Война Крайер (ЛП) - Варела Нина (книги полностью .TXT, .FB2) 📗
Во главе всего этого стояла Крайер и размеренно дышала четыре раза в минуту. Церемониальный помост перед ней был вырезан в виде массы переплетённых человеческих тел, над которыми торжествующе возвышались автомы. Даже украшенный сусальным золотом и почти светящийся в тёплом свете двух дюжин хрустальных люстр с четырьмя сотнями свечей, помост выглядел отвратительно. Крайер продолжала смотреть на него, каждый раз подмечая новые детали: неестественный изгиб ноги, лицо с выпученными глазами, золотистый рот, искривлённый в беззвучном, нескончаемом крике.
Помост специально сделали таким, чтобы он привлекал внимание. Где бы вы ни стояли, невозможно было забыть, ради чего вы сегодня вечером сюда пришли.
Ради официальной помолвки между Крайер и Киноком.
Крайер очень хотелось отвести взгляд, но единственным другим вариантом было повернуться к Киноку, который неподвижно стоял рядом с ней. Он был абсолютно спокоен, но, глядя на него, Крайер вспоминались приливные заводи – с тихой поверхностью, под которой прячутся тёмные и колючие твари.
Снаружи бального зала луна, должно быть, находилась в зените.
Время пришло.
Отец взошёл на помост. Он казался гордым и могущественным, стоя там в одиночестве, как фигура на носу корабля, плывущего в океане автомов.
– Организация, Система, Семья, – сказал Эзод, его голос гремел и эхом разносился по комнате.
Мгновенно низкий гул тысячи разговоров сменился приглушённой тишиной. Несколько гостей, которых видела Крайер, одновременно повернулись, чтобы узреть Эзода.
– Красоту и симметрию таких ценностей нельзя растрачивать на человеческую жизнь, – продолжил он, цитируя собственный манифест, – а надо изучать и применять во благо всех автомов. Организация, Система, Семья. Сегодня мы почтим эти ценности и две жизни, которые вскоре будут неразрывно связаны, но также мы почтим то, что символизирует эта связь: нашу вечную культуру, объединение нашего народа, продолжающийся успех цивилизации, основанной на традиции – цивилизации, которая благодаря традиции стала более могущественной и величественной, чем любая другая, которая расцветала и увядала до нас.
В задней части помоста, прямо перед лицом Крайер, было вырезано тело обнажённой человеческой женщины. Её конечности, длинные и сломанные, переплетались с телами вокруг неё; её волосы золотым облаком обрамляли голову. Как и все остальные тела на помосте, её лицо было обращено вверх, будто она тоже слушала речь Эзода. Но в отличие от Крайер и Кинока, в отличие от всех гостей-автомов, её лицо было искажено выражением чистой муки. Широкий и кривящийся рот, огромные, гротескные, почти лягушачьи глаза. Виднелась одна из её рук, пальцы были жёсткими и заострёнными, как когти стервятника. Другие тела хватались за неё – руки были на её бёдрах, ляжках, лодыжках, –будто отчаянно пытались взобраться, используя её тело как лестницу. Им хотелось убежать.
– Единство политики, мысли, семьи заложено в нашем Проекте, – говорил Эзод. – Сегодня леди Крайер из Рабу и скир Кинок с Западных Гор принесут клятву верности друг другу и, прежде всего, основным принципам нашего славного общества. Дочь моя и достопочтенный скир, поднимитесь ко мне.
Секунду Крайер не двигалась. Затем Кинок прошёл мимо неё, направляясь к помосту. Она стряхнула оцепенение со своих конечностей и последовала за ним.
Ступени, встроенные в боковую часть помоста, имели форму сложенных чашей человеческих рук. Крайер медленно поднялась наверх, осторожно ставя ноги в их позолоченные ладони.
После этого время потекло само по себе. Церемонию Крайер воспринимала фрагментами: голос отца, гремящий по большому залу, когда он декламировал древние, получеловеческие слова; глаза Кинока, устремлённые на Крайер; неподвижная толпа, как сборище статуй, уставившаяся на Крайер тысячей пустых глаз. Это собственное сердце стучит у неё в ушах? Она слышала какой-то стук и тихие щелчки своих систем. Не ускорили ли они ход?
Дышит ли она?
Она всё время забывала дышать.
Четыре вдоха в минуту.
Она не приходила в себя, пока не пришло время, а время пришло. Кинок поднял церемониальный нож. На его лезвии отразился свет всех четырёхсот свечей, и Крайер смутно подумала о звёздах или светлячках.
Затем Кинок сказал:
– Мы будем связаны телом и кровью.
Она опёрлась предплечьем о край помоста, и он почти нежно провёл лезвием по её коже от локтя до запястья.
Тут же выступила тёмно-фиолетовая кровь. Эзод крепко схватил Крайер за плечи – уверенность? гордость? Они с Киноком смотрели, как кровь стекает по её руке и пальцам, капли падают на золотой пол помоста, сбегают крошечными ручейками по внешней стене, по лицам и телам обнажённых позолоченных людей. Ни одна капля не попала на платье Крайер. Кинок отложил нож в сторону. Длинными, уверенными пальцами он развязал повязку, которую Крайер носила последние несколько месяцев, и положил её рядом с ножом – красный свёрток, змея.
Как и обычно, после раны пришла боль. Рука Крайер ужасно заболела, хотя она логически понимала, что длинный и аккуратный порез на коже (хирургически точный, отстранённо подумала она) уже начал заживать. Ей потребовалось собрать все силы, чтобы стоять спокойно, сохранять непроницаемое выражение лица и позволить себе истечь кровью. Ей дали всего несколько мгновений, чтобы собраться с силами, прежде чем настала её очередь взяться за нож. Порез, который она сделала на предплечье Кинока, был далеко не таким аккуратным, как у него, – немного дрожащий, в некоторых местах слишком глубокий или слишком неглубокий, – но, конечно, его кровь всё равно пролилась. Она развязала его повязку и отбросила её в сторону. И под руководством Эзода они прижались друг к другу предплечьями, фиолетовая кровь смешалась между ними, стекая по локтям. Единственная капля упала на юбку Крайер.
– Мы будем связаны, – сказала Крайер. Её голос был тихим, но ясным, как звон колокола, разносящийся по бальному залу. – Телом и кровью.
– Мы будем связаны, – пробормотал Кинок, встретившись с ней взглядом. Они застыли в своей позе – лицом друг к другу, прижавшись друг к другу ранами – ещё на мгновение.
Затем Эзод сказал:
– Свершилось! – и толпа, которая до этого молчала, повторила в унисон:
– Свершилось! – тысячеголосый хор.
Крайер отвела взгляд от лица Кинока так быстро, как только смогла. Она посмотрела на крошечное тёмное пятно на юбке – каплю упавшей крови.
Свершилось.
По окончании церемонии Крайер могла свободно пообщаться с гостями, хотя ей этого совершенно не хотелось. Кинок помог ей спуститься с помоста, поддерживая своей прохладной рукой, и вместе они шагнули в ожидающую толпу. Музыканты молчали в течение всей церемонии, а сейчас снова заиграли серию вальсов, музыка которых мягко переливалась под гул разговоров. Крайер вскоре уступила отца члену Совета, а Кинока – женщине, которая, очевидно, тоже была скиром, но Крайер не сожалела. Она была не в настроении для светских бесед. Руку перевязали, но она по-прежнему болела, а внутри вернулось тошнотворное ощущение. Возможно, оно никогда и не уходило.
Найдя тихое местечко возле одного из гобеленов, Крайер поймала себя на том, что украдкой поглядывает на единственных людей в бальном зале, которые не были слугами – музыкантов, расположившихся в дальнем углу. Это был квартет: лютня, арфа, свирель и медленный, ритмичный барабан. Они не поднимали головы, склонившись над своими инструментами. Дирижёра не было, и всё же каждое произведение плавно перетекало в следующее, сладковатые тарринские баллады сменялись варнскими танцевальными песнями, а потом быстрыми и лёгкими мелодиями, которые напоминали Крайер солнечный свет, рассеянный в океане и искрящийся в волнах. С каждой новой песней Крайер думала: понравится ли она Эйле?
Толпа расступилась, когда она направилась к краю бального зала в поисках свободного места, воздуха и тишины – всего того, чего она жаждала, но не могла найти здесь. Каждые несколько минут её останавливал гость с добрыми пожеланиями, новостями, представлением или бокалом бледного вина.
