Я родилась пятидесятилетней... (СИ) - Веселая Мария (читаем книги TXT) 📗
После легчайшей формы этой заразы в Аризону прилетела бабушка моей закадычной подруги Светы, с которой мы после истории с Тони были буквально не разлей вода. Старой бабушке было скучно сидеть дома без дела, так что в тот же день Свету забрали из садика. И можно было уже биться головой об стену…Но…
Таисия Степановна приняла подругу внучки как родную, и после скромной просьбы мамы присмотреть за мной, так как без Светы я ходить в садик отказалась наотрез, она даже обрадовалась и стала нашей общей няней. Бабушка Тая была неподражаема. Она никогда ничему не удивлялась. Даже моим тараканам. И не ругалась. Даже, когда нас нужно было откровенно драть ремнем. Чувствую, её бабушка, а, может быть, и матушка учились в Смольном.
Например, когда мы-таки разрезали мои цветочные занавески и сделали из ткани красивую розу для Тутти, она лишь улыбнулась и сказала, что «пора учить барышень шить и вышивать». Гладь и крестик нам не пошли, а вот мишек и кукол мы со Светкой нашили приличную гору… И хоть я знала, как делать кукол Тильд, секрет покраски белой ткани с помощью смеси кофе и клея я «придумала» как бы случайно после нескольких проб и ошибок.
Первая декоративная кукла вышла, даже с помощью бабушки Таи, немного косой, но, восхитившись эффектом, мы тут же принялись за вторую. Фабричных поставок мы делать не могли, но нашими поделками быстро заинтересовался игрушечный магазинчик, который стал скупать наше творчество мелкими, но оттого дорогими партиями, на что мы стали небедно для детей жить. Продавали в магазине по цене вообще бешеной, но мы не роптали.
Вообще вопрос денег не стоял особо остро, оказалось, что мой дедуля со стороны матери был небедным дядей, который зарабатывал на хлеб с чёрной икоркой брокерством. Роб Хиггинботам ушёл от бабушки Мери, когда Рене было четырнадцать. Развод был громким. Судьба после него у супругов была противоположной: мать Рене ушла в своё горе, три года почти не занималась дочерью, и была на грани самоубийства, но пьяный водитель прервал её жизнь первым, а Роб после развода уехал в Нью-Йорк, устроился брокером и жил припеваючи до самой смерти бывшей супруги. Отношения между отцом и дочерью до сих пор были натянуты, что не мешало моей матери принимать финансовую помощь от Роба. Мне про дедушку не рассказывалось, историю семьи я узнала, подслушав посиделки Рене с подругой.
Поэтому, когда мама открыла дверь голубоглазому дяде и приказала, а не попросила меня пойти в детскую, я улыбнулась и помахала импозантному дедуле рукой. Нахмуренные брови взлетели, и деда попросил разрешение хотя бы обнять меня, а мне, лисе, это только и надо было!
— А ты мой добрый дедуля, да? — ласково спросила хитропопая трехгодовалая я, глядя в знакомые глаза цвета неба.
Всё. Старика можно было лепить пластилином. Он бы не сопротивлялся. После я показала растроганному дедушке свою комнату, куклу, альбомы с рисованием, сшитые поделки, маленькую заначку из карманных денег, которая «подозрительно» пополнилась на сотку баксов после приезда дедушки, свои любимые сказки, которые тут же ему зачитала, и много всего-всего, что в один день возвело крепкий мостик между дочерью и отцом и между дедом и внучкой. Потому что, в сущности, деньги ничего и никогда не определили бы в жизни Рене. Конфликт нужно было решать теплом и любовью.
С тех пор дедушка многим нам помогал, а после некоторых моих метких и разумных замечаний, перестал вкладывать в рубль. Это он правильно сделал накануне развала СССР. Он же, не спрашивая, поставил с моей отмашки на Бразилию в 2002 году, так что на моём личном счёте теперь лежит и умножается кругленькая сумма, на проценты которой я живу последний год очень счастливым школьником, способным позволить себе любые курсы и кружки, а в перспективе — Гарвард. Но тьфу-тьфу-тьфу, пока только кружки.
Кстати, о них. Я и раньше себе в них особо не отказывала. Рене вкладывалась в меня по полной, но пока это окупалось. На балет я-таки пошла ровно в четыре, да ещё и умудрилась затащить туда Светку, аргументируя тем, что американским коровам до нас, русских балерин, как до Парижа на мамонте. Записались мы на упрощённую версию, где сильно нас не убивали, но, честно говоря, иногда я вскакиваю среди ночи от приснившегося прокуренного голоса миссис Харборд:
— Пятая позиция! Правую ножку в замочек! Пятка рабочей ноги соединяется с носком опорной ноги. Коленки вытягиваем до конца. Живот в себя! Корпус подтянут! Вы как сонные мухи!
Бррр… Через два года мы сбежали.
Бежали мы недалеко, ровно до соседнего корпуса бальных танцев.
Там, протанцевав четыре года и не особо напрягаясь после балета, мы завоевали пару призовых мест на региональном детском уровне и, дружно посовещавшись за вкуснейшим тортиком, поставили галочку в плане на жизнь напротив танцев, ушли искать себя в музыкальной школе. Света выбрала гитару, а я, отвергнув совет Рене по поводу фортепиано, трепетно взяла в руки скрипку. Этот инструмент всегда нравился мне…
По моим тогдашним расчетам скоро в Аризону должен был приехать Алекс, который был как раз известным в классических кругах скрипачом, и я надеялась, что таким образом я нашла бы повод повидаться с семьей. Прошлой семьей. Каково же было моё удивление, когда, мельком проезжая мимо знакомого адреса, накануне «их приезда» я увидела чужой дом. Абсолютно другой. И людей, счастливых, беззаботных. Но чужих. Уже вечером, устроив мозговой штурм себе лично, я поняла, что это совсем другой мир, схожий с нашим, но меня в нём быть не может. По всем законам физики. А если нет меня, нет моей дочери, внучки, возможно, даже Лёша погиб раньше. Таким образом, погоревав с неделю, никому ничего не рассказав, я провела траурную черту к своей прошлой жизни и навсегда перестала называть себя Валей, даже мысленно.
Тем более, жизнь Беллы Свон была куда интереснее предпенсионного существования бабушки Валентины. Занятия скрипкой были моей отрадой, и, хотя приходилось терпеть мозоли на руках да вечный синяк у подбородка, я не роптала. Через четыре года занятий мы со Светой получили гран-при на конкурсе в Калифорнии, и нам даже были обещаны всевозможные бонусы при поступлении в почти любой музыкальный колледж. Но после победы, дружно отпраздновав красивым маникюром, мы беспечно забросили инструменты, чем вызвали искреннее непонимание родственников и преподавателей.
Света тянула меня в художественную школу, а я мечтала освоить искусство фотографии. И впервые за тринадцать лет весёлого и нерушимого тандема наши пути разошлись. Я видела, что мои художественные таланты заканчиваются ровно на прорисовке амёбы обыкновенной, а Света вечно рисовала такие шедевры, что мне было стыдно даже за свои геометрические узоры на полях тетради… Света тоже упёрлась рогом, так как страдала повальным невезением относительно всего, что касалось электроники. Бытовые приборы, телефоны и даже мой несчастный полароид пали в неравном бою с моей «антитехничной» подругой.
Промотавшись полгода по разным студиям, снимая и рисуя одни и те же пейзажи (пустыни Сонора, Гранд-Каньон и водопад Хавасу), а также лица родных и знакомых, мы, наконец, забросили кисти и плёнки куда подальше и пошли в чирлидинг собственной школы.
В последней, несмотря на повальную занятость на курсах, что у меня, что у Светы всё было прекрасно. Учились мы в разных классах, так как подруга была на полтора года меня старше, но это не мешало нам быть «гениальными девочками» и любимицами преподавателей, которых часто ставили в пример отстающим. Жаль, что скоро она уедет в колледж…
Вообще со Светой мне нереально повезло. Она была весёлой, умной и талантливой девчонкой. Рядом с ней я всегда чувствовала себя моложе своих реальных лет. Наша встреча наверняка не случилась в книге, но в этой жизни я была настолько благодарна Рене за тот поход в парк, что даже взяла над мамой негласное шефство.
Рене стала моим личным проектом. Я всегда относилась к ней, скорее, как к дочери, в этом мы с книжной Беллой были схожи. Мама была наивной, как ребёнок. Сначала я сквозь пальцы смотрела на её короткие романы, но, когда я услышала ее сдавленные рыдания после очередного разрыва, я стала внимательно следить за всем, что касается её личной жизни.
