Серые земли-2 (СИ) - Демина Карина (читать книги онлайн без .TXT) 📗
Повертев коробку с кольцом, Себастьян поставил ее на перила балкона.
— А теперь серьезно давай…
У Евдокии появилось подлое желание сбежать. Дверца была приоткрыта, но лестница… и вообще, как?то это глупо в ее?то годах да от поклонников бегать.
— Не хочу, — тихо сказала она и покосилась вниз. Лихо сидел.
Только уши поднял. Видит? Несомненно… слышит? Он ведь понимает, что все невсерьез… во всяком случае Евдокия очень надеялась, что невсерьез.
— А придется, — Себастьян стоял, обеими руками упершись в каменный парапет. — У нас, Евдокия, выбора особого нет. Смотри, братец мой, будь он неладен, застрял… и если до рассвета не сподобится стать человеком, то бегать ему о четырех ногах до конца своих дней.
Лихо поднялся.
Точно, слышит.
Каждое слово слышит. И дело не только в словах, но и в том, как их произносят.
— Что тогда?
Евдокия не знала.
Думала. Пыталась думать, но всякий раз трусливо отступалась от этих своих мыслей.
— В Познаньск ему в таком виде нельзя. Да и никуда нельзя… разве что в королевский зверинец. Там ему будут рады.
Лихо зарычал.
В королевский зверинец ему явно не хотелось.
— Останемся здесь, — Евдокия коснулась камня.
Холодный.
Ледяной просто. И конечно, откуда здесь взяться солнцу? Небо свинцовое, серое, без малейшего проблеска. Висит, давит просто?таки на голову, а стоит глянуть, взгляд затягивает. Только нельзя смотреться, потому как задурит, с ума сведет.
— Здесь… — протянул Себастьян с непонятной улыбкой. — Самоотверженно… только, Евдокия, сама подумай, что это за жизнь будет. Не отворачивайся. Смотри. Любовь — это хорошо, но… во — первых, оглянись. Сколь бы милым не представлялся хозяин, он все же нежить. И не только он. Здесь нежити больше, чем людей… и рано или поздно, но ты станешь… кем, Евдокия? Упырицей? Верлиокой, которая будет охотиться за живым мясом? Марой? Утопленицей?
Евдокия впилась в камень.
Прочный.
Не спешит разломаться в руках, разлететься каменным крошевом…
— Во — вторых… был бы он хотя бы человекообразен. Нет, не смотри на меня, я искренне верю в любовь высокую и платоническую, но мысли в голову лезут препошлейшие… Дусенька, ты сама взрослая девочка… собираешься до конца жизни держать его за лапу и вздыхать сочувственно?
Лихо зарычал.
И рык этот прокатился от края до края двора. Стены нерушимые дрогнули, воронье поднялось, закружило, заслоняя небо.
— Да он первый тебе не позволит.
— И что ты предлагаешь?
— Я не предлагаю. Я уже предложил. И сейчас просто обрисовываю перспективы. Слышишь, Лихо? Очень на то надеюсь…
Волкодлак оскалился.
— Бросить его…
— Не бросить. Оставить. Разойтись. Ты — человек. Он — нет. Ни один жрец тебя не осудит… и боги тоже.
— Они тебе сказали?
— Им вообще до людей дела особо нет… — Себастьян помахал рукой, и Лихо рванулся, да только цепь, натянувшись до предела почти, выдержала. — Дуся, постарайся мыслить разумно. У вас с ним таким нет будущего, во всяком случае светлого и радостного…
— Поэтому я должна выйти замуж за тебя?
— Это уже вторая часть проблемы… видишь ли, я не знаю, что там сейчас в столице, но предположу, что мой дражайший братец из шкуры вон вылезет, чтобы получить титул…
— Меня титул не волнует.
— А зря.
Он потарабанил пальцами по парапету.
— Дусенька… я понимаю, что не особо внушаю тебе доверия. И что у тебя были причины молчать… если бы я понял все верно, я бы тебя самолично в монастыре запер. Выбрал бы поуютней…
Цепь дрожала натянутой струной.
— Когда ты понял?
Она ведь и сама поняла недавно. Вернее, поняла давно, но отказывалась поверить, спугнуть нечаянное чудо… чудеса ведь хрупки.
— Окончательно… недавно. Когда ты этому остолопу на ухо шептало, — и свесившись с балкона, Себастьян крикнул. — У меня тоже слух неплохой! А ты, братец, идиот, если позволяешь ей тут задержаться хоть на час!
