Черный принц - Демина Карина (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Боли нет. Есть оглушающая невероятная слабость, когда само тело кажется мешком, набитым мокрой шерстью. А вот боли, ее нет.
— Райдо.
Матушка хмурится, но недовольство длится недолго.
— Где он?
— Уехал.
…конечно, его альва не способна быть одна. Долго. Она старается, но ей страшно. И Райдо тоже, и Кейрен теперь понимает этот его страх. И наверное, он сам теперь Таннис не отпустит.
Шага на три — самое большее.
— Он ведь вытащил не только меня?
Поджатые губы. И морщинки на лбу.
— Мама, пожалуйста…
— Да.
— С ней все хорошо?
Молчание.
И вздох.
Солнечные зайчики россыпью на белой стене… и тени аспарагуса словно отражение, но не в воде — в блюде. Белом фарфоровом блюде… от обилия белизны голова болеть начинает.
— Дорогой, ты только не волнуйся. — Теплая мамина рука убирает длинную прядь. — Тебе нельзя волноваться… опасно…
— Мама?
— Она ведь человек, Кейрен. Была…
Была?
Неправда.
Она дышала, Кейрен помнит. Он стерег ее дыхание. И считал, надеясь, что спасут. Он держал ее в руках, чтобы сохранить… удержать… и не сумел.
— Люди намного слабее нас… и мне жаль.
Солнечные зайчики.
Ветки аспарагуса. Черно-белый мир, который для чего-то оставил Кейрена живым.
Жить по инерции не так и сложно.
Утро. И пробуждение задолго до рассвета. Но надо лежать, потому что так принято. Кейрен лежит, пялится в потолок. Дышит, вяло удивляясь, что способен дышать.
…у дежурной сестры снова бессонница. И женщина ходит по коридору, останавливаясь перед дверьми палат. Она замирает, вслушивается в тишину, идет дальше…
…рассвет, все более ранний.
И грохот повозки. Окна выходят на задний двор, и Кейрен знает, что в пять утра привозят продукты для больничной кухни. У сестры-хозяйки низкий голос, почти бас, и усики есть. Однажды, когда лежать стало невмоготу, Кейрен добрался до окна и стоял, глядя, как разгружают телегу.
Бочки. Свертки. Тюки и мешки. Женщина в форменном платье, размахивающая лавровым веником. Она отчитывала извозчика, а тот оправдывался…
…жизнь за окном. И ведь странно, что продолжается.
Скоро весна.
Так Кейрену сказали. И, наверное, его выпустили бы из палаты, он ведь здоров, но почему-то медлили. А ему было все равно, где находится.
Черно-белый мир… нет, черного и белого как раз почти нет. Фарфоровое блюдо не в счет. И сапоги доктора, которые он начищает до блеска. От сапог, от самого этого человека в партикулярном платье пахнет ваксой и еще мятой. Доктор заправляет брюки в сапоги, а мятной водой полощет рот, заглушая несвежее дыхание. Он болен, и это его раздражает, словно бы сама болезнь ставит под удар его право лечить прочих.
— Что же вы, милейший, хандрите? — Он появляется утром, сразу после завтрака. И, усаживаясь на стул, закидывает ногу за ногу. Он укладывает на колене планшетку, тоже черную, хотя сам остается невыносимо серым, и проводит языком по зубам, проверяя, все ли чисты. — День-то какой хороший. Славный день.
Доктора рекомендовали матушке. Он не берется лечить тела, но норовит забраться в душу, объяснить Кейрену, что боль пройдет. И это смешно, как может пройти то, чего нет?
Кейрену и вправду не больно.
Пусто только.
— Ах, милейший, в ваши-то годы себя хоронить… — Доктор цокает и вновь языком зубы пересчитывает. Он притворяется сочувствующим, готовым выслушать… и вправду был готов, вот только внимательный взгляд его, острый, как скальпель, мешал говорить. И Кейрен молчал. — Знаете, в вашем возрасте… хотя нет, не в вашем, я был куда более юн, неопытен, но довелось пережить историю, каковая в то время показалась мне трагедией… любовные разочарования бьют по сердцу.
Сердце — всего-навсего орган. Мышца, которая кровь перекачивает. И кровь лишь кровь. Никакой мистики, одна сплошная физиология.
— Однако прошли годы, и теперь я вспоминаю обо всем с усмешкой.
Усмешка у него выходила кривоватой. И проволочные усики доктора вздрагивали.
