Чёрная пантера с бирюзовыми глазами (СИ) - Чекменёва Оксана (прочитать книгу .TXT) 📗
Когда все расселись за столом и приступили к еде, Гейб вспомнил, что вообще-то мы так и не сделали того, что полагается делать при знакомстве.
– Разрешите наконец-то представиться. Я – Габриель Форест, Миранду вы знаете, по крайней мере – её имя. Насколько я понимаю – вы и есть тот самый Коулберт Кэмерон, который пришёл на помощь Миранде и спас моего брата Томас?
– Всё верно, – отложив вилку, Коул пожал протянутую руку. – А это моя жена Элли и наши сыновья: Роб, Гил, Герб и Джереми.
Каждый из представленных парней помахал ладонью в момент произнесения своего имени, давая понять, кто из них кто. Итак, Гил – это тот, который заказал глазунью, а Герб – омлет. Кстати, на их тарелках было поровну и того и другого.
– Гил? – задумчиво пробормотала я. – Это от какого имени сокращение?
– Гилберт, – пояснил парень и ткнул вилкой в сторону брата. – А вот он – Герберт.
– Роб... Роберт? – уточнила я, взглянув на старшего. Тот кивнул. – Ро-берт.
Я снова взглянула на близнецов.
– Гил-берт. Гер-берт. – Мой рот непроизвольно растянулся в улыбке. – Коул-берт!
– И Аль-берта, – улыбнулся мне рыжий. – Когда эти двое поняли, что являются наполовину тёзками, они решили, что все их дети тоже будут «бертами».
– А как же Джереми? Он же не «берт»!
– Я – Бертрам, – отрываясь от тоста со сливовым джемом, причём джема на тосте было чуть ли не на дюйм, просветил меня мальчик, сморщившись при этом, словно от отвращения.
– Когда мы узнали, как именно родители назвали малыша, мы упросили их не издеваться над ребёнком, – видя моё недоумение, пояснил Роб. – Джереми – его второе имя, и мы зовём его только так.
– А ты должна была стать Хьюбертом! – смеясь, воскликнул Герб, но, заметив, что никто из родных не поддержал его веселья, растерянно продолжил. – Ну, то есть, так назвали того мальчика, – его голос упал почти до шёпота, – которого схоронили...
– Я так понимаю, мы подошли к тому, о чём вы хотели нам рассказать? – отложив в сторону нож и вилку, спросил Гейб.
– Да, – кивнул Коул, сделав то же самое, – пожалуй, пора.
Я поспешно проглотила недожёванный кусок и вцепилась пальцами в бедро сидящего рядом Гейба, похоже, порвав ему брюки. Но мне нужно было за него держаться, просто необходимо. Мгновенно поняв это, Гейб опустил руку под стол, отцепил меня от своей ноги и, взяв мою ладошку, крепко переплёл наши пальцы. И от этого мне стало чуть полегче, я словно бы черпала у него силы, необходимые мне для тяжёлого разговора.
Я заметила, как Коул притянул к себе жену, а рыжий, чьё имя я так и не узнала, взял на руки Джереми и, со словами: «Ты совсем носом клюёшь, пойдём-ка, поспим немного, ночью-то толком не получилось», вынес его из кухни.
– Итак, – начал Коул, – двадцать пять лет назад мы ждали нашего четвёртого ребёнка. Точнее – сына. Уж извини, Рэнди, но за шесть поколений нашей семьи у нас лишь однажды родилась девочка. Ты – вторая.
– Я ещё считал, что у нас девочки редко рождались, – пробормотал Гейб.
– Я не знаю, сколько их у вас, но у нас определённо меньше. Итак, мы ждали ещё одного сына, даже имя выбрали для мальчика.
– А как же УЗИ? – удивилась я.
– А оно ничего не показывало. Врач ещё смеялся, говорил, что, наверное это всё же девочка, уж больно стеснительная, очень тщательно всё прячет. Но мы считали это лишь шуткой. Поначалу всё шло хорошо, особенно в сравнении с предыдущей беременность, когда моя жена вынашивала близнецов. А потом случилась беда.
– Я никогда не забуду тот день, – вступила в разговор Элли. Мне сложно было осознать, что она – моя мама, мне проще было думать о ней как об Элли, жене Голоса. – В тот раз мы пришли на обычный плановый осмотр. Мне ещё тогда показалось, что доктор чем-то взволнован, но я не придала этому значения – мало ли у кого какие обстоятельства и настроения бывают.
– Это должно было нас насторожить. Наверное, – вновь заговорил Коул. – Но мы тогда лишь предвкушали возможность увидеть на экране нашего малыша Хью. И сначала всё шло вроде бы хорошо. А потом врач вдруг стал во что-то всматриваться на экране, вскочил, забегал, куда-то позвонил, велел срочно готовить операционную.
– Я так испугалась, просила сказать, что с моим малышом! А врач сказал, что у нашего мальчика обвитие пуповиной, и он может умереть в любой момент, если не принять срочные меры.
– Мальчика? – хором воскликнули мы с Гейбом.
– Да, он сказал именно «мальчика», – печально кивнул Коул, – я это хорошо запомнил. Он уже тогда всё спланировал.
– Он сказал, что если не извлечь ребёнка немедленно, он погибнет, – стирая ладонью текущие по щекам слезы, вспоминала Элли. – Я так испугалось, ведь было ещё очень рано. А он сказал, что сейчас семимесячные дети прекрасно выживают, а вот обвитые пуповиной...
– Нас особо-то и не спрашивал никто, – вздохнул Коул. – Всё происходило так быстро и так страшно. Элли увезли на операцию, а меня с ней не пустили.
– Я думал, в то время отцов уже пускали на роды? – нахмурился Гейб.
– Да, и я присутствовал при рождении всех своих сыновей. Но не в тот раз. Врач сказал, что случай не рядовой, там патология, возможно, понадобится реанимация... В общем – я ему поверил. Почему я не должен был ему верить? Я ждал, и мне даже показалось, что я слышал плач младенца... Позже я убедил себя, что просто слышал плач какого-то другого малыша из детского отделения – вы же знаете, какой у нас слух. Это не мог быть наш ребёнок, потому что через некоторое время вышел этот врач и сказал, что он сделал всё возможное, но наш мальчик погиб ещё до того, как его успели достать. И реанимация не помогла.
– И мы поверили, – всхлипнула Элли. – И схоронили того малыша, которого принёс нам этот врач. Мы ведь думали, что это наш сын.
– Меня даже не насторожило отсутствие у младенца нашей семейной родинки. – Услышав это, я коснулась пальцем тёмного пятнышка над губой. – Да-да, именно её. Эта родинка есть у нас у всех, как ты видишь, но, в конце концов, малыш родился почти на два месяца раньше срока. Я никогда не интересовался, в какой момент внутриутробного развития у детей появляется этот знак. У нас никогда не было недоношенных детей.
– Тот мальчик был доношенным, – пробормотала я. – Ну, по крайней мере, в моей медкарте значилось именно это: четыре фунта три унции (* около 1900 грамм), один фут, пять дюймов (* около 43 см), но при этом – тридцать девять недель внутриутробного развития. Практически полный срок.
– Неужели кто-то на это купился? – покачал головой Гейб.
– Как видишь, – хмыкнула я. – Моя приёмная мать знала о подлоге, точнее – участвовала в нём, а остальные вряд ли этим особо интересовались. Кому это могло быть нужно-то? Ну, родилась я мелковатой, и что? Бывает. Наверное…
– А вы? Неужели не заметили, что вам принесли доношенного младенца? – недоумевал Гейб.
– Вы когда-нибудь теряли ребёнка? – Коул одарил Гейба тяжёлым взглядом.
– Нет. К счастью – никогда, – покачал тот головой.
– Не приведи вам Господи такое испытать. Мне, знаете ли, в тот момент было не до измерений. Да и потом, младенчик тот был для меня как пушинка. Уж не знаю, как вам, а для нас что четыре фунта, что четырнадцать – без разницы.
– Для нас вообще-то тоже, – буркнул Гейб. – Извините.
– Я долго не могла оправиться от горя, – прошептала Элли. – Не спала ночами, всё перебирала распашонки и пинеточки, которые так и не дождались своего хозяина. Часами просиживала на кладбище возле могилки Хью.
– Она почти перестала есть, превратилась в тень самой себя. Если бы не эта троица, – Коул кивнул в сторону притихших сыновей, – боюсь, что я потерял бы мою Элли.
Он взял руку жены и прижал к своей щеке, а потом поцеловал ладонь. И этот жест что-то надломил во мне, я почувствовала, как по моим щекам хлынули потоки слез, руша возведённую в моём сердце стену.
Передо мной сидели мои родители, которые не бросали меня, как я привыкла думать. Они любили меня, и не были виноваты в том, что меня у них забрали. Так почему же я продолжаю отстраняться от них?
