборотень забирает пробирку и выскальзывает из комнаты, второй, тот, что сидит рядом с Ланом, не обращая на меня внимания, шустро набирает данные. Он как заведенная мартышка с барабаном: щелк-щелк-щелк. Клацает и клацает, не отрывая взгляда от окна, сука, в Нарнию, на голове — наушники.

Дилан хмурится, потому что ему явно не нравится мой ответ. Он тоже не отрывает взгляда от зеркала, хорошо, что микрофоны выключены, и крики и проклятья Стефани не долетают сюда. Это по-прежнему неприятно. Может быть, даже больше, чем просто неприятно.

Я отшвыриваю эту мысль от себя, как пустую банку коки с пути. Она раздражает и кажется инфантильной.

Я на работе, да и с самоанализом у меня все очень хреново. Но в зеркало я все равно не смотрю. Через полчаса мне идти к Брайану, там будет примерно то же. Может, немного хуже, может немного лучше. Зависит от того, какой сегодня у него день: хреновый, как у Стеф, или терпимый, как у Джо.

— Она сегодня продержалась дольше, — кивок в сторону зеркала короткий и рваный, и Дилан наконец-то поворачивается ко мне. Я вижу блеск в темных глазах. — Мы можем…

— Рано делать какие-то выводы, — качаю головой. — Сначала надо все проверить, — я не сажусь, вообще не хочу здесь задерживаться. У меня есть полчаса до следующего пациента и два варианта: поесть или подняться в лабораторию. Я зашла, только чтобы забрать записи с камер, поэтому протягиваю руку к волку.

Он понимает без слов, стучит пальцем по экрану своего ноута. Я вижу, как растут проценты — восемьдесят два. То, что мы делаем, запрещено: совет в лице безопасников запрещает любое копирование материалов, тем более запрещает таскать их домой. Но я копирую и таскаю, и все об этом знают, но не говорят ни слова, потому что понимают: если закрутят мне гайки, я уйду, а если я уйду, проект загнется. Вот такая вот нехитрая математика, бро.

Я часто работаю дома. Видимо, это просто привычка, а может проявление синдрома отличницы. Нет, я им не страдаю, я с ним живу, как и процентов восемьдесят находящихся в этом здании, остальные двадцать — пациенты. Или лучше назвать их подопытными кроликами? Вопрос отношения и семантики. Хотя, пожалуй, второе ближе к сути.

— Я понимаю, и все же… — выдергивает из прострации Дилан.

— Только после того, как все изучу, — отрицательно качаю головой.

Волк хмыкает и переводит тему:

— Ты обедала?

Хочется закатить глаза, иногда его забота кажется… неуместной. Как сегодня, например. Но я сдерживаюсь.

— Нет.

— Тогда пошли, — он поднимается, выдергивает флэшку, протягивает мне. Черная, блестящая, она скрывается в кармане моего халата, и мы выходим из комнаты.

Я не хочу думать, что снова ничего не вышло, но мысли упорно лезут в голову. И в какой-то момент я привычно сдаюсь. Пытаюсь понять, где мы ошиблись. Вспомнить последние данные. Очень не хватает новых… подопытных кроликов. Ладно, видимо, хватит называть их пациентами. Врать себе — не мой стиль.

В кафетерии почти никого нет. Только парочка волков из соседних с нашей лабораторий, но стоит нам сесть за стол, как рядом падает Жерар Обьер. Ему под сотню, но выглядит лет на пятьдесят, как и все оборотни в этом возрасте, похож на немного сдувшегося и постаревшего Криса Эванса.

Глаза за стеклами очков пылают раздражением, раздражение в каждом жесте, во всей позе, даже халат, застегнутый под самое горло, почему-то странным образом говорит о его раздражении, хотя доктор всегда застегивает его на все пуговицы.

В руках Жерар сжимает чашку кофе и какую-то газету.

Мы — коллеги, кабинет Жерара напротив моего, только направления у нас разные. Обьер работает с мозгом, его интересуют психокинетики, а еще он голубой, как воды Пейто, почти ультрамариновый, но если не знать, то понять невозможно.

— Вы это читали?! — он швыряет газету на стол перед нами, и один ее конец тонет в моей миске с супом из брокколи. Жаль, сегодня мне хочется именно супа.

Жерар не замечает, глаза все еще зло сверкают. Я выуживаю двумя пальцами «Ревью» из своей тарелки, расправляю и пробегаю взглядом по строчкам первой полосы. Заголовок «Игры в богов» вырывает тяжелый вздох из груди.

Дилан тоже читает, и чем дальше мы читаем, тем больше хмуримся. Статья о нашем комплексе, о пытках, издевательствах, чудовищных экспериментах, совете, отмывании денег, короче все вместе. Большая статья, на две полосы. И, наверное, можно было бы все это проигнорировать, если бы не два «но»: первое — «Ревью» — не желтая газетенка, а крупное, уважаемое издание, и второе — за всей шелухой, гневными, хлесткими высказываниями и туманом виднеется проблеск истины. Описания лабораторий, некоторых экспериментов. Они неподробные, но… заставляют волоски на руках встать дыбом. В статье есть намеки и на мою работу.

— Твою ж мать… — рычит Дилан.

А мне хочется застонать в голос и побиться головой о стол.

— Это явно кто-то из мелочи, — Жерар с мерзким скрипом отодвигает стул, садится на него, руки стиснуты в кулаки. «Мелочь» — это как раз лаборанты и санитары.