Черный принц - Демина Карина (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Ознакомьтесь.
Несколько минут. Инголф хмурится, Олаф фыркает и принимается кружить по трюму. Всякий раз он останавливается рядом с девушкой, небрежно, вскользь касается рыжих ее волос и идет дальше.
Лист за листом падает на пол.
— Любопытная идея. — Олаф скрывается в полутьме трюма, чтобы вернуться с еще одним стулом, неимоверно грязным, но его сей факт не смущает. Стул становится спинкой к столу, и Олаф садится, широко расставив ноги, упираясь подошвами в грязный ковер. — Город в сфере…
— Часть города, — поправил Инголф. — И речь идет…
— О Нижнем.
Брокк протянул чертеж.
— Поле протянется вдоль речного берега, от старой городской стены до Гэрбских ворот…
…десятки миль по водяной жиле.
— От меня требуется поставить метки, по которым развернется полотнище…
…и остановит пламя.
— Там каменная подложка, и всего-то надо — слегка ее укрепить. Держаться полог будет сорок восемь часов.
…этого хватит, чтобы прорыв затянулся.
— Все замечательно. — Инголф, аккуратно сложив листы, равнял стопку. — За исключением одного нюанса. Энергия…
Ответ у Брокка имелся.
Он жег карман, заставляя то и дело касаться его, проверяя, на месте ли камень.
На месте.
И на белом листе бумаги, на котором не так давно резали ветчину. Нож Брокк отодвинул и хлебные крошки смахнул, но все одно старая баржа явно была не местом, достойным такого гостя.
— Знаете, — Инголф протянул руку, но коснуться камня не посмел, — ваше безумие на редкость хорошо подготовлено.
Олаф фыркнул. Он сгреб камень и, зажав между большим пальцем и мизинцем, поднес к глазу.
— Осторожней, городской сумасшедший. — Инголф, впрочем, не сделал попытку отобрать кристалл, но наблюдал и за Олафом, и за камнем с неизъяснимым интересом.
— Там огонь, — сказал Олаф. — Живой… а я думал, что Черный принц — это легенда.
— Легенда. — Инголф все же протянул руку, жест ленивый, небрежный, и лишь вздрагивающие пальцы выдают нетерпение. — И за эту легенду нам всем здесь голову снимут.
— Если боишься…
— Помолчи, мальчишка. — Инголф перекатывал камень по ладони. — Я не говорил, что боюсь. Я лишь указывал на некоторые… возможные последствия нашей авантюры. Мне, в отличие от тебя, собственная голова дорога… и все остальное тоже.
— Инголф прав. — Брокк потер глаза, которые слезились. — Мой долг… наш долг — вернуть кристалл короне.
Вот только Король вряд ли станет тратить его на обреченный город.
Да и самому Брокку жить хочется.
— Есть несколько вариантов.
Брокк вытащил свою записную книжку.
— Первый — действительно вернуть камень…
— И попрощаться с вами. — Инголф поставил локти на стол. — Не скажу, что я проникся к вам такой уж любовью, но в чем-то, мастер, вы мне симпатичны. Да и к городу, признаться, я привык…
— Позер, — бросил Олаф.
— Мальчишка.
— Какой есть…
— Второй вариант — принять план Рига и спасти хоть кого-то…
— Но имеется, полагаю, и третий? — поинтересовался Инголф.
И Брокк кивнул.
Третий.
Призрачный. Рожденный бессонницей, рассветом и страхом. Он, Брокк, тоже умеет бояться смерти. Всего-то и понадобилось — научиться жить.
Кэри спала, в кои-то веки спокойно спала и улыбалась во сне. А он, глядя на нее, отстраненно думал, что вдовий наряд ей не пойдет, хотя, конечно, черное с желтым сочетается… янтарные глаза погаснут. Он снова причинит ей боль, и если так, то…
В полудреме, полуяви, в болезненном состоянии, когда разум требовал отдыха, но не умел отдыхать, и появилась совершенно безумная идея.
— Третий… создадим зеркало.
Молчат.
Ждут продолжения и не понимают.
— Погодите, мастер. — Олаф вновь уходит и не возвращается долго, он тянет с собой грифельную доску и ведерко с кусками размокшего мела. — Так понятней будет.
Инголф устраивается на козетке.
А девушка с рыжими волосами вдруг пробуждается.
— Я не люблю зеркала, — очень тихо говорит она. — В них огонь… много-много огня…
— Эти зеркала будут другими.
