Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
С этими словами к ногам Сони упала длинная шуба из лисьего меха. Почему-то показалось, стоит только надеть ее — и сама превратишься в обманщицу-кицунэ.
Софья отступила на шаг, хотя еда и тепло манили, подтачивали стойкость. Но хотелось зарыться лицом в теплые мамины руки, попробовать ее обыкновенные блюда. И ни о чем не думать. Та жизнь осталась как будто в далеком сне, Эйлис забрал всецело, заставляя думать о том, что окружало. Рядом оказался только льор. И от врагов подарки не принимают.
«Какие раздумья? О чем здесь думать? На что он надеется? Что кнутом и пряником заставит полюбить себя? Что я останусь с ним? Глупец, безумец. Палач», — отрывисто думала Софья. Мысли отзывались гулко в смерзшемся комке сознания, нестройные и короткие, почти без оценки. Они служили теперь как констатация фактов, не более того. А из чувств остались только боль и накатывающий страх пополам с гневом.
Она вспомнила запрет Эльфа, касавшийся еды. Ослепительная шуба из пушистого плотного меха внушала не восхищение, а те же опасения, что и заколдованные яства. Софья вспомнила все сказки, которые когда-то рассказывала ей бабушка. Колдуны нередко похищали кого-то, держали в заточении и искушали подарками, да только истинным лицом подношений оказывался то пепел, то уродливые обноски. Она боялась прикасаться к мягкому покрову, хотя зубы стучали от холода. В зале вроде бы царило тепло, но ее все еще обволакивал хлад рудника. Недобрые чары мерещились ей повсюду, точно клейкие щупальца спрута, оплетавшие все вокруг.
Льор не желал ее смерти, но всеми силами стремился сломить ее, подчинить. Софья цепенела от ужаса, понимая, с какой неравной силой столкнулась. Но на хитрости и кокетливые женские увертки ей не хватало лицемерия. Она привыкла с детства говорить правду, потому что ложь отягощала сердце, как будто откалывая от него крошечные частицы.
Некоторые ее сверстницы уже ловко манипулировали влюбленными в них парнями. Но Соне это всегда претило. Она надеялась встретить когда-нибудь человека, которому не придется ни в чем врать. Но пока никто не нравился. Порой она корила себя за гордость, которая иногда переходила в гордыню, однако же не привыкла ни в чем уступать.
«Но придется… придется сказать что-то, чтобы притупить его проницательность. Мне надо попасть обратно к Рите, а потом к порталу», — пыталась выстроить какой-то план Соня, рассматривая искоса льора. Он тоже то отводил взгляд, то открыто рассматривал ее. Тайно они следили друг за другом неотрывно, как два зверя, готовившихся к прыжку.
— Не устала? Не проголодалась? Ты ведь моя гостья, подойди же к столу хотя бы на этот раз, — незаметно переходил с «вы» на «ты» льор. В голосе его звучала торопливость, как резкие щелчки в плавной мелодии.
— Нет. Мне ничего от вас не надо, льор, — вежливо отвечала Софья.
— Ладно, тогда уходи, ты же знаешь, где портал. Раз ты так упряма, значит, выберешься из башни без моей помощи, — нарочито беззаботно пожал плечами мужчина, прогуливаясь возле панно. На нем уже оказался другой камзол — не буро-рыжий, а ослепительно золотой. Со своей статной гибкой фигурой он вплетался в танцы неизвестных аллегорий и завитки орнамента. Почти неуловимый, с вечной неискренней улыбкой. Соня боялась его, ожидая решительного броска, атаки, жестокого удара — чего угодно. Руки дрожали, ноги приросли к полу, сознание рисовало жуткие видения. Хотелось вернуться на рудник, даже броситься прямо в пропасть, на дно неизвестности. Не об этом ли говорил Сумеречный Эльф? Но страшно…
Внезапно льор оказался возле гостьи-пленницы, вновь слишком стремительно, чтобы заметил человеческий глаз. Софья оцепенела, вытянувшись гитарной струной. Показалось, словно что-то треснуло среди янтарных панно, образы с картин остановили свой праздник бессмысленного гедонизма, замерли и растворились по приказу хозяина башни.
Раджед смотрел на нее теперь совершенно по-другому, какими-то потерянными расширившимися глазами. Да, она выглядела, наверное, иначе, нежели в момент прибытия. При свете средь роскоши и богатства испачканная и местами изорванная одежда отражалась диким контрастом в сравнении с легким лазоревым платьем. А усталое лицо замученного ребенка едва ли сохранило хоть что-то от гордости, подобающей королевской гостье. Раджед заключил ее ладони в свои руки и с бессмысленной лихорадочной суетливостью прижал к своим губам.
Софья замерла, вдыхая аромат пряностей, что исходил от ледяных пальцев льора. Она ощущала его сухие тонкие губы на своей коже. Лицо чародея испачкалось в саже рудника, которой покрылась странница в скитаниях. И ныне сам он напоминал чем-то отсветы ярких цветов, что едва боролись с наступающим окаменением. Чародей исступленно покрывал короткими поцелуями ее ладони, согревая дыханьем. Соня отчетливо ощущала, как сильно он дрожит. От чего? Ведь не от страха и не от холода.
Показалось, что она имеет дело с сумасшедшим, потому что никакого объяснения его порывам не находилось, ровно как и подсказкам Эльфа. Ее окружал сорвавшийся с оси разумности мрачный мир, забывший о всяких законах благоразумия. Нерационально, неправильно, без цели…
Но бесконечная вечность запуталась среди переплетения пальцев, целая вселенная погибала, когда чародей встречался взглядом с Софьей. Раджед приближался, но более не давил, не угнетал своим величием, хотя по-прежнему пугал. На миг он коснулся головы гостьи, вдохнул аромат ее волос. Он оказался очень близко, слишком близко, чтобы удалось убежать или хоть что-то придумать. Здесь все принадлежало ему. Ни заколдованные яства, ни зачарованные меха не были обязательным атрибутом, чтобы навечно загипнотизировать. Он мог и не касаясь погрузить в магический сон, но отчего-то вместо того едва ли смел приблизиться.
— Что вы… что вы делаете… — бессмысленно бормотала Соня, не смея пошевелиться. Но все ее существо хотело ринуться прочь, она не ведала, что говорить, как воспринимать происходящее, только всхлипнула: — Уходите… Уходите, умоляю…
Его холодная щека касалась ее лба, но вдруг отстранилась. Через миг льор очутился уже на другом конце зала. О его присутствии напоминал лишь легкий ветерок, взметнувший русые пряди.
— София… — хотел что-то сказать Раджед, пристально рассматривая гостью, как зверь из норы, но внезапно отвернулся, точно запрещая себе. Соня в тот миг неотрывно глядела на него. Сердце больно забилось, заглушая мысли. Хотелось бы узнать, что же намеревался сказать льор, хотелось бы удержать его именно такого. Не оборотня-лиса, а человека, который зачем-то прятал себя настоящего за парадным портретом.
— Я безумен, как и весь этот мир… Зачем я тебя так мучаю… — скороговоркой выпалил льор, но отвернулся, точно стыдливо пряча какой-то уродливый шрам.
— Я не знаю. Отпустите, льор, — взмолилась тихо Соня, опасаясь наговорить лишнего. Она не хотела подавать виду, что ей хоть в чем-то жаль похитителя. В конце концов, многие маньяки тоже пережили в своей жизни страшные вещи, сломавшие их, сделавшие чудовищами. Но только легче ли от их тайной боли случайным жертвам?
— Нет, не отпущу. Мы еще не закончили беседу, — вдруг выпрямился льор, и лишь самодовольно воззрился на Соню, которая так и стояла скромной статуэткой. Спину царапал хлад рудника. Возвращаться туда не хотелось. Но оставался ли выбор?
«Выберусь! Не отступлю, не отрекусь. Не покину Риту», — внезапно сообразила Соня, осознавая, что мистически возникшая дверь не закрыта. Что если именно там обретался выход? Только куда… Пленница застыла в нерешительности, зато льор метался среди янтарных отблесков, точно загнанный зверь. Мерил нервными шагами драгоценный пол, отбивая по нему жесткими каблуками ботфорт восемнадцатого века. Кажется, он был зол на себя. Еще бы… за эту минутную слабость, за эту секундную искренность, великий лжец сокрушал себя. Он, вероятно, не допускал и мысли, что хоть кому-то интересна его настоящая история. Если бы он с нее начал… Если бы рассказал все истоки…
Софья только задумчиво рассматривала свои руки, точно на них остались отметины. Льор же стирал шелковым платком сажу с лица и рассматривал сизые разводы, словно некоторое напоминание. Морщился, отворачивался. Похоже, спектакль давал сбой, представление отклонялось от сценария. Сквозь толщу камня самодовольства и притворства посмели прорваться какие-то чувства. Или же нет… Или лишь порыв безумия.