Он говорил еще о чем-то, искал тайные тропы в душу, не понимая, что души этой больше не осталось. Наверное, жила забрала ее с собой.
…как Таннис.
В какой-то из дней доктор предложил лекарство. Кейрен отказался. Он точно знал, что здоров.
— Завтра я уйду, — это были первые слова, которые доктор услышал. И он встрепенулся, подался вперед, едва не столкнув с колена черную свою планшетку.
— Куда?
…надо освободить квартиру. И вещи собрать. Вазу… нет, вазу он столкнул. Случайно. Но остались фарфоровые кошки и скатерть льняная… тот самый плед с пятном… ее гребень, щетка для волос… платья… футляры с украшениями.
Память.
И невыносимо думать, что кто-то другой прикоснется к этой памяти.
— Какая вам разница, — ответил Кейрен, глядя, как сестра-хозяйка пересчитывает корзины. Белье отдавали прачкам ближе к полудню, меняли грязное на чистое.
— Милейший…
— Послушайте, — Кейрен отвернулся от окна, — я здоров.
— Физическое здоровье и душевное…
— Я сумасшедший?
— Отнюдь! Глупость какая… вы пребываете в небольшом душевном расстройстве, которое, несомненно, пройдет…
— Вот и чудесно. Пусть проходит в другом месте.
…дома.
Доктор ушел, пребывая в задумчивости, и матушке нажаловался. Она появлялась каждый день в пять, когда сестра-хозяйка выходила на отдых. Она устраивалась на лавочке, доставала из корсажа мешочек с табаком и трубку.
…еще один ритуал.
Быть может, если разложить день на ритуалы, он пройдет быстрее?
— Дорогой, я рада, что ты захотел вернуться…
…матушка приносила цветы, заменяя увядшие букеты свежими. И домашнюю выпечку. Бульоны в высоких термокувшинах. Керамические горшочки с паштетами, рагу и еще чем-то.
Кейрену было все равно. Он ел, потому что обед ли, ужин — это тоже ритуал, убивающий время.
— Я обновила твою комнату…
Матушкина забота пахнет ванилью, той, которую томили в молоке, набирая запах для выпечки. И резкий, слишком насыщенный, он забивает нос.
— …и кузен о тебе справлялся. Конечно, мне не слишком нравится мысль о твоем возвращении к работе, но доктор уверяет, что тебе нужна привычная обстановка…
…комната Кейрена в серых тонах. Матушка уверяет, что на самом деле обои темно-синие, с модным узором из вертикальных полос, но Кейрен утратил способность различать цвета.
…в доме Таннис живет другая, женщина, худая и высокая, с пенсне и толстой кошкой, которая на Кейрена шипит. А женщина морщится и долго не понимает, чего он хочет. Кейрену сложно со словами. Он подбирает их, нелепо цепляя одно к другому.
А вещей нет.
Забрали их.
Кто?
Матушка, которая вздыхает, мнет платок и признается:
— Я отдала в приют для бедных.
— Зачем?
— А что еще с ними было делать? — Ее удивление притворно, и запах лжи отдает треклятыми азалиями…
Ничего не осталось.
…и месяц на водах, где сам воздух обладает особой целительной силой, проходит мимо Кейрена.
Управлению серый цвет идет.
И кабинет почти уютен, разве что Кейрен всякий раз открывает окна нараспашку, пусть от близости реки тянет рыбой… рыбу продают здесь же, с деревянного лотка. Одноногий старик разделывает ее по желанию покупателей. Взмах короткого ножа с широким клинком, и рыбья голова катится в корзину, туда же падают осклизлые потроха…
— Ты меня не слушаешь. — Тормир Большой Молот говорил как-то очень уж мягко, с укором, и эта странность ненадолго вырвала Кейрена из привычного его спокойного состояния.
Он повернулся к дяде.
А тот, вдруг закашлявшись, пусть прежде на здоровье не жаловался, встал.
— Делами займись.
…дела.
Серые папки. Серые же листы, словно из пепла склеенные. Серые буквы… и серые люди, за буквами скрытые. Мелкие воры, мошенники… ничего серьезного не поручают, но Кейрену впервые все равно. Воры так воры…
…его равнодушие людей пугает.
Странно.
…Кейрена представили к награде. Вручили орден и ленту. Матушка радовалась. Отец хмурился, и чем дальше, тем сильней. Наверное, Кейрен вновь сделал что-то не так.