С доской Олаф хорошо придумал, пусть мел крошится в пальцах, но Брокку легче объяснять на языке формул. Он пишет, одну за другой, вывязывая новый узор, который при всем его безумии выглядел логичным. И молчащий Инголф подался вперед. Ревнивым взглядом он цеплялся за каждый знак, пытаясь разглядеть слабину… сердце замерло, потому что Брокк сам понимал, насколько его затея… нет, не безумна.
Невозможна.
Или все-таки…
— Мастер, — голос Инголфа прозвучал глухо, — я вас все-таки ненавижу.
— За что?
— Заставляете чувствовать себя неполноценным.
Баржу кидает на пирс, и пустые жестянки с грохотом сыплются на пол, они катятся, оставляя за собой масляные следы, которые старый ковер впитывает. Грязнее он все одно не станет.
Олаф же сползает со стула и садится на корточки. Он раскачивается, не отрывая взгляда от доски.
— Получится.
Улыбка у него широкая, совершенно счастливая.
— Быть может, и получится, — поправляет Инголф.
Он все же встает. Движения ленивые, текучие, преисполненные какой-то неуместной неги, словно бы он, Инголф, находился не на борту дрянной баржи, которая чудом жива, но на палубе королевского фрегата. А то и вовсе на берегу.
Пожалуй, такому подошел бы берег, и не дикий, изрытый искателями янтаря, но облагороженный.
Аллеи.
Пальмы. Статуи в тени.
Дамы в светлых летних нарядах. Зонтики кружевные, левретки и бланманже. Веера. Томные беседы о высоком…
— Зеркала… — Инголф пальцами водил по меловым линиям, но не стирал. Он читал формулы, и губы шевелились, повторяя про себя.
Узел.
И еще один. Энергетическая связка.
Шаг назад и взгляд мечтательный… так, пожалуй, смотрят на картину.
— Здесь, — тонкий палец ткнулся в доску, — сцепка ненадежна. И здесь, кстати, тоже.
— Знаю.
— Контур не выдержит…
— …если не добавить резервные вектора.
— …и откат…
— Там прочная порода. Гранит. Выдержит…
Инголф понимает с полуслова, и, с брезгливо оттопыренной губой, он берет кусок мела, разглядывает его долго, придирчиво, а потом резко, быстро вносит правки.
— Треугольника будет достаточно. — Почерк у Инголфа нервный, острый. — Квадрат был бы лучше, но, как понимаю, четвертого самоубийцу мы в столь короткий срок не отыщем. К слову, когда?
— Завтра на рассвете…
— Завтра. — Он мнет мел, и белые крошки сыплются на брюки.
Темная шерсть с узкой белой полосой. А пиджак на атласной желтой подкладке, которая на полтона светлей жилета.
— Завещание, по всему, оставить не успею.
Олаф смеется. До судорог, до всхлипа.
— Инголф, ты… ты зануда страшная, но я тебя люблю. — Он вытирает слезы тыльной стороной ладони, отчего-то левой, а правая, растопыренная, упирается в пол. — Нет, я тебя определенно люблю…
— Допустим. — Инголф отступает. — Но будь добр, держи свою любовь на расстоянии.
— Злой какой.
— Не злой. Брезгливый. Ты давно на себя в зеркало смотрел?
В этом раздраженном, с легкой нотой снисходительности тоне есть что-то успокаивающее, родное. И Брокк позволяет себе надежду.
…быть может, у них получится остановить безумие.
— Остался еще один нюанс. — Инголф расстегивал пуговицы. — Как избавить вас, мастер, от подарочка…
— Вряд ли получится.
…выжить Брокк не рассчитывал.
— Но попробовать стоит… хотя бы в теории.
Олаф вскочил. Его движения отличались нехарактерной прежде суетливостью, словно его переполняла энергия и Олаф не способен был управиться с нею.
— Оно маленькое… — Рука Олафа легла на грудь Брокка, а сам он застыл в неестественной позе. Ноги расставлены, колени полусогнуты, локти прижаты к бокам. Левое плечо опущено, правое поднято, и голова лежит на нем.
Ненормален?
Не более чем сам Брокк.
— Ты бы хоть руки вымыл. — Сняв пиджак, как делал всегда, приступая к работе, Инголф повесил его на спинку стула, провел пальцами по плечикам, выравнивая. В этом Брокку виделся ритуал.
