Жена Дроу (Увидеть Мензоберранзан и умереть) (СИ) - Баздырева Ирина Владимировна (читаемые книги читать txt) 📗
Посохом, она подсекла ноги Джона и он неловко шлепнулся в пыль. Размахнувшись, она резко опустила посох не на зажмурившегося Джона, а на коротко стриженного парня. Посох со свистом пришелся ему по ноге, что-то хрустнуло и парень зашелся криком боли.
— Ты мечтал стать воином, но когда будешь убивать и мародерствовать, вспомни о своей боли.
Джон во все глаза испуганно смотрел на нее. Ожидание расправы сломило его упрямство.
— Страшен не сам грех, а упорство в нем, — назидательно произнесла Ника.
Снова просвистел посох и Джон взвыл, сцепив зубы. Его коленная чашечка была сломана.
— Если я узнаю, что ты продолжаешь отбирать деньги у Пига, я сломаю тебе нос и будешь ты Джоном Кривым, — пообещала ему Ника. — Если сумеете, то с помощью своего крысиного прихвостня, а он скоро оклемается, доберетесь до монастыря. Там вам помогут. А мне некогда, да и смотреть на вас с души воротит.
Когда привратница распахнула на ее стук калитку в воротах, то обычная сдержанность изменила ей.
— Помилуй, Асклепий! Да у тебя, сестра, синяк во все лицо! — ахнула она.
— Да уж, сегодня на подаяние были щедры, как никогда, — буркнула Ника и склонив голову, чтобы не смущать сестер своим видом, направилась к галереям, оставив привратницу, недоуменно смотреть ей вслед.
В келье настоятельницы не оказалось и Ника повернулась было, что бы уйти, как увидела ее саму, спешащую ей навстречу и делавшей ей знак оставаться на месте. Когда они вошли в келью и мать Петра закрыла за собой дверь, то первым делом она внимательно оглядела Нику, а увидев огромный синяк, покачала головой.
— Вижу, милая, через какое испытание пришлось тебе пройти. Я предвидела, что для тебя оно будет особенно тяжким, но таково уж оно, добровольно взятое обителью. Поверь это делается для укрепления духа и воспитания смирения в сестрах. И, вижу, смирение тебе так и не дается.
Вместо ответа, Ника отвязала от пояса чепец с деньгами и положив его на стол, бесстрастным тоном рассказала все, что с ней произошло в деревне и по дороге в монастырь. К концу ее рассказа, мать Петра вынуждена была опуститься на стул.
- Так вот к чему привело мое попустительство, — горько вздохнула она, сжав ладони. — Завтра же, я соберу капитул и приму ту суровую епитимью, которую он сочтет нужным наложить на меня. А через старосту Фому Большого и Эдварда Трактирщика попрошу прощения у всех добрых людей деревни и, особенно, у Пига. К тому же, я обсужу, с этими почтенными людьми вопрос о том, чтобы не выдавать больше Пигу денег, а снабжать его всем необходимым за счет монастыря: одеждой, обувью и пищей, которую он станет получать, ежедневно приходя в обитель. Кроме этого, он будет постоянно у нас на глазах. Ты согласна с этим решением, сестра?
— Да, — поклонилась Ника.
— И, все же, меня смущает то, не слишком ли жестоко ты поступила с мальчиками? Не спорю, они заслуживают сурового наказания за то, что обирали несчастного слабоумного, пользуясь его доверчивостью, заставляя грабить монахинь, чтобы после прокутить гроши своих добрых соседей на какой-то заброшенной мельнице. Но…
— Речь идет об их будущем, будущем мужчин, решивших, что в мире правит жестокость и обман. Раз так, они должны были узнать эту жестокость и по отношению к себе. Святой Асклепий недаром учил, что страдание и скорбь тела, лучшие учителя души. А боль сделает этот урок для них запоминающимся. Вот, подтверждение моих слов — Ника положила на стол нож, который выдернула из ствола дуба, засевшего там от неудачного броска Джона — Вы можете вернуть его Фоме Большому, если он признает его.
Мать Петра с опаской взглянула на нож и перевела взгляд на Нику.
— Иногда я не в силах понять, сестра, кого вижу перед собой. Девицу благородного происхождения, получившую блестящее образование, или решительного воина?
Ника сама была не прочь получить ответ на этот вопрос, но она была слишком утомлена, чтобы раздумывать над этим. Ей еще предстояло провести, от силы час, в скриптории.
— Сегодня я освобождаю тебя от посещения скриптория, — проговорила мать Петра, словно почувствовав ее муку, но к удивлению настоятельницы, Ника покачала головой:
— Вседержитель, да пошлет на вас свою благодать, матушка, но мне бы хотелось быть в скрептории затемно.
У матери Петры вытянулось лицо:
— Сегодня для меня день искушений, — произнесла она с горьким раскаянием, — и теперь я наказана за свое лукавство. Утром я погорячилась, вменив тебе обязательное посещение скриптория этим вечером, вовсе не желая, чтобы ты шла туда. Дело в том, милая, что никто из сестер, когда либо посещавших это уединенное место, не видели сестру Режину, по той простой причине, что она никогда не выходит к ним. Потому, я была в смятении, узнав, что она, зачем-то, сидит вместе с тобой. С этого часа я снимаю с тебя это послушание.
Воля Ники дрогнула при словах настоятельницы о том, что сестра Режина ведет себя не обычно по отношению к ней и она обрадовалась снятию этого тяжкого послушания, и тому, что может уже не ходить в скрипторий. Ей, лучше, всю седьмицу простоять на деревенской площади с кружкой для подаяния, терпя выходки Пига, чем пять минут находиться в обществе Режины. Но тут вверх взял ее характер: если сестра Режина ведет себя так, только по отношению к ней, Нике, значит с этим надо разобраться и “додавить” проблему до конца.
— Не сочтите это строптивостью и непослушанием, матушка, но я уже так утвердилась в своей решимости пойти туда, что мне теперь трудно отказаться от этого наказания. Благословите меня на него — склонила перед ней голову Ника.
Какое-то время настоятельница молча перебирала четки и видимо не найдя веского повода по которому можно было бы отговорить Нику, нехотя произнесла:
— Я благословляю тебя идти в скрепторий, в надежде, что сестра Режина останется верна своей привычке и не покажется сегодня. Но было бы лучше, если бы ты пошла туда с двумя сестрами.
— Стоит ли подвергать их подобному испытанию?
Вздохнув, настоятельница сдалась.
— Я буду молиться за тебя, милая.
Ника шла к скрипторию через монастырский двор, минуя трапезную и больничный корпус, думая, что с ее стороны глупо было не расспросить настоятельницу об этой Режине. Но она терпеть не могла выспрашивать и узнавать о ком-то стороной. Хотя о ней Нике было, уже кое что известно, а именно то, что она была не в чести у сестер, ее терпели и держали из-за того, что она была способна распознавать магию, видимо, в любых ее проявлениях. Клонящееся к закату солнце еще посылало свой прощальный малиновый свет, не вынося тяжести давящегося на него, темной синевой, неба. Алела в солнечных лучах кирпичная кладка стены скриптория, а дубовая дверь уже тонула в сумраке глубокого проема. Ника не сразу взялась за медное кольцо, а постояв немного, собираясь с духом, зачем-то перекрестилась и потянула дверь на себя. Скрипторий встретил ее привычным запахом слежавшейся бумаги, закатным багряным отсветом окон и темной неподвижной фигурой, стоящей посреди зала. Ника, сжав ладони в широких рукавах рясы, шагнула к ней. Позади, сама собой, захлопнулась дверь.
— Я знала, что ты придешь и ждала тебя, — довольно приятным, мелодичным голосом произнесла фигура, однако так и не шевельнувшись. — Подойди ближе, я не причиню тебе вреда.
Ника заставила себя подойти к ней и остановилась напротив, не доходя трех шагов.
— Почему ты не пожаловалась на меня настоятельнице?
— Наши с тобой отношения ни кого, кроме нас, не касаются
— О! У нас имеются отношения?
— Ты все время сидела здесь, пока я работала. Ты напугала меня до смертельных колик. У нас с тобой просто замечательные отношения.
— Я не хотела ошибиться. Когда тебя вытащили из реки, ты была окружена сильнейшей магией. Было похоже, что она не принадлежит тебе, но я была не уверена в этом и все же сказала настоятельнице, что это магия чужда тебе.
— Почему?
— На то есть своя причина. Но вчера, когда ты была испугана, ты бы непременно воспользовалась ею, если бы могла творить ее. Страх очень сильное чувство, такое же сильное как любовь. Желание защитить себя, свою жизнь так естественно, что ты не задумываясь воспользовалась бы заклинаниями волшбы. Что ж, я рада, что не ошиблась на твой счет, а вот ты… Ты пережила сильный страх по моей вине, но не выдала меня. Я это знаю. Иначе меня уже не было в обители.
