Рай с привкусом тлена (СИ) - Бернадская Светлана "Змея" (полные книги txt, fb2) 📗
— А где Хорхе?
— Как сквозь землю провалился, донна, — пожала плечами Лей.
— Что ж, может, это и к лучшему, — я поежилась, представив, что могли сделать с ним наши бывшие рабы, возжелав отмщения. — А что остальные?
— Кто как, — неохотно ответила Лей.
Подумав, она потянулась к кувшину с лимонной водой, наполнила стакан и пододвинула его мне. Я с благодарностью сделала глоток и вспомнила, что сегодня с самого утра не держала во рту ни крошки, а от жажды язык уже прилипал к небу. Помешкав, Лей налила воды и себе.
— Большая часть бойцов из тренировочного городка примкнула к отрядам Хаб-Арифа, остальные охраняют поместье под командованием Жало. Кое-кто из женщин и детей, которые жили в тренировочном городке, пока остаются там — у них есть еда, вода и кров над головой, так безопасней. Рабы с лесопилки и плантаций сегодня вернулись в бараки раньше… но не все. Некоторые ушли, — она с опаской покосилась на меня.
— Хорошо, — неожиданно для самой себя сказала я. — Я пока не уверена, что мы сможем достойно оплачивать труд этих людей. Надеюсь, хотя бы сможем прокормить тех, кто остался.
Я замолчала, задумавшись о том, что делать дальше. Если с каждодневными нуждами поместья я бы еще худо-бедно могла справиться, то с делами семьи, которыми всегда занимались Изабель, Хорхе и Диего, едва ли. У кого теперь спросить совета? Диего мертв, — я поежилась от этой мысли, словно призрак мужа дохнул на меня могильным холодом. Хорхе пропал, Изабель теперь не в том состоянии, чтобы отвечать на вопросы. Деньги семье приносили лесопилка, хлопковые плантации, виноградники, оливковая роща и доходный дом на пристани. Основным покупателем древесины с нашей лесопилки после завершения обременительного государственного контракта был владелец корабельной верфи дон Абаланте. Малая часть древесины — в основном из белого дерева, которым славились южные широты, продавалась на экспорт северянам. Но едва ли дону Абаланте сейчас придет в голову покупать у нас древесину. А порт закрыт, насколько я поняла на сегодняшнем заседании Сената, так что никакой торговли в ближайшее время не предвидится. Урожай оливок собрали три месяца тому назад, и до сих пор в подземных кладовых хранился изрядный запас оливкового масла, но кому теперь его продашь? Оставалось надеяться лишь на то, что львиную долю масла, проданного на север, Изабель успела превратить в звонкую монету. Виноградные лозы только-только начали зеленеть, на урожай с них можно было рассчитывать не раньше, чем через полгода. Хлопок поспеет раньше — месяца через четыре, однако вначале надо засеять поля, а чем платить людям сейчас?
У меня долгое время был свой доход — с выигрышей на Арене. Но о них теперь по понятным причинам придется забыть. А значит, деньги из моих личных сбережений рано или поздно закончатся…
Лей между тем продолжала рассказывать:
— Домашние рабы… то есть… домашняя прислуга большей частью осталась. На кухне командует Нейлин, и она пригрозила лично повыдергивать руки и ноги всем, кто вздумает отлынивать от работы.
— Ладно, об этом я буду думать завтра, — устало отмахнулась я и зевнула. — А что думаешь делать ты?
— Я? — Лей посмотрела на меня и прикусила губу.
— Ты.
— Пока останусь с вами, разумеется, — поспешила заверить она, пряча глаза. — Если позволите.
— А как же Хаб-Ариф?
— У них с Вепрем сейчас хватает забот, им не до женщин, — хмыкнула Лей и аккуратно расправила на коленях складки платья. — А потом… будет видно.
Как удивительно складывается судьба, подумалось мне. Восстание внезапно подарило Лей и Хаб-Арифу возможность быть вместе без всяких условностей, а Диего и Джай благодаря ему же оказались безвозвратно потеряны для меня.
Я открыла было рот, чтобы еще раз поблагодарить Лей за помощь, но внезапно из горла вырвался судорожный всхлип. И еще один. И еще. Изумленно прикрыв рот ладонью, я моргнула ресницами и поняла, что ничего не вижу из-за хлынувших ручьями слез.
Уронив лицо в ладони, я согнулась в три погибели и затряслась в истерических рыданиях.
Песок на Арене пахнет кровью. Это странно, ведь бой мы еще не начинали. Или начинали? В голове путаются мысли. Кажется, что все это уже происходило со мной…
Но размышлять некогда: звучит гонг, и я оглашаю своды Арены призывным кличем. Сражаться почему-то тяжело: мне не хватает дыхания, руки и ноги двигаются слишком медленно и тяжело, словно к ним привязаны мешки с камнями. Вижу Вель и красавчика, и откуда-то знаю, что мне надо во что бы то ни стало прорваться к ним, иначе…
Я почти успеваю, но красавчик вдруг падает, пронзенный мечом Эстеллы ди Гальвез. Я что-то знаю о ней, что-то важное, но не могу вспомнить, что. Она проводит длинным красным языком по лезвию меча и слизывает с него дымящуюся кровь Диего Адальяро. А за спиной испуганной Вель вдруг вырастает темная фигура Вильхельмо. Он смотрит мне в глаза и широко улыбается окровавленным ртом. И в следующий миг его кинжал оставляет на шее Вель красную полосу. Вель хватается за горло, из которого хлещет потоком кровь, и безжизненно оседает на пол. Я кричу, выплевывая в крике собственные легкие…
…и просыпаюсь оглушенный.
— Ты что, Вепрь?! — в ужасе смотрит на меня Акула. — Чего орешь? Людей перебудишь!
Тяжело хватая ртом воздух, я вытираю взмокший лоб левой рукой. Правая онемела: возможно, поэтому во сне так тяжело было ею разить. Стряхиваю с голеней чьи-то бесстыдно раскинутые во сне ноги и поднимаюсь.
— Плохой сон приснился, — хрипло объясняю ошарашенному Акуле. — Долго я спал?
— Недолго. Моя смена еще не закончилась, — поводит он плечом. — Ложись, досыпай.
— Выспался уже, — хрипло бурчу я, застегивая ремень с ножнами.
Хотя от правды мои слова далеки. От усталости меня пошатывает; руки все еще гудят от меча и щита; болят ноги, за долгие годы отвыкшие от верховой езды. Но заснуть снова мне определенно не удастся. Плеснув в лицо прохладной воды, я взнуздываю недовольно фыркающую лошадь и взбираюсь в седло.
— Ты куда? — интересуется удивленный Акула.
— Патрулировать город. Оставайтесь на месте до утра. Помни: мы должны удержать порядок в Кастаделле любой ценой.
Тревога гонит меня к поместью Адальяро. У ворот встречаю сонных дозорных: моих парней, с которыми прожил бок о бок не один год. Они вытягиваются в струнку и смотрят вопросительно.
— Все тихо?
— Да, командир. Все спят.
— Потасовок не было?
— Работяги шумели малость, но их успокоили и проводили в бараки. Жало сказал, говорить будем утром.
В словах парня слышится легкое презрение к «работягам» — рабам, чью силу, здоровье и труд господа использовали для работ на плантациях и лесопилке. Бойцовые рабы, которые на невольничьих рынках ценились гораздо дороже, всегда считали «работяг» бессловесной скотиной, в отличие от тех, кто умеет держать в руках оружие. И сейчас этот парнишка продолжает мнить себя выше, главнее, чем остальные. Я устало вздыхаю. Пройдет немало времени, прежде чем бывшие рабы по-настоящему почувствуют себя свободными, достойными, равными друг другу людьми.
Но пока достаточно и того, чтобы они подчинялись приказам.
— Где сам Жало?
— Пошел вздремнуть. Разбудить?
— Не надо. Спасибо за службу, бойцы.
Парни гордо расправляют плечи и сдержанно кивают. Но не успеваю я дернуть поводья, как один из них окликает меня.
— Эй, Вепрь! А долго нам тут околачиваться?
Я хмурюсь, чуя в вопросе скрытую опасность. До сих пор я был их вожаком и привык к беспрекословному послушанию. Однако теперь, когда за воротами маячит вольная воля, парням все труднее сдерживать бурлящую в жилах кровь и нести скучную службу в дозоре. Пока еще они чувствуют над собой мою власть, однако кто им запретит вырваться из-под контроля и восстать против приказов? Они не давали присягу ни мне лично, ни городу…
— На днях вас сменит другой отряд. А до тех пор — вы подчиняетесь приказам Жало.
Я говорю тоном, не терпящим возражений, выжидаю многозначительную паузу и на всякий случай добавляю:
