Злато в крови (СИ) - Мудрая Татьяна (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
— Ну, будет с тебя. А сейчас держись, я тебя чуток приподниму.
Селина уселась на край постели, завела руку ему за спину и быстро поцеловала в шею — я даже ничего не услышал. Встала, выпрямилась.
— Пошли. Ничего не убираем, пускай поймут, когда через час сюда явятся.
И уже когда торопились вдоль по коридорам, добавила:
— Очень уж ты сегодня добрый. Надо было ту дуру с собой покончить. Ведь она ему даже казенного кодеина пожалела, всё для себя любимой.
— Так ведь и ты добра по самое не могу. Этот Кертсер был ведь не просто хороший человек, а друг тебе.
— Больше чем друг. Он ведь теми дикими всадниками командовал, что с кархами, помнишь? Выволок меня почти из такой же дряни, в какой сам нынче оказался, только что у меня костяк был не шибко ломаный. Поперек двух иноходцев за собой вез в таких особых носилках, кумысом всклень наливал — отпаивал, А выходил — над собой самим поставил. Лучшим сотником моим сделался. Так что я ему нынче уплатила долг. Ну, а до того должок Ронни: за то, что завербовал меня вместе со своей родной сестрой революционно работать в тылу врага. Чистый День Благодарения, в общем.
Селина помолчала.
— Я ведь от Керта не пила почти. Только рывком остановила сердце.
— Они все что — знают, кто ты такая? — спросил я с досадой.
— И да, и нет. Знают, покуда видят, и забывают, когда уходят прочь. Мои земляки и так немало обо мне наслышаны: если я со значением обопрусь о колонну, все хором побегут спасаться из храма. А что я ко всему прочему и вампир новоявленный… Это для них просто ужас как пикантно.
Селина вздохнула:
— Истинный динанец верит, как говорится, и в майский шест, и в чертов пест, но только покуда имеет с того хороший процент. Что делать, приходится держаться своей бранжи, как еще Исаак Бабель нам завещал.
— Это беззаконно — так себя показывать.
— Ну, твой обожаемый Грегор вообще кричал о своей вампирской природе изо всех концертных залов и студий видеозаписи. И сходило до поры до времени.
— Ты полагаешь, тебе вот так же сойдет?
Почему-то сидящий внутри меня демон толкает меня на резкие поступки и убийственные взгляды именно тогда, когда я ближе всего к тому, чтобы полюбить. Так было и у Римуса, и у многих других созданий Темной Крови. Наша жестокость, по происхождению демоническая, почти неконтролируема. Тогда я не понимал, что для Селины, напротив, любой ее поступок или слова — лишь наиболее выгодное и приемлемое поведение в данной ситуации.
— А ты того не полагаешь, я вижу, — медленно произнесла она. — Ты, ребеночек в жесткой скорлупе эпохи Возрождения… да что там, ты весь та скорлупа и есть, и ничего кроме нее! Святой, один раз иссохший и два раза обгоревший — и всё-то пытаешься достичь неба нахрапом.
Я остановился и развернул ее к себе, желая… только желая остановить поток обидных слов. Но руки мне уже не подчинялись. Они рванули ее ворот на золоченых пуговках, и рубашка распахнулась с треском.
Я ощутил в своих объятиях невероятно сильную вампирскую плоть, похожую не на упругий каучук молодых, не на каменную колонну, как у Старейших, а на мощный поток воды, льющийся откуда-то с неба. Его можно было сдавить — но он лишь убыстрял свое течение, сотрясая пальцы и всё мое тело.
— Злющий из тебя младенчик получился, — неторопливо сказала Селина. — Упырь лихой, как говорят. Ну давай, пробуй меня выпить, как в первую ночку собирался. Кусни, как змей Клеопатру.
Каждая ее грудь под распахнутым черным шелком была похожа на серебряный шлем, широкий в основании; между ними обеими можно было поместить ладонь. Ареолы были невелики и бледны, на их фоне широкие соски темнели, как зрелая малиновая ягода, на одном жемчужно переливалась розоватая капля. Я приложил ее спиной к стволу дерева — Селина только посмеивалась, чем еще больше меня бесила, — и, наклонясь, вцепился в правый сосок.
— Ух, какое дитятко у меня зубастое, — смеялись наверху, — смотри, мамкину титьку не отгрызи.
…И настал мир. Я пил ее молоко, пенистое, чуть солоноватое, исполненное видений.
… Фарфоровый умывальный таз с водой для омовения стоит прямо на пути солнечного луча. На стене — колышущаяся сетка отражений. По мне ползают, копошатся шерстистые живые комочки, восхитительно теплые и влажные; лижутся, царапают коготками. Мать, молодая «волчья» овчарка, с достоинством взирает сверху на эту копошню.
— Сейчас еще лапой к соскам подобьет вместе с прочим потомством, — говорит кто-то.
— Зато теперь уж не скажешь, что он щенок необлизанный.
— То ж девчонка. Ты разве в подгузник не заглядывал?
— Значит, щенявка. Маугли, однако.
— Пусть как хотят обзывают, а то мое дитятко. Одной меня дочка.
Две головы склоняются над плоской корзинкой, где я вожусь с моими звериными братьями и сестрицами. Юная женщина, чем-то мне знакомая по прежним жизням — но такого чистого света на человеческом лице я не видел! Мужчина: смугл, волосы как осенняя трава, бледно-серые, почти белые глаза, радужку от белка отделяет узкий темный ободок. Красивое лицо — или просто значительное.
— Сиротой она осталась, — говорит девушка.
— В исламе нет сирот, — возражает ей мужчина.
— Мы же с тобой христиане, Денгиль.
— Говорят: всякая травинка в исламе, даже если она о том не ведает. Твое дитя — и мое дитя тоже, если ты позволишь, Тэйни Стуре-Ланки.
Я очнулся, лежа на траве. Селина нагибалась надо мной, держа на коленях мою голову.
— Ну что, ходить можешь? — спросила она, выпрямляясь. — Вот досада, половина пуговиц в траву закатилась, а искать мочи нет.
Помогла мне встать на ноги, одновременно завязывая полы своей рубахи под грудью.
— Так, пиджак туда же, куда и платочек, и в целом выйдет стильно.
Голова у меня шла кругом, внутри было сладко и томно, как после одной из тех давних ночей любви с моим Мастером.
— Что ты со мной сотворила? У тебя не может быть молока.
— Слезы могут быть, пот — может… Если в дом, где живет бездетная сука, принесут щенка, у нее может прибыть молоко, и она того щенка выкормит. У солдат в окопах Первой Мировой в груди появлялось молозиво, говорят, от непорядка в печени. Отчего ж и мне не раздоиться?
— Снова твои загадки и присказки. Что это было?
— Догадайся.
Она побледнела, живые краски как бы полиняли, но держалась прямо. И улыбалась.
— Будешь еще на мою охоту проситься?
— Только если попозже, — я ответил на улыбку.
— А то, может, успеешь до утра восстановить утерянные силы. Нет? Эх, сколько дивных возможностей упущено!
Я, смеясь, покачал головой.
— Ну, ино еще побредем. Небо светло, петухи поют…
До места проживания мы, конечно, не долетели: нашли подходящую живописную развалину с крепким погребом, по-моему, в брошенной баскской деревне, но в том не поклянусь, — и закопались поглубже.
— Селина, — вспомнил я, уже засыпая. — Гоголь, кроме «Вия», еще «Вечера на хуторе» написал. Где кузнец Вакула оседлал черта. Ты тоже, в самом деле. Своего демона. В отличие от всех нас.
— Ну да, — рассмеялась она. — Я такая.
А после всего этого удивляются, почему я тогда разбил ее гитару!
Интерлюдия вторая. Римус
Заявился ко мне Грегор, весь такой из себя довольный, и заявил, что для полного завершения работы им не хватило двух пророческих сновидений. Даже трех, если по чести, но последнее можно не давать — оно в самом конце, там фактически не две, а одна глава, разбитая на два голоса. Ну, одну зияющую амбразуру Грегор кое-как заткнул своим собственным телом, а другую, по законам жанра, латать некому, кроме меня. Ибо с самого начала было решено, что крупные куски наших повествований должны перемежаться этакими небольшими сценками в духе комедии дель арте, только вовсе не такими жизнерадостными, а также что ни один автор не появляется перед зри… читателем два раза подряд. Я единственный, кто а) не выступал в интермедиях (они зовут их интерлюдиями), и б) ни разу не поведал обществу своих кошмаров, а потому не буду ли я так добр нарисовать для народа ту картину, что я увидел в ночь обращения Селины, лежа в полном беспамятстве на дне своей гробницы. На это я возразил, что — а) кошмары мне если и виделись, то не по тому поводу, какой требуется, а в тогдашнем трансе ко мне пришло очень красивое и мирное сновидение, исполненное глубинных смыслов, и б) к данной повести эти смыслы никакого отношения не имеют. Разве что к ее гипотетическому развитию. На что получил следующую контроверзу: а) видение под номером шестым — вовсе не ужастик, а как раз наоборот, очень милая беседа двух наших устрашающих предводительниц, б) откуда нам, грешным, знать, что из ниспосланного нам Небом имеет ближний смысл, а что — дальний, и в) да пусть я просто запишу всё как было, а уж они посмотрят, на что мой текст пригоден.