Евдокия почувствовала, что заливается краской.
— Так вот, возвращаясь к материям обыденным, — Себастьян к волкодлаку повернулся спиной. — Титул тебя не волнует, это я понимаю. Но волнует моего братца… и папашу… и видишь ли, наследственное право — весьма запутанный предмет, там столько всяких прецедентов имеется, что этот вот ребенок может стать большою проблемой.
— Я не собираюсь…
— Люди оценивают других по себе. И ни батюшка мой, чтоб его Хольм побрал, ни братец, не поверят, что ты просто так откажешься от титула. Они сделают все, чтобы убрать тебя с дороги.
Цепь звенела.
Зверь хрипел… задушится ведь.
— Я не исключаю и физической ликвидации… знаешь, сколько женщин умирает при родах? А доказать, что повитуха подкуплена — почти невозможно…
— И чем мне поможет…
— Свадьба? О, Дусенька, свадьба ничем не поможет, а вот брак — дело иное. Мою жену будет сложнее объявить, скажем, душевнобольной…
— Что?
— Дусенька, поверь, это самое безобидное обвинение из тех, которые могут выдвинуть. Душевнобольная… одержимая… вовсе подменыш. Конечно, назначат экспертизы, однако же эксперты — дело такое… а там и до болезни недолго… или еще какая беда приключится.
Зверь внизу бесновался.
— Тебе, хочешь того или нет, придется воевать за титул. И мне, потому как я меньше всего хочу видеть Велечку князем, так вполне логично, что мы объединим усилия. Королевич, полагаю, поспособствует со своей стороны…
— Значит, дело в титуле?
— Не только и не столько, Дуся. Дело в треклятой справедливости, которая не позволит мне отступить. И в чувстве долга, потому что я себе не прощу, если вдруг с тобой или племянничком что?то да случится…Цепь натянулась.
Зверь повис на ней всей тяжестью своего тела. Передние лапы его не дотягивались до земли. Когти задних вошли в камень.
Еще немного…
— И да, если уж быть совсем откровенным, то ты, Дуся, мне глубоко симпатична. Ты красива. Умна. С характером, однако этот твой характер не настолько всеобъемлющ, чтобы ты попыталась меня под себя подмять… в общем, ты мне подходишь.
— Я тебе подхожу? — у Евдокии руки зачесались отвесить родственничку оплеуху.
— И я тебе тоже. Подумай. Мы ведь неплохо ладили… и я ведь был тебе симпатичен…
— То есть ты… — еще немного и она сорвется.
Гадостей наговорит.
А Себастьян при всем гадостей не заслуживал.
Да, неуместное предложение. И то, как он говорил, будто нарочно тыкал пальцем в душевные раны…
— Загляни в себя, Евдокия, — очень тихо, отчего стало совершенно не по себе. — И скажи, что я тебе неприятен…
Она стиснула зубы.
Ну уж нет.
Не собирается она ничего говорить… да только Себастьяну и слова не понадобились. Он колечко на ладони подбросил.
— А ребенка, так и быть, назовем Лихославом…
И в наступившей тишине вдруг явственно стало слышно, как лопнула цепь… и черная тень метнулась к башне. Когти вошли в камень…
Евдокия вдруг подумала, что балкончик этот не вместит еще и волкодлака… но через каменный парапет перевалился человек.
Он был космат и страшен.
И Евдокия даже не сразу сообразила, откуда этот человек, вцепившийся в Себастьяново горло, взялся…
— Лихославом, значит, — он прижал Себастьяна к стене. — Лихославом…
— Здравствуй, дурень, — просипел Себастьян и от души брата пнул. В конечном итоге, шея у него не железная, этак и сломать недолго. — Я тоже бесконечно рад тебя видеть… в нормальном, так сказать, обличье. Но воняет от тебя все равно псиной…
— Т — ты…
Запахи поблекли.
И звуки сделались тише, частью и вовсе исчезли, отчего Лихослав испытывал престранное неудобство. Да и тело это, слишком легкое, слишком мягкое, делало его уязвимым. И звериная часть его натуры, не желавшая признавать за собою слабость, требовала немедленно измениться.
Человек не позволял.
Человек заставил Лихослава отпустить брата.
И отступить к краю балкона… человек шагнул бы и за край, но Себастьян перехватил руку:
