Пробужденный (ЛП) - Хоук Коллин (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
– Только паранойи мне и не хватало, – пробурчала я, снова пристраивая затылок на бортике ванной.
Я постаралась успокоиться и расслабиться, но горячая вода, вопреки чаяниям, взбодрила меня. К этому времени сумерки окончательно захватили комнату, слизнув последние крохи солнечного света, и я неожиданно почувствовала себя в ванне, как в саркофаге. В нос ударил сильный аромат благовоний, смешанный с медным запахом крови. Сознание на мгновение рассеялось, и я услышала отдаленные рыдания, а затем вопль.
Я распахнула глаза, судорожно втянула воздух и выпрямилась так резко, что вода плеснулась через бортик, залив мраморную платформу.
Я в ужасе выбралась из ванны и замерла посреди лужи, тяжело дыша и пытаясь успокоить отчаянно бьющееся сердце. Да что со мной такое?! Я никогда не слышала, чтобы мигрень вызывала галлюцинации, – но именно это, надо понимать, со мной и произошло. Если, конечно, я снова не заснула и не увидела кошмар.
Должно быть, во всем виноват низкий уровень сахара в крови. Перед выходом из дома я выпила только чашку чая. Да-да. Дело именно в этом. Мне просто нужно съесть немного шоколада… Но даже найдя своему наваждению более-менее рациональное объяснение, я не могла отрицать, что происходит нечто очень странное.
Наскоро высушив волосы и предоставив горничной Марселле прибирать затопленную ванну – совершенно немыслимый для меня поступок, за который, как я знала, мне еще предстоит поплатиться, – я натянула махровый халат и отправилась к письменному столу.
Первым делом я достала кучу брошюр и проспектов, безнадежно помятых при бегстве из музея. После того как я их разгладила и аккуратными стопками разложила на краю стола, мне стало намного лучше. Вычеркнув из календаря прошедший день, заполнив ежедневник на завтра и разобрав испещренные маркером рекламки университетов, я наконец-то снова почувствовала, что контролирую собственную жизнь.
Возможно, я походила на родителей сильнее, чем мне хотелось бы. Они исподволь меня выдрессировали, дисциплинировали, сделали настоящим маленьким солдатом, который так удачно вписывался в их организованную жизнь. Постепенно я тоже начала понимать прелесть рутины – повседневности, в которой нет места хаосу и беспорядку. И даже если душа моя страстно желала свободы и приключений, поведение никогда не выходило за рамки ежедневника с золотым обрезом.
В конце концов я вытащила из рюкзака блокнот и открыла на той странице, где начала рисовать Амона – не более чем смутный контур, прообраз будущего профиля. Я попыталась закончить набросок по памяти, но после нескольких неудачных попыток расстроилась и все стерла.
Когда это он успел завладеть моими мыслями? Я покрутила в пальцах карандаш, сосредоточилась и все-таки обозначила абрис его головы.
В прихожей, возвещая о возвращении матери, звякнул лифт. Следом по коридору процокали каблуки – четкое, уверенное стаккато. Должно быть, я увлеклась рисунком и потеряла счет времени. Мать заглянула в комнату, и моего обоняния коснулся знакомый цветочный аромат.
– Привет, – сказала я, не поднимая головы от блокнота.
Стаккато прервалось, утонув в густом ворсе ковра.
– Как дела? Герб сказал, у тебя выдался непростой день.
Я неопределенно пожала плечами, стараясь скрыть разочарование. Что ж, это работа Герба. Не стоит на него обижаться.
Мать пересекла комнату и, приблизившись к столу, подцепила брошюру одного из колледжей – по несчастью, именно того, который вызывал у нее наибольшее недовольство. Когда она снова заговорила, ее голос неуловимо изменился.
– Я вижу, ты обдумываешь колледж.
– Ага. Пока ничего не выбрала.
Она мягко сжала мое плечо – скорее повелительный, чем утешающий жест.
– Не сомневаюсь, ты сделаешь правильный выбор, – и она принялась расстегивать ожерелье. – Как прошло собрание по поводу выпускного проекта?
– Закончилось, не начавшись.
– Да, мне сказали.
Я развернулась в крутящемся кресле.
– Правда? Кто?
– Мама Кэсси. Та о тебе волнуется. Сказала, что ты убежала к какому-то парню на улице.
Для родителя, выступающего за максимальную самостоятельность ребенка, она была чересчур уж хорошо осведомлена о моих делах. Я безошибочно расслышала в ее голосе нотку неодобрения и поспешила успокоить мать:
– Боюсь, Кэсси несколько сгустила краски.
– Да? – вот и весь ответ. Этот единственный слог вместил в себя мириады смыслов, десятки русел, по которым могла направиться беседа. Старая телевизионная уловка, чтобы гость почувствовал себя неуютно, начал заполнять молчание первым попавшимся бредом и, возможно, выболтал что-нибудь ценное. Я прекрасно знала об этом трюке, но все равно заглотила наживку.
– Ну, про парня на улице – это правда. Только вот Кэсси, наверное, не сказала, что его сбила машина. Он был в ужасном состоянии.
– И ты решила помочь, – мать приподняла брови, предоставив мне самостоятельно добавить к этой фразе точку или знак вопроса.
– У меня не было выбора, – честно ответила я.
– А как же полиция? Кто-нибудь вызвал «Скорую»?
– Не знаю. Он ушел прежде, чем приехали медики.
– Я думала, он был в ужасном состоянии.
– Да, но он… уковылял, – мой голос предательски дрогнул.
Мать склонилась над столом и провела пальцем по странице блокнота.
– Это он? Тот загадочный юноша?
Я кивнула и будто невзначай дернула локтем, прикрыв несколько строк внизу листа. Оставалось надеяться, что этот жест не вызовет особых подозрений.
– Гм. Возможно, мне стоит сделать несколько звонков. Его найдут и окажут необходимую медицинскую помощь.
Похоже, она собиралась сделать Амона своим делом. Я не могла этого допустить. Вряд ли она стала бы ему вредить, но моя мать жила с убеждением, что каждый человек должен находиться на своем месте. Даже если это место окружено ватными стенами.
Может быть, Амон действительно сбежал из психушки. Но идея вернуть его туда почему-то вызывала у меня чувство сопротивления. Я знала, что открытый спор сделает только хуже, поэтому с трудом сглотнула и неожиданно пискляво выдавила:
– Я уверена, ее уже оказали.
Я в панике наблюдала, как мать колеблется, разглядывая рисунок. Что, если она заберет блокнот? Однако вместо этого она закрыла обложку и отодвинула его на край стола.
– Ты знаешь, как снисходительно я отношусь к твоим маленьким увлечениям, – начала она. – Я просто не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности в погоне за… удачным ракурсом. Понятно?
Последнее слово прозвучало отчасти приказом, отчасти предупреждением, отчасти просьбой. Я улыбнулась и покачала головой, показывая, что нотации излишни.
Несколько секунд она рассматривала меня в упор, словно пытаясь вскрыть черепную коробку и вытащить оттуда все секреты до единого. Я уже успела вообразить худшее – что мать запросит у музея запись аварии, – когда она ощутимо расслабилась и одарила меня своей фирменной телеулыбкой.
До тех пор пока я не переходила некие границы, я могла успешно совмещать мир родителей и свой. Происшествие с Амоном было самым опасным и одновременно волнующим, что случалось со мной за всю жизнь. Я искренне желала ему вернуться домой – и подозревала, что с помощью матери это получится быстрее, – но при этом хотела оставить события сегодняшнего дня своим и только своим секретом.
– Что ж, в семье не без гуманиста, верно?
Я кивнула и поспешно преобразовала невольную гримасу в улыбку, надеясь, что мать не заметит разницы.
– Не забудь переназначить встречу, – продолжила она. – Ты знаешь, как это важно для отца.
– Конечно. Разумеется. Я сегодня же позвоню всем ведьм… девочкам.
Глаза матери опасно сузились, но она предпочла великодушно проигнорировать колкость, едва не сорвавшуюся с моих губ.
– Умница, – и она похлопала меня по щеке, будто призового пони, после чего наконец растворилась в темноте.
Убедившись, что допрос окончен, я медленно выдохнула, поднялась из-за стола – и тут же застонала, схватившись за поясницу. Я чувствовала себя старухой. Хуже того – старухой, которая три часа гналась за автомобилем. В спину то и дело вонзались горячие иглы боли, отчего по всему телу разбегались неуютные мурашки. Я что, упала в музее на дикобраза?
