Последняя игра чернокнижника - Орлова Тальяна (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Когда мне предложили сделку, подумала, что причиной выбора стало мое сиротство, никто меня на воле не ждет. Увели в кабинет, майор вышел и оставил меня с тремя мужиками в медицинских халатах. Они очень долго расписывали мне мою же загубленную судьбу, и что в девятнадцать лет я еще могла бы начать жить иначе – и для этого мне желательно оказаться на свободе. Суть сделки заключалась в добровольном участии в каком-то научном эксперименте, который они претенциозно назвали «временным перемещением», а взамен обещали включить меня в программу амнистии. Не могу сказать точно, почему тогда отказалась. То ли их скользкие взгляды не вызывали доверия, то ли Тамаркины сказки делали мое существование в камере не таким ужасным. А пропаду в этих их экспериментах, никто и не заметит.
Оказалось, что Тамарке сделали такое же предложение – и это меня удивило. Сидела она за убийство сожителя, считала дни до освобождения и жила только моментом, когда сможет вернуться к сестре и детям. Может, я зря поддалась интуиции? Не собираются ученые никого убивать, раз и человеку с семьей предложили. А может, и не зря… поскольку Тамарка тоже отказалась, пробурчав короткое объяснение: «Что-то нечисто у них. Я лучше свое время спокойно выжду».
Через пару недель нас с ней снова по очереди таскали в кабинет. И уже чуть подробнее описали суть опыта, хотя на самом деле закидали непонятными терминами. Лично я вообще ничего не понимала ни в Эйнштейне, ни в каких-то порядках времени и пространства. Пытались они и воззвать к любопытству – неужели самой неинтересно, получится ли совершить прорыв? Мне было неинтересно.
А потом Тамарка не вернулась. Согласилась поучаствовать, и ее сразу отпустили? Но нет, эта мысль не выглядела правдоподобной – у Тамарки под подушкой затрепанная фотография родни осталась. Я бы руку дала на отсечение, что сокамерница могла бросить все на свете, но за этим снимком вернулась бы. Ее вещи через несколько дней молча собрала надзирательница и, ничего не объясняя, унесла. После этого я уже относилась к предложению ученых с настоящим страхом.
А меня спрашивали снова. Теперь мое «нет» звучало куда тверже. Почему именно я и Тамарка? В тюрьме огромное количество женщин, но их интересовали только мы. И куда она пропала? Покажите мне Тамарку – живую и здоровую, тогда подумаю. На эти вопросы мне не отвечали, зато начали прессовать: выводили ночами во двор и били. Не ученые, конечно, какие-то парни-солдаты. В живот, по груди, но не по лицу. А когда падала и получала пинки, то их останавливали – мол, нельзя повредить внутренние органы. И снова задавали тот же вопрос. Но теперь я была в решении уверена – лучше пусть бьют, выживу. Тем более, когда все-таки опасаются причинить серьезный вред. Но после согласия – уже вряд ли.
И в один из дней мне просто одели мешок на голову, увели по гулким коридорам, усадили в машину. А какой-то нелюдь сел рядом и утешающе похлопал по наручникам.
– Не переживайте так, Екатерина Сергеевна, все будет хорошо. Хотя лучше бы добровольно. К сожалению, Тамара Петровна тоже сопротивлялась – и это отрицательно сказалось на ходе эксперимента. В общем, не переживайте, однако ради самой же себя настройтесь и смиритесь.
Я все еще пыталась вырваться, когда бугаи меня тащили куда-то и всовывали в капсулу. До последнего не хотелось умирать – да, воровка, да, ничего хорошего не сделала ни себе, ни людям, но смерти не заслужила. Меня привязали ремнями, всадили седатив. Однако я не спала и все слышала:
– Это будет прорыв, Екатерина Сергеевна. Время и пространство нелинейны – в каждой точке есть тысячи их сочетаний. Вам нужно немного потерпеть, а мы постараемся перевести вас на другую временную линию. И тогда вы просто переместитесь на полчаса вперед, ничего страшного! Зато все человечество будет перед вами в долгу! Смотрели фантастические фильмы, Екатерина Сергеевна? Представьте, что вы в главной роли одного из них – путешественница в будущее. Неужели самой не занятно?
Если бы мне не вставили в зубы резиновую капу – вероятно, чтобы я во время этой «нестрашной» процедуры не откусила себе язык – то я бы вежливо поинтересовалась, появилась ли Тамарка через полчаса, и добавила бы, в какой жопе я видела их прорывы и все человечество.
– Потерпите, потерпите немного, Екатерина Сергеевна…
Я не терпела – последующее терпеть было невозможно. Но повезло, что сознание все-таки от боли отключилось.
И вот я здесь – живая и почти невредимая. Пора признать, что те гады не ошиблись хоть в чем-то: пространство тоже нелинейно. И эти ублюдки с потрясающей периодичностью просто закидывают в другой мир свои «гробы», которые айх Ноттен вынужден распечатывать и гадать об их происхождении.
Стоило так цепляться за жизнь, чтобы оказаться посреди этого абсурда – зелий, магии какой-то, летающей нечисти и черт знает кого еще. Моя предыдущая судьба явно не удалась, но вдруг этот поворот и есть начало нового пути? Вдруг все здесь добры, как пухлый айх? Немного прошло времени до понимания, как же я ошиблась. Те ученые – далеко не самые жестокие звери во всех пространственных и временных перекрестьях.
Глава 2
С каждой минутой мне становилось лучше. И дело оказалось не только в чудодейственных препаратах, которые влил в меня айх после возвращения. Он же мне выдал собственную рубаху – не по размеру огромную и длинную, но самого толстяка мои голые худые ноги, торчавшие из гигантской мешковины, не смущали. Не смущалась и я. По непонятной причине хотелось танцевать, а уж усидеть на месте я совсем не могла: летала от кровати к окну, выглядывала наружу – комната, в которой я проснулась, находилась примерно в центре высокой башни, а внизу распростерся город. Я бы назвала его средневековым, если бы не размеры: невысокие здания и узкие улицы тянулись до самого горизонта. Но видно было плохо, потому я просто продолжала свой полет – от окна к полкам с разноцветными колбами и свитками, от полок к зеркалу, которое не сразу заметила. Перед ним замерла на несколько минут, не силах сообразить, что меня смущает в отражении.
Понятное дело, на мне никакого макияжа, однако извечная чернота из-под глаз пропала, светлые волосы грязные, а резинка, их стягивающая, осталась в моем мире вместе с робой и бельем. Я прищурилась и подалась еще ближе, чтобы уловить ускользающие отличия. Волосы явно нуждаются в мытье, но будто иначе блестят. Шрам над правой бровью исчез, я даже пальцами несколько раз провела, чтобы удостовериться. Надо же, лет десять он был со мной, а теперь куда-то пропал. И последнее, что окончательно меня добило, – в моих ушах не было проколов. Не то чтобы я была большой любительницей носить сережки, но на мочках не было даже намека на то самое событие шестилетней давности, когда Валька дырявила всем желающим уши нагретой спицей, а на следующий день всем нам, «смелым красавицам», досталось по подзатыльнику от заведующей, а Вальке целых три.
И именно этот факт помог осознать все остальное: лекарства вылечили не только старые ранки, самые главные отличия были внутри – я не способна их описать, просто не могла вспомнить настолько хорошего самочувствия. Никогда я себя больной и не ощущала, но теперь стала понятна разница. Я поймала взгляд айха через зеркало и просто улыбнулась. Странно за такое благодарить. Слов не хватает, чтобы благодарить.
Только через несколько часов до меня дошло, что обновленный организм не идет ни в какое сравнение с другими процессами. Ноттена нельзя назвать красивым, он просто очень приятный на вид, но уже скоро я смотрела на него влюбленными глазами. Нет, это чувство не содержало ни капли похоти или вожделения, оно даже не было связано с благодарностью, только самая чистая, почти кристальная любовь – у меня словно душа к нему навстречу разворачивалась, открывалась, иногда с болезненно лопающимися старыми швами, которые тут же зарастали. Не потому ли я запросто отвечала на его вопросы – рассказывала не только о своем мире, но и о себе самой? Без фальши, не рисуясь, не скрывая никакой грязи, я выдала ему всю биографию. Это я-то, давно приученная, что лишнюю информацию никогда нельзя оглашать посторонним? А для меня все были посторонними – похоже, за исключением айха. Я как на исповеди обновлялась, искренне сожалела об ошибках и вдруг явственно осознавала, что действительно часто могла поступить иначе, и что вся моя улетевшая в задницу жизнь могла сложиться по-другому. И она обязательно бы сложилась, даже с этим багажом, вот с любой ее точки я могла повернуть на сто восемьдесят градусов – и, исповедуясь этому чудесному человеку, я действительно в это верила! Я просто пела о том, с каким цинизмом подрезала сумки в троллейбусах у старух, думая только о себе, и что только сейчас дошло сожаление. Осеклась посередине фразы и смутилась своей откровенности, но айх сам опередил назревший вопрос:
